Ржаной хлеб с медом - Эрик Ханберг

— Вы мне ответите не только за каждую тонну — за килограмм!

Чтобы навести порядок, надо было начинать с хранилищ. За долгие годы службы они пришли в запустение и превратились в адские хляби. Источник плодородия, накопившись в огромных количествах, растекался во все стороны и мало-помалу затопил окрестность фермы. Техника не могла подъехать. Тонула и большая, и малая. О том, что хозяйству необходимо приличное хранилище, где можно было бы заготовить компост, никто никогда не думал. А если и думал, то неопределенно — дескать, вот хорошо было бы, если б вдруг поднесли на блюдечке. Арий не стал ждать, собрал бригаду, и та бойко взялась за дело. Вымостила хранилища обычным серым булыжником. Раньше навоз не имел цены. Взвешивали на глазок. Каждый брал сколько хотел. Арий Ака поставил на этом крест. Колхозники, не имевшие своего скота, отныне должны были оплачивать счет в конторе. За навоз и за транспорт.

— Тысячи ни с кого не дерем, но порядок должен быть. Если поймаю, что машина с грузом или трактор с прицепом укатили в город, накажем. Урежем привилегии колхозников.

Горожане хотели вести дела в рамках закона, но Ака ни на какие уговоры не поддавался.

— У нас есть агропромышленное объединение. Пусть начальники договорятся, чем и как удобрять сады горожан. Пока не будет разработанной системы, до тех пор навоз, найденный в борозде не у членов колхоза, будем считать ворованным.

Арий все же допускал исключения. Нужные хозяйству люди свою долю получали. Только за чуть бо́льшую плату. Удостаивались права обеспечить городских родственников также и те, кто хорошо работал. Справка требовалась в любом случае — независимо от того, везли навоз с фермы или с индивидуального хлевка. Один из таких документов попал в редакцию районной газеты и увидел свет на странице юмора и сатиры.

«Разрешаю колхознику А. К. (имя и фамилия сокращены. — Прим. ред.) отвезти свой персональный навоз (подчеркнуто нами. — Прим. ред.) в районный центр родственникам для нужд огорода.

Арий Ака, председатель правления».

Публикация была что бальзам для тех, кто за битвой новенького наблюдал со смешками и злорадством.

Арий стоял горой за натуральность. За естество! Начисто отрицал все, что связано с химией. Не признавал и погоню за рекордными удоями. Стоило только заговорить о перспективах хозяйства, как между председателем агропромышленного объединения Гедертом Паном и Арием вспыхивала вольтова дуга.

— Кому нужны искусственно раздутое зерно и искусственно раздутая картошка?

— Ты не раздувай, а уравновешивай.

— Знаю я твое равновесие — лишь бы в сводках стояла цифра покрупнее. А что треть картошки приходится выбрасывать, хозяйки ругаются, выковыривая из клубней черноту, это тебя не волнует?

— Скажи мне, ты картошку чистым навозом поливаешь?

— Таких дураков нет.

— Точно так же нужно разбавлять и химию.

— Чем?

— Человеческим отношением.

— Яд — это яд. Я верю, люди в конце концов опомнятся, мир обойдется без войн. Но такие, как ты — кто умно рассуждает об урожаях и надоях, — вы-то его и доконаете: зальете, засыпете ядами.

— А ты как в стену уперся: с латвийской бурой четыре тысячи — и точка. Ладно, в перспективе твое хозяйство этот рубеж возьмет. А другие тем временем, глядишь, снова тебя обскочат. Неужели ты думаешь: те, кто сегодня в среднем доят по шесть тысяч и мечтают о семи, дураки?

— А ты подсчитывал, насколько быстрее изнашивается вымя у такой искусственно распертой коровы? Шоры у тебя на глазах, что ли, не видишь: сверхпродуктивный скот не доживает и половины своего века?

— Естественно, что с шеститысячными больше хлопот. Уход должен быть получше. Нельзя с ними шаляй-валяй.

— Если коровы-четырехтысячницы живут нормальный коровий век, а твои рекордистки хорошо если треть его, то где она, эта выгода?

— Мы должны думать о выгоде завтрашнего дня. А ты словно глину месишь, все на одном месте топчешься.

— А ты, значит, движешься вперед — под боком у комплексов-гигантов до сих пор стоят малые фермы, чтобы было откуда пополнить ряды рекордисток! На этих твоих потайных резервных хлевках и держится престиж животноводческих комплексов.

Спор не затихал. Руководство агропромышленного объединения называло Ария не иначе как упрямцем. Всерьез обе стороны схватились на совете объединения, когда решался вопрос о межколхозном летном поле. Специалисты выбрали место для него в «Забе». Арий, как услышал, подскочил:

— Я вообще против сельскохозяйственной авиации в Латвии! Нашим рощицам, речкам, озерам да перелескам распыление с воздуха противопоказано. Кстати, пчелы нам теперь уже совсем не нужны?

Его пытались посадить на место:

— Поля сегодняшней Латвии немыслимы без авиации. Ты закоснел, привык копошиться по старинке, только почву машинами утрамбовываешь. В то время как самолетами все можно быстрее и не в пример эффективнее. Нужно только распылять с умом, аккуратно.

— Ладно, не буду отнимать время, я голосую против.

Пресса отразила спор следующим оригинальным сообщением:

«Арий Ака на все смотрит с узкой точки зрения своего хозяйства. Отрыв от общего дела объединению пользы не приносит. Вместо того чтобы поднимать уровень образования механизаторов, Арий Ака неустанно прививает им мысль, что абсолютно все можно взять с помощью навоза и тщательно возделанной почвы».

Экий злодей.

Как только прошел слух о схватке в верхах, недруги Ария написали жалобу, размножили на копирке и разослали во все мыслимые инстанции:

«Наш председатель зазнался. Других за людей не считает, а сам живет в роскоши. Землю вокруг своего дома и подъезд к нему покрыл деревянным асфальтом. Разве так должен поступать руководитель теперь, когда экономия средств — наша первейшая задача».

В районе собрали комиссию и отправили выяснять, что за диво деревянный асфальт.

Оказалось, тропинки вокруг дома и место колеи на въездной дороге выложены короткими обрубками бревен. Все бревнышки приобретены законным путем.

— Продержатся несколько лет. Только-только начали мы этими чурками покрывать самые неблагополучные наши подъезды. Пусть послужат, пока получим асфальт, пока вымостим дороги камнем.

Против столь блистательного проявления инициативы ревизии нечего было возразить. Ничего предосудительного не нашла она и в том, что в столовых школы и детского сада подавали натуральную картошку, выращенную без дополнительных присыпок и распылений.

Керамисты ищут способы, как добиться красивой глазури без ядовитых примесей. Арий Ака старался хозяйничать так, чтобы химия не заглушила песнь перепелки. Но хозяйство еще не набрало такой силы, чтобы всю землю возделать, как пряжу, не хватало навоза, чтобы колосья вымахали полновесными, а в борозде по осени лежали клубни-великаны. Коровки давали всего три тысячи литров, о четырех можно было лишь мечтать. В районе, в котором не было отстающих колхозов и совхозов, руководимое Арием «Забе» портило все сводки, занимая в них последнюю строчку. Неудивительно, что руководство объединения больше всего придиралось к его хозяйству. И каждый раз получало отпор. Все бы ничего. Но не было единства в самом колхозе. Во-первых, председательские принципы хозяйствования начисто не принимали те, кто во время облавы на кошек и собак потеряли любимцев. Во-вторых, не находил он поддержки и у тех, кого наказали за потраву рыбы. «Мальчишки побаловались, а из родителей и учителей сделали преступников!» В-третьих, механизаторы зарабатывали бы куда больше, если бы им позволили сыпать на хлеба и картошку химикаты. Осталась кучка — поборники естества, ратовавшие за единство с природой в хлевах и на полях.

Не исключено, что в поисках равновесия между окружающей средой и хозяйственной деятельностью людей коллектив со временем обрел бы устойчивость. Если б не жуткое происшествие с собакой.

Председатель обычно старался обедать дома. Вдвоем с женой. Дети ели в школе. Дома обед готовила его мать.

В тот раз, как обычно, она накрыла на стол и присела послушать, что новенького в колхозе. Сидела, сидела и вдруг спохватилась:

— Батюшки! Корову забыла перевязать.

На голос, потягиваясь, вылезла из-под стола собака.

— Пошли, Пендер, вместе!

Мать прикрепила к ошейнику пса ремешок. Пендер по ночам жил во дворе — как положено цепной собаке. После великой облавы Арий своим наказал:

— Смотрите, чтобы наш пес не шлялся по околице!

Мать купила поводок с карабином, протянули во дворе провод, чтобы хоть как-то скрасить бедняге неволю. Иногда ему разрешали поваляться и в комнатах.

Мать торопилась к корове. Пендер от радости прыгал, мешал собираться. Тогда она привязала пса к легковушке сына, к заднему бамперу. Пусть посидит, подождет. Пендер, прячась от солнца, залез под кузов.