Пуговицы - Ида Мартин

бумаги – счета за квартиру, рецепты, больничные, рабочие записи и блокноты – Кощей держал в двух нижних ящичках архивного шкафа. В отличие от его комнаты в них царил идеальный порядок. Все чеки по оплате подколоты скрепками и подписаны, папки датированы и пронумерованы, рабочие отчеты и выписки из дел рассортированы по пластиковым файлам. Основное, конечно, хранилось в офисе их конторы, но текучку, как Кощей это называл, он приносил и домой. Иногда мог весь свой выходной день провисеть на телефоне, обзванивая больницы или полицейские участки.

Я вытащила ящик целиком, поставила на пол и склонилась над ним. Достала все папки и бестолково перебрала одну за одной. Просто записи о каких-то людях. Имена, которые мне ничего не говорили. Места проживания, телефоны, номера банковских карт и машин, фамилии родственников, адреса почты и страничек в соцсетях, паспорта, визы, свидетельства о браке и смерти. Просто какая-то общая информация, сбором которой Кощей занимался на работе. Чтобы что-то найти, нужно понимать, что ищешь, а я совершенно терялась в догадках.

Папка, которую я искала, оказалась самой тоненькой и неприметной. Прозрачный файл – договор проживания, оформленный на имя Яги с первого марта. Насколько я помнила, Яга действительно ездила в санаторий лечиться. Но тогда ни о каком доме престарелых речи не шло. Ее не было от силы пару недель. Потом она вернулась и больше никуда не уезжала.

Вооружившись этой информацией, я предприняла новую попытку.

– Тамара Андреевна, здравствуйте! Это Маша. Вам удобно разговаривать?

– Да, я слушаю. – Голос директрисы звучал подомашнему расслабленно.

– Вы с моей бабушкой так хорошо дружили… Я сейчас разбираю ее вещи и нашла проспект дома престарелых. Вы случайно не знаете, что это могло значить? Неужели она обдумывала такой вариант? От этой мысли мне немного грустно, неужели ей было плохо с нами?

– Что ты, Машенька, – после некоторого молчания ласково проговорила Тамара Андреевна, – конечно, ей было хорошо с вами. Возможно, в поликлинике этот проспект дали. Они постоянно пытаются насильно впихнуть разную дурацкую рекламу.

– Но она же туда потом поехала.

– Куда поехала?

– В «Пуговицы» эти. Зачем? Там же, наверное, дорого…

– Я не знала.

– Помните, она в санаторий ездила?

– Санаторий помню, а дом престарелых нет. Скорее всего, это и есть объяснение. Санаторий-профилакторий на базе пансионата для пожилых людей. Она просто ездила лечиться. У нее ведь был повышенный сахар.

– Но вы же знаете, что Надежда Эдуардовна там работала? В «Пуговицах». Думаете, совпадение?

– Машенька, я уже и не помню, где Надя работала.

– Моя бабушка не любила ее, да? Это из-за дядьки Васи Степина Антона? Вы мне можете рассказать, что там на самом деле у них случилось?

– Сейчас точно не могу. – Голос ее сделался сухим. – И не думаю, что стоит ворошить прошлое. Ни Ольги Викторовны, ни Нади уже нет в живых, к чему эти разговоры?

– Но мы-то живы!

– Маша, прошу, займись своей успеваемостью. Мне неприятно это говорить, но сейчас, когда твоей бабушки нет в живых, заступаться за тебя некому.

Разговор с директрисой получился дурацкий. Она разозлилась. Я это почувствовала, но не успела уловить, в какой именно момент. Если бы мне было не семнадцать, она и не подумала бы так отфутболивать меня, попрекая успеваемостью.

Я тоже разозлилась. Ходила по квартире, как тигр в клетке, в трусах и халате нараспашку, совсем не чувствуя холода и не зная, чем себя занять, чтобы избавиться от назойливого любопытства. Пока вдруг, остановившись напротив зеркала, не заметила, как за последние месяцы уменьшилась моя грудь, а ребра стали некрасиво выпирать. Обычно люди радуются, когда худеют, но для меня это дурной знак. Очередной признак моего социального упадка. Я все ждала, что жизнь вот-вот начнется, а она лишь катилась по наклонной.

– Пожалуйста, можно мне встретиться с твоим дядькой? – елейным голосом попросила я в ответ на ворчливый отклик Бэзила.

– С ума сошла? Зачем?

– Просто поговорить.

– Знаю я твое поговорить, – пробурчал он. – Прицепишься как банный лист. Нет, нельзя.

– Если не разрешишь, я скажу твоей маме, что ты гей.

– Это что еще за фигня?

– Просто разреши зайти в гости. Я ничего плохого не сделаю. Честно! Только спрошу его про Ягу. Про Ягу можно?

– Ты же против шантажа.

– Но ты-то не против.

– У нас семейный обед.

– Я после обеда зайду. Минут на десять.

– Ты невыносимая, Микки.

– Я знаю. Спасибо. Во сколько заканчивается обед?

Когда я пришла, они только приступили к чаю, и я еще не успела разуться, как Бэзил, сунув мне в рот шоколадную зефирину, объявил Антону, что я пришла поговорить. Мы с Антоном были немного знакомы, и он просил обращаться к нему на «ты». Бэзил отвел нас в свою комнату, и они, открыв окно, стали курить в лоджии. Антон был рослым и мужественным, с красивым профилем и колким, как у Бэзила, взглядом. Неудивительно, что Надя влюбилась в него. От людей вроде Антона и Томаша за версту веет надежностью. Но, пожалуй, это единственное, что их объединяло. Одет Антон был небрежно: мятая футболка, заношенные джинсы, общался в приблатненной манере, которую так старательно копировал его племянник.

– Я хотела спросить про Надю.

Бэзил сразу дал понять, что времени у меня немного, так что терять его ради приличия на ненужные вступления не хотелось. Антон выпустил дым и поморщился.

– Сорокину?

– Ты же знаешь, что ее убили?

– И че? – откликнулся Антон довольно агрессивно. – Ко мне какие вопросы? Я свое отсидел. И больше эту падлу никогда в жизни не видел.

– Нет-нет, я просто хотела узнать, какая она была в школе. И не было ли у нее конфликта с Ольгой Викторовной?

– С директрисой, что ли?

– Ну да.

– Надя твоя – тварь последняя. И мне плевать, что она сдохла, пусть с того света слышит.

Бэзил покосился на меня, типа: «Я предупреждал», и Антон, перехватив его взгляд, немного смягчился:

– Она всегда была странная. На всю голову отбитая. Три года за мной по пятам ходила. Фотки свои с обнаженкой присылала. У меня тогда девчонок полно было, и эта Надя-чекане никаким боком мне не сдалась. А потом в одиннадцатом у меня переклинило. – Растопырив пальцы, Антон покрутил ладонью у виска. – Ну, в смысле, что я хотел с ней по-доброму. Думал, если это осчастливит ее, то почему бы не помутить с ней немного? Она же не страшная девка, задница, сиськи – все на месте. Мы с ней месяц встречались от силы. А потом я сказал ей: «Извини, подруга, гуляй». У меня просто до фига разных знакомых было, а у Нади