Право на возвращение - Леон де Винтер

Он снова рассмеялся:

— Это анекдот, господин…

— Голдфарб, — подсказал Брам, — Янус Голдфарб.

— Господин Голдфарб? Анекдот?

Макс снова послушал, кивнул:

— Тут прибежали марсиане. Замахали руками, закричали: нет, нет, не надо! Астронавты не знали, что делать. Может быть, слишком много кислорода? Зажигать спички опасно?

Как вы сказали, господин Голдфарб? Да-да, но астронавты должны проверить, есть ли там кислород, это была цель полета. Астронавт взял спичку и хотел зажечь. Марсиане стали хватать за руки, кричали: нет, нет, нет!

Но астронавт чиркнул спичкой, и она загорелась. Есть кислород! Никакой опасности. И астронавт спросил марсиан: почему вы не позволяли зажечь спичку?

И один марсианин ответил: «Сегодня шабес, идиот!»

Брам услыхал, как смеется Макс.

Возле приемного покоя больницы ожидавшая их группа со специальной аппаратурой бросилась к машине. Брам кратко рассказал, как они нашли Голдфарба и какие действия предприняли.

Медсестры переложили Голдфарба на больничную каталку и повезли внутрь. Брам тем временем заполнял формы: их имена, время, замечания о состоянии пациента. Прежде чем отдать бумаги, он показал их Максу, который тоже должен был поставить свою подпись.

— Ты забыл, Брам: пациент рассказал анекдот! Есть важно!

— Речь идет о медицинских показаниях.

— Дай перо, я пишу.

— Ладно, я сам напишу.

Брам приписал историю про шутку, и Макс, улыбаясь, поставил свою подпись.

Солнце над городом двигалось к закату. Комплекс зданий «Шебы» выглядел ухоженным и аккуратным. Поливальные установки, торчавшие из земли, разбрызгивали капли драгоценной воды на газоны. У Хадассы не было новых вызовов, и они курили, прислонясь к стене приемного покоя. «Шеба» состояла из десятков зданий, целая медицинская деревня с отелями, ресторанами и супермаркетом для тех, кто верил еще в науку. Половина зданий пустовала. Врачи разъехались: кто — в Сидней, кто — в Калгари, кто — в Одессу или Краков.

Время, потраченное на вызов, оставалось в пределах нормы. Обычно, даже при наличии заторов, оно не должно составлять больше получаса. Как правило, они добирались до больного за десять минут, на оказание первой помощи — еще десять, и за десять минут полагалось отвезти пациента в больницу. Потом — прибрать внутри автомобиля, особенно после перевозки жертв автокатастроф, когда мытье машины могло занять целый час. Раньше машины мыли волонтеры, но этого Брам уже не застал: команда, которая работала на машине, теперь мыла ее сама. Иногда на мытье машины времени уходило больше, чем на доставку пациента.

Они уселись на нагретую солнцем бетонную скамью у парковки, и Макс протянул Браму бумажный пакет с водкой. Брам отпил глоток. Дома «Шебы» купались в лучах заходящего солнца. За широким газоном на вертолетной площадке стояли три вертолета Agusta-Bell, роскошные остроносые насекомые с четырехлопастными винтами. Машины были старые, полученные в подарок от голландской армии и специально переоборудованные для срочной перевозки тяжелых больных. Красные звезды Давида сияли на белых фюзеляжах.

— Как твоя работа? — спросил Макс.

— Херово, — ответил Брам. — Последнее время нам не везет.

— Если тебе нужен кто-то, я помогаю.

— Нам не надо прорываться по городу сквозь заторы, включив сирену.

— Находить детей. Хорошая работа. Красивая работа.

— Печальная работа.

— Печальная тоже, да. Я делать детей. Хороших детей. Я хочу детей.

— У тебя есть девушка?

— Да. Девушка. В Москве была жена. После года: жена псих. Картины в голове. Голоса. Не хорошо. В больнице. Таблетки. Три месяца не говорит. Я каждый день еду. Жена на меня не смотрит, не говорит. Три месяца ни слова. Я каждый день два часа еду. Красивая жена. Красивое тело. Черные глаза. Родители из Туркменистан. Красивая жена, да. Три месяца в больнице. Прыгнула в лестничный пролет. Пять этажей. Голоса в голове. Жена на кладбище. Я каждую неделю говорю там, с камнем, три года подряд. Я сам немножко псих стал. Уезжаю. Теперь детей делаю. С девушкой.

Макс попытался сунуть ему бутылку, но Брам отказался, и Макс снова глотнул водки.

— Где ты ее встретил?

— Здесь, в приемном покое.

— Она сейчас работает?

— Нет. Сегодня свободна. Сегодня у родителей. Милая такая.

— Она тоже хочет детей?

— Нет.

Где-то на краю света Рахель родила троих детей. Откуда взялись у нее для этого силы? У Рахель было свое объяснение исчезновения малыша: он, ее муж, должен был охранять ребенка, стеречь его. Она могла жить дальше, потому что вся вина лежала на нем. Да так оно и было.

Макс в третий раз глотнул из бутылки, и Брам хотел было напомнить ему, что их вечерняя смена только начинается, но решил подождать, пока Макс не потянется к бутылке снова. На Макса, двухметрового гиганта весом в сто пятьдесят кило, водка заметного действия не оказывала. Светлые волосы Макса, освещенные солнцем, казались золотистыми.

— Долго без детей. Палестинцы много детей. Дети — это будущее. Нет детей, все кончается. — Он покосился на Брама. — Мы все делать детей. Все женщины должны беременеть. Должен закон прийти. Нет детей — штраф. Запретить предохраняться. Десять детей все! Двенадцать!

— Как у хасидов, — поддержал Брам.

— Да, как хасиды. Мы трахаться, как хасиды! Женщины всегда беременеть! Или как мусульмане! Четыре жены! Двадцать детей!

— Четыре жены? — поразился Брам. — Макс, ты только представь себе: четыре жены-еврейки?

Макс рассмеялся:

— Да, трудность. Четыре мусульманки легко. Четыре еврейки трудно. О'кей, одна! Но много беременная! Выпьем за это!

Макс схватил пакет и присосался к бутылке.

— Ты тоже пить. — Он протянул бутылку Браму, но тут из их машины послышался голос Хадассы. Макс поднялся, потянулся в открытое окно за микрофоном, откликнулся на зов сестры и стал, кивая, слушать. Потом подозвал Брама поближе и вдруг, сказав по-русски: «тотчас», бросил микрофон и обежал вокруг машины.

— Я веду! — крикнул он Браму, открывая водительскую дверь.

Брам влетел в машину с другой стороны и увидел сквозь ветровое стекло людей, бегущих к вертолету.

— Что значит «тотчас»?

— Русский. Значит «немедленно», «сразу», — ответил Макс, запуская мотор. — Вызывают все службы.

— Где?

— Блокпост Яффа.

3

— Аялон? — спросил Макс.

— Сперва по Бегина, в сторону Эйлата.

Работали все каналы связи «Давидова щита». Хадасса посылала на блокпост все свободные машины. Миллионы евреев сбежали из страны, но пробки в Тель-Авиве в конце дня не стали меньше. Макс с трудом пробирался на «скорой» между автобусами и легковыми автомобилями. Сирена выла, красные фонари мигали на крыше, отражаясь в окнах и блестящих кузовах машин.

Браму позвонил Икки.

— Слыхал? — крикнул он.

— Мы едем туда! Я не могу говорить!

— Я это чувствовал! Я чувствовал!

— Этого никто не может чувствовать! — заорал Брам в ответ.

— Ты не можешь, а я могу!

— У меня нет времени! — повторил Брам и отключил голос Икки.

Над крышами пролетел первый вертолет. Сообщение о взрыве было передано по радио, чтобы сидящие в машинах люди поняли, что надо съехать в сторону и освободить дороги для «скорых». Макс мчался со скоростью около ста. Если кто-то, не слыша воя сирен, выехал бы под зеленый свет на перекресток, его разнесло бы на куски либо, по крайней мере, перевернуло вверх тормашками.

В динамике прозвучал голос Хадассы:

— Тридцать-двадцать четыре?

— Тридцать-двадцать четыре, — подтвердил Брам.

— Мне видно вас на навигаторе. Все боковые улицы свободны, площадь перед автобусной станцией пуста. Вы доберетесь за три минуты.

— Другие машины?..

— У нас только две осталось. Я посылаю все, что у нас есть.

— Твой брат — лучше всех.

— Я знаю. Конец связи, тридцать-двадцать четыре.

— Конец связи, — откликнулся Брам.

— Плохо? — спросил Макс.

— Видимо, да.

Через освобожденный от машин центр города Макс погнал восьмицилиндровый «шевроле» на предельной скорости. Дома, магазины, офисы проносились мимо. Они миновали автобусную станцию, в прошлом — нервный узел страны. Но хотя автобусы в Хайфу и Эйлат больше не отправлялись отсюда, площадь оставалась оживленной: здесь был рынок, открытые кафе; автобусы привозили из пригородов тех, кто не имел автомобилей, и они толпились здесь либо спешили на работу. «Непостижимо, — подумал Брам, — люди продолжают влюбляться, ходить на работу и за покупками. Все как у всех. В обычной жизни. А рядом с ними целый народ планирует, как бы половчее скинуть их всех в море».

Обычно в это время бухгалтеры, продавцы и ремонтники возвращались домой, но сегодня дорога была свободна. На навигаторе цепочка светящихся точек указывала кратчайший путь к блокпосту Яффа. По крайней мере тридцать «скорых» спешили туда.