История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6 - Джованни Казанова

На другой день, ближе к вечеру, я сказал м-м М…, что, имея все ключи, легко могу проникнуть к ней и в ее кровать. Она ответила, что ожидает, что с ней будет муж, потому что он говорил ей нежности, которые обычно говорит, когда думает осуществить некий проект; но что это можно будет проделать на следующую ночь, потому что, со смешком сказала она, он никогда не делает этого два дня подряд.

К полудню прибыл г-н де Шавиньи. Быстро поставили пятый куверт, но он поднял шум, когда узнал, что моя бонна будет обедать в одиночестве в своей комнате. Дамы сказали, что он прав, и мы все направились заставить ее бросить свою работу. Она стала душой нашего обеда; она чудесно развлекала нас забавными историями, касающимися миледи Монтегю. М-м М…, когда нас никто не мог услышать, сказала мне, что невозможно, чтобы я ее не полюбил. Сказав, что я ее разочарую, я попросил согласия провести пару часов в ее объятиях.

— Нет, дорогой друг, потому что он сказал мне утром, что луна восходит сегодня в полдень.

— Разве нужно позволение луны, чтобы вам исполнить свой долг?

— Именно. Это, согласно его астрологии, средство сохранить здоровье и заиметь мальчика, которое посылают ему небеса, потому что, если небеса не вмешаются, у меня нет надежды на это.

Я вынужден был посмеяться и приготовиться ждать до завтра. Она сказала на прогулке, что жертвоприношение луне было проделано, и что для полной уверенности и свободы от всяких неожиданностей она доставит ему нечто экстраординарное, после чего он уснет. Соответственно, она сказала, что я могу прийти к ней через час после полуночи.

Уверенный в моем близком счастье, я предавался радости, той, что испытывает любовник, столь долго ее дожидающийся. Это была единственная ночь, на которую я мог надеяться, потому что назавтра М. решил ночевать уже в Золотурне; я не могу назвать более счастливой секунды, чем первая.

После ужина я проводил дам в их апартаменты, затем вернулся в свою комнату и сказал своей бонне, чтобы шла спать, так как мне надо много писать.

За пять минут до назначенного часа я вышел и, поскольку ночь была темна, обошел вслепую вкруг дома. Я хотел отпереть дверь в помещение, где был мой ангел, но нашел ее открытой, и не мог понять причины. Я открываю дверь второй прихожей и чувствую прикосновение. Рука, которую она положила мне на рот, указала, что я не должен разговаривать. Мы бросились на большое канапе, и в один момент я оказался на вершине своих желаний. Было летнее солнцестояние. Имея в запасе только два часа, я не терял ни минуты; я использовал их все, чтобы повторно изливать свидетельства огня, который меня пожирал, на божественную женщину, которую, как я был уверен, я сжимал в своих объятиях. Я находил, что решение, принятое ею, не ждать меня в своей постели, было замечательным, потому что шум от наших поцелуев мог разбудить мужа. Ее страсть, которая, казалось, превосходила мою, вздымала мою душу до небес, и я чувствовал убеждение, что из всех одержанных мною побед эта была первой, которую я мог восславить в полной мере.

Бой часов известил, что я должен уйти; я поднялся, дав ей самый нежный поцелуй, и вернулся в свою комнату, где, в самом полном удовлетворении сердца погрузился в сон. Я проснулся в девять часов и увидел М., который с видом глубокого удовлетворения показал мне письмо, только что полученное им от своего кузена, которое возвещало о его благополучии. Он пригласил меня прийти принять шоколаду в его комнате, пока его жена занимается туалетом. Я поспешно надеваю домашнюю пижаму, и в тот момент, когда собираюсь выйти вместе с М., вижу входящую Ф., которая с оживленным видом говорит, что она меня благодарит, и что она уезжает в Золотурн.

— Подождите четверть часа, мы пойдем завтракать вместе с М-м М…

— Нет; я только что пожелала ей доброго утра, и я уезжаю. Адьё.

— Адьё, мадам.

Едва она вышла, М. спросил у меня, не сошла ли она с ума. Он мог бы в это поверить, потому что хотя бы из вежливости она должна была бы подождать до вечера, чтобы уехать вместе с М. и М-м.

Мы идем завтракать и обмениваемся комментариями к этому внезапному отъезду. Затем мы выходим, чтобы пройтись по саду, где находим мою бонну, к которой подходит М. Мадам мне кажется слегка подавленной, и я спрашиваю, хорошо ли она спала.

— Я спала только четыре часа, напрасно прождав вас в постели. Какое препятствие могло помешать вам прийти?

Этот вопрос, которого я никак не ожидал, заледенил мне кровь. Я смотрю на нее, я не отвечаю, я не могу оправиться от изумления. Я пришел в себя, ощутив ужас, догадавшись, что та, что была в моих объятиях, была Ф. Я отступил в сень деревьев, чтобы скрыть смятение, которое нельзя себе и представить. Я почувствовал себя умирающим. Чтобы остаться на ногах, я оперся о дерево. Первая мысль в моей голове, мысль, которую я сразу отбросил, была та, что М-м М… хочет отречься от содеянного; любая женщина, которая отдается кому-то в темном месте, имеет право отказаться от того, что было, и невозможно уличить ее во лжи; но я слишком хорошо знал М-м…, чтобы допустить, что она способна на столь низкое вероломство, неведомое никому из женщин, кроме настоящих монстров — ужаса и позора людского рода. Я в тот же миг увидел, что если она сказала, что напрасно ждала меня, для того, чтобы доставить себе развлечение моим удивлением, она лишена деликатности, потому что в материи этого рода малейшее сомнение может убить чувство. Я, наконец, увидел правду. Ф. ее заменила. Как она это сделала? Как она все узнала? Узнать это можно было путем рассуждения, и рассуждение пришло вслед за идеей, поразившей ум, который, вслед за унижением, растерял в значительной мере свою силу. Я находился в ужасающей уверенности, что провел два часа с монстром, вышедшим из ада, и мысль, которая меня убивала, была та, что я не мог не признать, что ощущал себя тогда счастливым. Я не мог себе этого простить, потому что различие между одной и другой было огромным и достаточным, чтобы привести к безошибочному суждению все мои чувства, из которых, однако, не были задействованы зрение и слух. Но этого было недостаточно, чтобы меня извинить. Мне должно было бы хватить и осязания. Я проклял любовь, природу и мою подлую слабость, когда согласился сохранить у себя этого монстра, который обесчестил моего ангела и сделал меня неприятным самому себе. В этот момент я приговорил себя к смерти, но решил, прежде чем кончить жизнь, порвать также на куски собственными руками эту мегеру, которая сделала меня несчастнейшим из людей.

В то время, как я плавал в водах Стикса, появился М., который спросил, не чувствую ли я себя плохо, потому что испугался, видя меня побледневшим; он сказал, что его жена беспокоится об этом; я ответил, что покинул их по причине случившегося со мной легкого головокружения, и что чувствую себя уже хорошо. Мы пошли присоединиться к остальным. Моя бонна дала мне кармелитской воды и сказала в шутку, что меня столь сильно задел отъезд Ф.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});