День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

с сосен десяток смолистых суков, — попросил он и, когда у Тесли удивленным домиком вскинулись брови, пояснил: — Для факелов.

— Это дело нехитрое, — понимающе пробормотал дядя Митяй, хотя не понял ничего, выдернул из-за голенища немецкий нож с орлиной головкой, насаженной на рукоятку. — Это мы запросто, — закончил он с прежним нерастаявшим недоумением в голосе и начал разглядывать стволы ближайших сосен.

Срезать смолистую ветку оказалось делом непростым, да и все ветки были кривыми, с уродливыми утолщениями и изгибами, ни на что не годными, но опытный дядя Митяй все-таки умудрился найти десяток смолистых, более-менее ровных сучьев и быстро и ловко срезал их.

Приволок к яме. А лейтенант висел над ямой, высвечивал что-то карманным фонариком, шарил лучом по комкастой земле, которой была засыпана солдатская одежда… Загадки какие-то решает командир, непонятные загадки…

Командир погасил фонарик, взял у дяди Митяя один сук, помассивнее, самодельной зажигалкой-катюшей подпалил его.

Смолистый сук загорелся бодро, ярко, с треском, только искры со шрапнельным звуком начали отлетать от него в стороны, словно бы стремились осветить пространство и прежде всего — яму с солдатской одеждой.

Но все равно — света было недостаточно. Крылов, склонившись над одежным закопом, периодически включал и выключал фонарь, освещал пучком света прибитые сверху лопатами, придавленные командирскими сапогами спекшиеся комки земли. Фонарь был хороший, батарейку он посадил быстро — световой луч начал гаснуть.

— Вольт! — позвал лейтенант. — Сходи-ка в штаб, к капитану, пусть выделит нам "летучую мышь", факелами мы не обойдемся… И вообще минут через двадцать будем слепнуть в темноте.

— Есть сходить в штаб к капитану! — Вольт браво вскинул руку к шапке и бегом понесся к старому темному крыльцу, охраняемому часовым.

Узнав, в чем дело, капитан понимающе наклонил голову и позвал к себе старшину Серенко — как понял Вольт, повелителя фонарей в штабе.

— Отряди банщикам пару "летучих мышей" с полной заправкой, — велел он старшине, — не то они без света не разглядят цель и вместо вшей уничтожат что-нибудь еще. А это не в наших с тобой интересах.

Капитан был прав.

Никанор Петрович встретил Вольта возбужденным, даже немного радостным возгласом:

— О!

Электрический фонарь уже совсем истощился, теплился едва-едва, лейтенант поставил "летучих мышей" по обе стороны закопа, сам продолжал наблюдение за землей, за самой горкой, набросанной на одежду, как теплое плотное одеяло.

Минут через пять Крылов снова произнес прежним возбужденно-радостным тоном:

— О!

Клок рукава, выглядывавший из земли, неожиданно зашевелился, будто живой, его словно бы из глуби начал кто-то дергать — некий невидимый дух подсуетился, и на поверхность горки начали проворно выскакивать вши. Они не хотели умирать в земле, закопанные в яму, как в могилу, в пространство, где нет ни воздуха, ни еды, ни воды, — вот и полезли на волю, на гаснущий сумрак весеннего вечера.

Вначале их было мало, потом стало чуть больше, а затем словно бы где-то что-то обрушилось, в глазах людей, склонившихся над ямой, начало рябить — вши полезли из-под земли потоком, плотным, как каша, слипшись друг с другом.

Лейтенант выхватил из рук дяди Митяя факел и мигом превратил эту шевелящуюся массу, сдавливающую глотку приступами тошноты, в сальную лужицу.

Не успел он спалить первую кучу вшей, как на ее месте оказалась вторая. Крылов так же сноровисто превратил в ничто и вторую партию, за ней появилась третья куча, он мгновенно расправился и с третьим ворохом, преобразовав его в озерцо жирной жижи. Бывший доцент действовал уверенно и ловко, будто в недалеком прошлом не учил студентов разным мудрым наукам, а всю жизнь занимался только этим — спасал людей от докучливой противной нечисти.

Ни Вольт Суслов, ни дядя Митяй, ни белорус Кожемяко никогда не видели ничего подобного.

Примчался капитан-хозяйственник, строгий, с отстраненным надменным лицом, будто английский граф, но графское выражение на своей физиономии не смог сдержать — глаза у него от изумления чуть на кончик длинного хрящеватого носа не вывалились, нижняя губа отвисла.

Несколько минут он молча смотрел, как Крылов уничтожает огнем выползающих из-под земли паразитов, подходил к яме с разных боков, словно бы хотел обнаружить какой-нибудь хитрый механизм, управляющий движением "фронтовых подруг", но не обнаружил, прикидывал что-то: ведь такое предприятие можно сгородить даже при штабе дивизии, и тогда не надо будет вызывать машины АПК, — в результате капитан, так не произнеся ни слова, удалился к себе, в штаб.

А лейтенант Крылов не тратил время на объяснения и разные речи, да и не было у него времени, которое он мог использовать на болтовню, — лейтенант работал. Про себя он подумал, что неплохо бы для таких непростых ситуаций иметь в комплекте инструментов паяльную лампу. У лампы температура будет все-таки повыше, чем у соснового факела.

С работой он справился раньше, чем солдаты из второй палатки, у которой от горячей влаги уже обвисли бока (значит, надо подбить немного железные колья), а снизу ткань была словно бы подшита белым пушистым мехом, — это наружу просачивался пар, — перешли в третью, в которой можно было и переодеться, и цигарку высмолить, и рассказ чей-нибудь про героические приключения бравых солдат послушать… Как в красном уголке или в ленинской комнате подразделения.

— Работать придется пока так, примитивно, — сказал лейтенант своим подчиненным, — другого способа нет.

— А как вы догадались, товарищ лейтенант, что вши, зарытые в землю, обязательно полезут на вольный воздух?

— Да не догадался, Вольт, совсем не догадался, а подсмотрел. У меня до войны была собака, я ее старался держать в чистоте. Регулярно мыл. И вот что мне доводилось видеть… Когда собаку моешь, то все блохи у нее в авральном порядке перемещаются на нос и там группируются. Спасаются то есть. Это я и вспомнил после угроз товарища генерала. Как видишь, мы не промахнулись…

— Жива собака-то, Никанор Петрович, или…

— К сожалению, Вольт… — Лейтенант едва приметно вздохнул, пса того, погибшего в блокадном Ленинграде, ему было жаль до стона, а нового, такого же, он уже вряд ли когда заведет. — Собаки неповторимы, две одинаковые натуры в одном гнезде не встречаются, дублей на близком расстоянии не бывает.

Вольт все понял и не стал приставать с расспросами к лейтенанту, — тот даже усох как-то, стал походить на растерянного воробья: ничего героического в нем не было, исчезло все, хотя полгода назад Крылов был награжден медалью "За боевые заслуги".

Медаль эта, очень популярная, отлитая из белого металла — скорее всего, из серебра, — считается по значимости второй медалью после "Отваги". А медаль "За отвагу" вообще приравнивают к ордену, и если солдату вместо