Расстояние - Хелен Гилтроу

– Думаю, она была способна на то, на что не каждый решится. Я не об уме, хотя Кэтрин была умна. Я имею в виду, ее личные границы были не такими, как у других. Когда она исчезла… – Он замолкает.

– Ты решил, что она совершила что-то ужасное? Что?

Марк качает головой:

– Это лишь мои мысли.

Мы перешли границы, я знаю. Марк опять смотрит мне в глаза.

– Ты заинтригована, верно? – с грустью произносит он.

Девлин принимает женщин такими, какие они есть. Оппортунист, который, впрочем, ведет себя как джентльмен, хорош в общении, готов к необременительному сексу и согласен на отношения, которые можно счесть близкими. Он не задает каверзные вопросы, не стремится к подчинению себе женщины, с которой спит, не будет давать обещания, которые не намерен выполнять… Внезапно я возвращаюсь в прошлый вечер: яркие огни ночного города и его слова: «Я не могу бросить вас…» Смотрел ли он так же на Кэтрин Галлахер? И о чем она думала? О чем-то скоротечном и незначительном или о серьезном и важном? Что она сделала, чтобы забыть обо всем?

Сейчас офицер полиции задает ему вопросы, заставляя ощущать свою причастность, представлять свое имя в списке подозреваемых; напоминает о чем-то темном, скрытом в ее душе, потаенный смысл которого Марк так и не смог разгадать.

Я не мог предвидеть такой поворот событий. Или же мог и предвидел?

Мы заказываем кофе и склоняемся каждый над своей чашкой. Девлин рассказывает истории из своей жизни, забавные и смешные, в которых он каждый раз предстает беспомощным идиотом. Мы хохочем, потом просим счет и долго спорим, кто будет платить; в конце концов, мы решали поделить его пополам. Когда мы выходим из ресторана, идет дождь – морось, напоминающая об отдыхе в детстве на море, – и мы прячемся под его зонтом в ожидании кеба. Я чувствую щекой тепло его плеча и аромат туалетной воды: свежесть и терпкость.

Таков он, мистер Девлин: профессиональный «охотник за головами», любитель женщин и красивой жизни. И еще бывший друг Кэтрин Галлахер. Но, кроме того, человек, не верящий в свою привлекательность, владеющий сложно читаемым словарем из улыбок на все случаи жизни, способный преградить дорогу мчащемуся автомобилю. Он симпатичен мне больше, чем я ожидала. Больше, чем я могу себе позволить… Марк прерывает мои размышления словами:

– Может, хочешь зайти куда-то еще?

Я поднимаю глаза, и его улыбка словно шепчет мне на ухо: «Давай же, решайся, будет весело…»

Теперь я понимаю всех девушек, что приходили с ним на светские мероприятия.

Он не красавец: неправильные черты лица, загадочные улыбки, но в нем есть нечто, заставляющее бурлить кровь. Будто стоишь на краю обрыва, подставляя лицо порывам ветра, – если вздохнуть глубоко, кажется, что задохнешься.

До меня доносится неуверенный женский голос:

– Марк?

На тротуаре чуть поодаль стоит женщина лет тридцати, изысканно одетая и очень красивая.

– Как странно видеть тебя здесь, – говорит она. Голос напоминает звон серебряного колокольчика, который совсем не сочетается с пристальным, испытующим взглядом. Она переводит взгляд на меня и улыбается, но перед этим лишь на секунду ее глаза становятся похожими на льдинки. Этого достаточно, чтобы понять, что я нахожусь сейчас там, где хотела быть она.

– Анна, это Шарлотта. Шарлотта Элтон. Моя знакомая из оперы.

– Добрый вечер, – говорю я, и мы все улыбаемся, впрочем, улыбки наши откровенно натянутые. Девушка извиняется и уходит, напряжение сразу исчезает.

– Мы с Анной давно знакомы, – произносит Девлин, словно это что-то объясняет.

У них не сложилось, момент упущен, и он это знает.

Я еду в такси, когда раздается звонок.

– Получили, что хотели? – спрашивает Эллис.

– Не вполне. – Это лишь наполовину правда. Теперь я знаю, о чем думал Девлин, когда услышал от него слово «психоаналитик». Не о том, что у Кэтрин была депрессия, что она была подавлена настолько, что стала опасной.

– Я же говорил?

– Кстати, ваш пас был не очень.

– Правда? – довольно усмехается он и отсоединяется.

Вернувшись в квартиру, достаю флешку, переданную мне Эллисом на улице. На ней звуковой файл под названием «Робертс».

На заднем плане шумы, наводящие на мысль о ресторане, – не громкие, безудержные крики, а разговоры вполголоса, перезвон бокалов и ненавязчивая мелодия. Скорее, это паб среднего класса с массивными столами и кожаными диванами, время, полагаю, обеденное.

– Итак, что вы можете сказать о Кэтрин Галлахер? – произносит Эллис.

Ему отвечает человек явно выдержанный, образованный и осторожный:

– О, она была женщина высокоинтеллектуальная, умная. Ответственная. Отличный работник. Хорошо справлялась с самыми сложными случаями. Имела склонность к исследованиям, могла бы многого достичь, будь… – Голос срывается и замолкает. Будь она жива.

Я быстро пробегаю глазами прилагающуюся информацию о допрашиваемом: Олвин Робертс, старший анестезиолог, пятьдесят три года, отец двоих детей и начальник Кэтрин Галлахер.

– Она была хорошим врачом? – спрашивает Эллис.

– Очень знающим. Серьезным. Преданным делу. По-своему.

– И что это значит?

– Она была крайне педантична, внимательна, решительна.

– Ее любили пациенты?

– Большинство наших пациентов, знаете ли, ведут себя тихо. Таким образом, у нас есть возможность приберечь хорошие манеры для общения с семьями. И родственники больных ее любили, и не без оснований. У нее была уверенность в себе. Авторитет. Она внушала им спокойствие. У меня нет повода обвинять ее в непрофессионализме.

– А как насчет личностных качеств?

Робертс медлит, и в его молчании ощущается неуверенность. В моей голове эхом проносятся слова Девлина о том, что в ней было нечто мрачное, темное, словно что-то надломилось в душе…

– Она была приятным в общении коллегой. Немного отстраненной, замкнутой. – Голос Робертса становится напряженным. – Да, очень замкнутая особа.

Больше он не говорит ничего ценного.

Робертс не знал, что Кэтрин посещала психоаналитика, услышал это лишь от полицейских.

– Я понимаю, мы должны были об этом знать. Но, видит бог, депрессия у врачей не редкость. Даже если человек не говорит, это чувствуется. Но с ней ничего подобного не происходило. Она всегда была такой, как обычно. Замкнутой, все держала в себе. Причина могла быть в чем угодно. – Пауза. – Видите, даже обратившись за помощью, она настояла, чтобы это оставалось втайне. Не хотела, чтобы об этом узнали. Вероятно, ей с трудом, но удавалось вести себя нормально, ничем не выдать…

– Почему она так поступала?

– Разве в профессии полицейского, например, это не стало бы позорным клеймом? Рад за вас, но в медицинском мире все по-другому. Нам нравится думать, что мы можем справиться с любой ситуацией, и не любим признаваться, что проиграли.

– Это повлияло бы на ее карьеру, не так ли? Если бы коллеги узнали о ее депрессии?

Вздох.

– Официально я не должен был придавать этому значение.

– Но были бы вынуждены.

– Люди считают, что на такие вещи нельзя закрывать глаза.

– Кэтрин была честолюбивым человеком?

– Карьера имела в ее жизни огромное значение. Огромное. Не забывайте, что она была перфекционистом, разумеется, она обязана была справиться. Все остальное считалось бы поражением.

– Если человек до такой степени перфекционист…

– Ее личная планка была установлена очень высоко. Она гордилась, что никогда не допускала ошибок.

– Ценно для пациентов.

– Да, но не для нее самой. – Робертс задумался, вспоминая что-то из прошлого. – Возможно, проблема была именно в этом. Мы работаем в отделении интенсивной терапии. Порой люди умирают. Умирают, несмотря на все приложенные усилия.

– У нее были проблемы после смерти пациента? – Эллис сделал стойку. – Может, какой-то конкретный случай?

– Ничего конкретного. – Робертс замолкает, потом продолжает, решая объяснить: – Нам, как врачам, нравится думать, что мы держим ситуацию под контролем, но это лишь иллюзия, как бы мы ни старались. Смерть пациента каждый раз напоминает нам об этом.

– Значит, ей хотелось полностью все контролировать?

– Да. Возможно, самоубийство было выражением этого? Только так она могла все держать под контролем. – И после недолгой заминки: – Знаете, я видел записи с камеры наблюдения и до сих пор думаю о том, куда она шла тем вечером. Кэтрин выглядела так, будто идет на дежурство, но в ту ночь была не ее смена. – Робертс, кажется, вздыхает и качает головой. – Очень надеюсь, вы найдете тело. Мне неприятно думать, что она лежит где-то… Впрочем, это очень на нее похоже – не желать быть найденной. Очень в ее духе.