Земля - Григол Самсонович Чиковани

дождаться их у моста.

С моря дул свежак. Карда снял шашку и подставил лоб ветру. Морской ветерок всегда снимал головную боль. И зимой, и летом он спал при открытых окнах. Любил он и шум моря.

«Как Андро здорово играл на рояле. Только выйдет, бывало, свободная минутка, тут же подсядет к инструменту. И всегда играл без нот, по памяти. Да‑а... Он так и остался холостым. Просто не нашлось времени обзавестись семьей человеку, который так всех любил. Хотя бы ребенок остался у него на этом свете», — думал Карда.

Молча дошли они до моста. Все чувствовали, что Карда целиком погрузился в раздумья, и никто не решался отвлечь его.

Тариел отвлекся от дум, когда они подошли к самому мосту. Карда остановился и обратился к Джапаридзе:

— Необходимо срочно перенести бараки на Чаладидский участок. Решите, на каких массивах они нужны в первую очередь. Да, чуть не забыл, Важа... Вопрос о твоем назначении главным инженером я уже согласовал с наркомом. Приказ получим послезавтра. У тебя, если мне не изменяет память, в городе жилья нет, правда?

— Есть у меня жилье.

— Ты, кажется, снимаешь комнату?

— Да нет, я живу у своей тетки Русудан Герсамия.

— Фу ты, как-то из головы вылетело. Как же я мог позабыть «изабеллу» твоего дяди Петре. Подожди, а где вы после свадьбы жить собираетесь?

— Там и останемся, — сказала Серова.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Карда. — Так, значит, быть мне частым гостем у тетушки Русудан. Вы ей передайте, чтобы она «изабеллой» впрок запаслась, — улыбнулся он Важе и Серовой. Тариелу хотелось отвлечься от дум об Андро, переключиться на что-нибудь, но, увы, как-то не получалось. Он помахал рукой молодоженам и вместе с парторгом уселся в машину.

Машина медленно двинулась по мосту. Сколько раз ходил Тариел по этому мосту, по этой дороге вдвоем с Андро! И сейчас еще звучит у него в ушах громкий, заразительный смех Андро, его рокочущий голос. А перед глазами стоит лицо Андро, то улыбчивое, довольное, то хмурое и замкнутое. Довольное, когда дела шли нормально, и хмурое, когда что-то на стройке не ладилось.

Карда любил Андро как родного брата. И верил ему как брату, и был искренен с ним как с братом. И вот сейчас он ощущал себя осиротевшим и одиноким. Он провел рукой по волосам, пытаясь отогнать от себя навязчивые мысли об Андро. И совершенно неожиданно заговорил вдруг о Сиордия:

— От такого типа всего можно ожидать, Коча. Ты вряд ли помнишь, а я вот знавал его папашу Татачию Сиордия. В феврале двадцать первого пришел в вашу деревню гвардейский эскадрон охранять поместье Чичуа. Он в этом самом эскадроне взводным был.

— Так вот кто был его папаша! — удивился Коча. — Я тогда подростком был, но его крысиную физиономию запомнил надолго. Ведь он утоп в болоте в тот самый день, когда ваш комитет заседал в хижине Гуду Эсванджия. Татачия шел по пятам за Варденом Букия, собираясь выведать место сбора, но угодил в болото, Иуда проклятый. И представь себе, он же еще Вардена Букия умолял вызволить его из болота. А когда тот отказался, трижды выстрелил в него из нагана.

— Похоже на него, — сказал Карда. — Такого не пожалеешь, туда ему и дорога.

— И сынок, видишь, недалеко от папаши ушел. Вот кого надо бы брать.

Солнце зашло за плотную полосу леса, и сразу стемнело.

По обе стороны дороги плечом к плечу стояли мощные дубы, клены и тополя. Мрак над их сводами был еще более непроницаем. Машина, урча и подпрыгивая, осторожно прокладывала себе путь в кромешной тьме. Отовсюду доносилось нестройное кваканье лягушек, непрерывное и нескончаемое.

Это монотонное кваканье, этот мрак, вонь болота и тяжелое дыханье леса еще больше усугубляли печаль Тариела.

— Спел бы ты, что ли, Серго, — обратился он к шоферу.

Серго Кванталиани славился своими песнями. Бывало, он скрашивал долгую дорогу негромким задушевным пением.

— Что-то не хочется мне сегодня петь, дядя Тариел, — отозвался шофер.

«Да и мне не до песен, парень... Странное существо человек — все пытается схорониться от печали, забыть про невзгоды, отмахнуться от неприятных дум».

Но Карда вовсе и не думал убегать от печали, успокоить свою разбередившуюся душу, напротив, он хотел поострее ощутить боль, хотел погрузиться в печаль всем своим существом.

Дома его ждала жена. Он знал, что Мариам попытается отвлечь его от тягостных дум, и даже это раздражало его. В минуты горя и невзгод Мариам всегда была его утешительницей и лекарем. И это никогда не раздражало Тариела раньше. Что же случилось с ним теперь?

Машина остановилась возле дома Карда. Мариам стояла у окна. Она всегда чувствовала момент приезда Тариела. Она, бывало, ждала его у дверей в квартиру, чутко прислушиваясь к его шагам по лестнице. Ключи Тариел носил, как правило, с собой и открывал двери сам.

Мариам встречала мужа, сидя в кресле с книгой в руках, либо хлопотала на кухне, ничем не выдавая своего нетерпеливого ожидания, — Тариел этого не любил.

Выйдя из машины, Тариел наклонился к дверце.

— Коча, пока мы будем перебазировать все бараки на Чаладидский участок, рабочим ведь надо где-то жить. Может, мы их временно по селениям пристроим? Никто, по-моему, не откажется сдать комнату. Надо постараться только поселить их поближе к стройке.

— Я думаю, это дело надо поручить Лонгинозу Ломджария. Он справится, — ответил парторг.

Когда Тариел вошел в гостиную, Мариам накрывала на стол. Она знала, что сегодня Тариел ездил на Ланчхутский участок проводить собрание, но не стала расспрашивать мужа.

Эти последние дни она вообще ни о чем его не спрашивала.

— Не примешь ли ванну, Тариел?

— Нет. Я чертовски устал. И голоден как волк.

— Ты уже умылся?

— Да.

— А у меня все готово. Садись.

Тариел сел, и Мариам увидела его устало опущенные плечи, увидела, как муж осунулся за эти три дня.

Тариел сначала было удивился, что Мариам ни о чем не спрашивает. Но потом понял, почему она молчит. Ведь так бывало всегда, с самого первого дня их совместной жизни.