Русский Харбин - Олег Гончаренко

Глава седьмая

Курс выживания в Харбине

Как известно, когда в начале 1920-х годов в Харбине стало появляться все больше и больше русских беженцев, большая их часть состояла из бывших солдат и офицеров армий Колчака, казачьих корпусов Семёнова и отряда барона Унгерна. К ним можно добавить представителей более мелких военизированных групп — белоповстанцев и чинов Земской Рати генерала Дитерихса, казаков Уральского и Оренбургского казачьих войск. После массовых исходов продолжились небольшие — малыми группами, а то и поодиночке бежали бывшие подданные Российской империи от власти Троцкого и Ленина. И почти всегда путь дальневосточников лежал в Харбин. Город и волшебная страна, где не существовало советской власти и жизнь продолжала протекать в цивилизованных формах, манили к себе неискушенных беглецов. А что же было в действительности? В действительности пришедшая к власти китайская администрация дала понять русским служащим железной дороги, что их время ушло, и теперь они обязаны рассчитывать лишь на благосклонность китайских властей в решении собственных судеб и трудоустройства. В качестве альтернативы им предлагалось возвращение на родину, именуемую теперь странным сокращением «СССР». День за днем все отчетливее понимали перемены в своей жизни разнообразные по своему социальному статусу русские люди — беженцы и технические специалисты, старожилы харбинских особняков и бездомные вчерашние белые воины.

М. К. Дитерихс

Понимали две основные и главные вещи — что положение их в городе, да и вообще в Северо-Восточном Китае навсегда изменилось к худшему, и что выбор действий у них оставался небольшой.

«Старожилы» сначала просто ворчали, пытались выстроить отношения с китайской администрацией железной дороги, и порой выигрывали споры о своей незаменимости, ибо действительно были специалистами, знатоками железнодорожного дела, и заменить их китайцам было попросту некем. Своих кадров в Китае в ту пору было необычайно мало, да и сама возможность правительства перебросить их на северо-восток для крупномасштабного принятия дел у русских управленцев и инженеров отсутствовала. Поневоле приходилось продолжать пользоваться услугами русских специалистов, и даже идя на всякого рода компромиссы в виде сохранения относительно высокой оплаты труда. Ярким тому подтверждением явилось назначением китайцами начальником Особого Района Трех Восточных Провинций русского управляющего КВЖД, харбинского инженера путей сообщения Б. В. Остроумова.

Но если технические специалисты, служащие на КВЖД, еще могли рассчитывать на неизменность своего статус-кво, то очень многие из числа перебравшихся в Харбин военных и обыкновенных беженцев просто не могли найти работу по причине невостребованности своих умений и знаний и потому принуждены были влачить жалкое существование. Невыносимые условия быта побуждали целые семьи и отдельных эмигрантов к отъезду на юг, всегда считавшийся благодатным, и большинство русских людей, еще в середине 1920-х перебралось в Шанхай. В Харбине стали закрываться русские школы, институты, больницы, торговые дома… А те эмигранты, что все же решили остаться в Харбине, по недавно приобретенной «демократической» думской традиции раскололись на несколько «фракций» и стали соперничать друг с другом, упражняясь, как это водилось в российских думах до 1917 года, в политической риторике. На правом фланге местных демагогов группировались силы, боровшиеся с большевиками и не смирившиеся со своим поражением, но не желавшие ничего предпринимать для активной борьбы. На левом, не без помощи заезжих большевистских советников, развернули свою деятельность в поддержку советской власти Объединенная конференция профессиональных, политических и общественных организаций полосы отчуждения и сильные левые профсоюзы. Возникло даже местное движение за «смену вех» в отношении большевиков, но, не получив должной поддержки со стороны харбинской общественности, рассеялось и приказало долго жить. Наблюдая бессмысленность политической риторики о судьбах России между соперничавшими политиканами в то время, когда собственное будущее русских в Маньчжурии становилось все менее предсказуемым, исследователь харбинской политической жизни тех лет сделал одно важно наблюдение, говоря о потере частью эмиграции уважения в глазах местного населения: «Эмигранты-беженцы встревожили и всколыхнули не только мир железнодорожников в Манчжурии, они потрясли и весь Китай. Впервые китайский народ осознал, что бедность, лишения, беззащитность, бесправие, полуголодное существование не только удел кули. Он увидел, что это стало и уделом русского беженца. Впервые до сознания китайского народа дошло, что «белые люди», которых он до этого знал как могущественных, богатых, утопающих в роскоши и неге в полудворцах и виллах Шанхая, Тяньзиня, Циндао, могут оказаться такими, как и русские беженцы…»[15]

Впрочем, с самого начала, со времен фильтрационных и карантинных лагерей на границах с Россией в начале 1920-х годов, на содержание русских, прибывших походным порядком и сдавшихся на милость китайцев, их правительство отпускало средства, едва достаточные для полуголодного существования людей. Да и после, когда части «отфильтрованных» новых эмигрантов было позволено выбрать себе новое место жительства в Маньчжурии, местные русские старожилы Харбина встретили их далеко не доброжелательно. Ведь десятки тысяч нуждающихся соотечественников нарушили безмятежный быт железнодорожников, заставив призадуматься о том, что и их собственное положение стало не таким прочным, как доселе казалось. А вскоре «коренные» жители Харбина смогли убедиться лично в том, что политический раздор между Китаем, СССР и Японией из-за КВЖД в случае возникновения масштабного вооруженного конфликта грозит выбить из-под ног прочную основу и их существования. Впрочем, постепенно обе «партии» — старожилов и беженцев, осознав неизбежное единство судьбы, свыклись с существованием друг друга. «Все ж мы русские люди», — утешали себя и те и другие. Мемуарист утверждал, что «последние нашли в первых то, чего им не хватало: людей более высокой культуры, характера, предприимчивости, выдержки».[16]

Так, например, после учреждения на русском Дальнем Востоке советской власти многие частные пароходовладельцы, державшие свои коммерческие суда на Амуре, сочли за благо увести свои суда за границу, чем крайне оживили харбинское речное пароходство и грузообороты города. Созданное в Харбине Русское общество судовладельцев, на общественных началах занималось изучением фарватеров рек, пригодных в перспективе для судоходства, оставило после себя многочисленные описания створов и вех по берегам маньчжурских рек. Члены этого общества составили лоции для Сунгари, Пони и Уссури. Впрочем, и не особо состоятельные русские беженцы, прибыв в Маньчжурию, спасаясь от большевистского террора, стали основателями совершенно новых для этого края отраслей промышленности и торговли, занявшись маслоделием, сыроварением, виноделием и изготовлением консервов. Те, кто еще недавно спасал свою жизнь, убегая из Советской России, в относительно спокойных условиях маньчжурской действительности оказались весьма жизнеспособными и предприимчивыми, вложив часть вывезенных капиталов в покупку земельных участков и постройку домов. Как ни странно, но именно благодаря беженцам времен «русской смуты» в Харбине сильно возросло домостроительство, и, как следствие, возле города и в его окрестностях появились новые предместья и поселки, с населением, включая сам город, к 1934 году в полмиллиона человек.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});