Криптономикон, часть 1 - Нил Стивенсон

Когда у Готта случился сердечный приступ, одежда на нем была сухая, поэтому, слава те господи, не прилипла к телу. Шафто в несколько движений срезает ее ножом V-44 «Гун-хо», заточенным, как бритва. Однако широкое девятисполовинойдюймовое лезвие V-44 не годится для ближнего боя, а именно для подмышек и паха, а Шафто строго приказано не поцарапать тело, поэтому он вынимает семисчетвертьюдюймовый обоюдоострый рейдерский стилет, как нарочно созданный для такого рода работы (хотя цельнометаллическая рукоятка через некоторое время начинает примерзать к потной ладони Шафто).

Лейтенант Этридж маячит сразу за дверью морозильной камеры. Шафто протискивается мимо него и направляется прямиком на улицу, не обращая внимания на несущееся вслед: «Шафто? Ну как?»

Останавливается, только выйдя из тени здания. Североафриканская жара омывает тело, как ванна с морфием. Он закрывает глаза и подставляет солнцу лицо, складывает ладони лодочкой. Тепло из горсти льется в руки, просачивается к локтям.

— Ну как? — снова спрашивает Этридж.

Шафто открывает глаза и смотрит по сторонам. Залив — голубой полумесяц с бесчисленными песчаными косами, которые вьются одна вокруг другой, словно диаграмма танцевальных шагов. Одна утыкана гнилыми пеньками древних бастионов, рядом еще дымится полузатонувший французский линкор. Повсюду с невероятной скоростью разгружаются корабли операции «Факел». Грузовые сетки взмывают над трюмами и шмякаются на пристань, как исполинские сопли. Грузчики таскают, грузовики возят, французские девушки курят американские сигареты, алжирцы предлагают сделки.

Между мясоразделочным цехом здесь, на горе, и кораблями раскинулся, насколько понимает Бобби, город Алжир. На его привередливый висконсинский взгляд город не столько выстроен , сколько разбросан по берегу приливом. Уйма площади отведена под защиту от солнца, поэтому у города наглухо задраенный вид — много красной черепицы, украшенной зеленью и арабами. Несколько современных бетонных зданий вроде мясоразделочного цеха воздвигли французы в припадке сноса трущоб. Однако тут еще сносить и сносить. Кандидат номер один — человеческий улей или муравейник слева от Шафто, касба[26] или как там ее зовут. Может, это район, может, одно огромное несуразное здание. Арабы набились туда, как студенческая кодла в телефонную будку.

Шафто оборачивается и смотрит на морозильную камеру. Здесь на горе, она представляет собой идеальную цель для атак с воздуха, но всем глубоко насрать — что за беда, если фрицы разбомбят гору мяса?

Лейтенант Этридж — почти такой же обгоревший, как Шафто — щурится.

— Блондин, — говорит Шафто.

— Отлично.

— Голубоглазый.

— Еще лучше.

— Муравьед. Не шампиньон.

— А?

— Не обрезан, сэр!

— Замечательно! Как насчет остального?

— Одна татуировка, сэр!

Шафто забавляет растущее волнение в голосе Этриджа.

— Опишите татуировку, сержант!

— Сэр! Распространенный армейский рисунок, сэр! Сердце, а в нем женское имя!

— Какое имя, сержант? — Этридж сейчас описается от волнения.

— Сэр! Имя на татуировке — Гризельда, сэр!

Лейтенант Этридж с шумом выпускает воздух. Женщины в покрывалах оборачиваются. В касбе какие-то малохольные придурки высовываются из длинных тощих башен и начинают завывать не в лад.

Этридж, чтобы успокоиться, до белизны сжимает кулаки. Потом севшим от волнения голосом говорит:

— Меньшая удача, чем эта, решала исход сражений!

— Вы мне рассказываете?! — отвечает Шафто. — Когда я был на Гуадалканале, сэр, нас зажало в бухточке и…

— Я не желаю слушать про ящерицу, сержант!

— Сэр! Есть, сэр!

Однажды, еще в Окономовоке, Бобби Шафто пришлось вместе с братом заносить по лестнице матрас. Тогда он и научился с уважением относиться к тяжелым, но мягким предметам. Готт, упокой Господи его душу, тяжелый, как сволочь, и большая удача, что он насквозь промерз. Под средиземноморским солнцем он довольно скоро размякнет. И не только.

Все подчиненные Шафто находятся в зоне действий подразделения — в пещере, пробитой в искусственном обрыве над доками. Такие пещеры тянутся на мили. Над ними — бульвар. Однако все подходы к этой конкретной пещере замаскированы брезентом, чтобы никто, даже войска союзников, не видел, что там делают: выискивают веши, на которых написано 2701, замазывают единицу и набивают по трафарету двойку. Первую операцию выполняют рядовые с банками зеленой краски, вторую — с черной и белой.

Шафто выбирает по человеку из каждой цветовой группы чтобы не стопорить работу. Солнце здесь зверское, однако в пещере, куда к тому же задувает с моря, жить можно. От теплых, свежепокрашенных поверхностей сильно воняет скипидаром. На Шафто этот запах действует умиротворяюще, потому что в бою ничего не красят, и в то же время отзывается в душе легким трепетом, потому что красят часто непосредственно перед боем.

Шафто собирается ознакомить трех избранных морпехов с заданием, но тут рядовой с черной краской на руках, Даньелс, смотрит через его плечо и ухмыляется.

— Как по-вашему, сержант, что лейтенант сейчас ищет? — спрашивает он.

Шафто, рядовой Нейтан (зеленая краска) и рядовой Бранф (белая) разом оборачиваются и видят, что лейтенант Этридж отвлекся. Он снова роется в мусорных бачках.

Этридж выпрямляется и как можно укоризненнее демонстрирует стопку резных фанерок.

— Сержант! Вы можете сказать, что это такое?

— Сэр! Стандартные трафареты армейского образца, сэр!

— Сержант! Сколько букв в алфавите?

— Двадцать шесть, сэр! — четко отвечает Шафто.

Рядовые Даньелс, Нейтан и Бранф переглядываются: сержант Шафто не лыком шит!

— А сколько всего цифр?

— Десять, сэр!

— А из тридцати шести букв и цифр сколько не использовано в этих трафаретах?

— Тридцать пять, сэр! Все за исключением цифры два, которая только и нужна для выполнения приказа, сэр!

— Вы забыли вторую часть моего приказа, сэр!

— Сэр! Так точно, сэр. — Без толку отпираться. На самом деле офицеры даже любят, когда ты забываешь приказ: они чувствуют, что много умнее и толковее тебя. Ощущают свою нужность.

— Второй частью моих приказов было: принять строжайшие меры к тому, чтобы не осталось никаких следов изменения!

— Сэр! Так точно, сэр! Теперь вспомнил, сэр!

Лейтенант Этридж, который поначалу было раскипятился, теперь немного успокаивается. Подчиненные, которые знают его всего шесть часов, с одобрением отмечают про себя, что лейтенант — человек отходчивый. Теперь он говорит спокойно и дружески, как свойский учитель старших классов. На нем армейские солнцезащитные очки, которые бойцы между собой называют «Отпор насильнику». Они удерживаются на голове широкой черной резинкой. Лейтенант Этридж выглядит в них умственно отсталым.

— Если вражеский шпион залезет в этот мусорный бачок, чем шпионы нередко занимаются, что он увидит?

— Трафареты, сэр.

— Если он сосчитает буквы и цифры, то заметит ли что-нибудь необычное?

— Сэр! Все они будут чистые, за исключением цифры два, которая отсутствует либо покрыта краской, сэр!

Лейтенант Этридж несколько минут молчит, чтобы подчиненные прониклись услышанным. На самом деле никто ни хера не понял. В воздухе сгущается гроза, но тут сержант Шафто поворачивается к рядовым.

— Живо, ребята, замазать на хер все эти сраные трафареты! — рявкает он.

Морпехи бросаются на мусорные бачки, словно на японские доты. Лейтенант Этридж, по всей видимости, удовлетворен. Бобби Шафто, набравший множество очков, ведет рядовых Даньелса, Нейтана и Бранфа наверх, к холодильнику, пока лейтенант Этридж не догадался, что он скомандовал наугад.

Все они успели побывать в смертельных боях, иначе не угодили бы в такую передрягу: посреди щедрого на опасности континента (Африка) в окружении врага (армии Соединенных Штатов Америки). Тем не менее, когда они заходят в морозильник и видят рядового первого класса Готта, все замолкают.

Рядовой Бранф складывает руки, украдкой трет их одна о другую.

— Господи… — начинает он.

— Отставить, рядовой, — говорит Шафто. — Я уже.

— О'кей, сержант.

— Пилу принеси! — говорит Шафто рядовому Нейтану.

Рядовые замирают.

— Для гребаной свиньи! — поясняет Шафто. Потом поворачивается к рядовому Даньелсу, который держит неприметный сверток, и говорит: — Разворачивай!

В свертке (который выдал Этридж) оказывается черный гидрокостюм. Ничего армейского, какая-то европейская модель. Шафто разворачивает его и осматривает по частям, пока рядовые Нейтан и Бранф расчленяют Ледяную Щетинку мощными движениями пилы.

Некоторое время работают молча, но тут вмешивается новый голос. «Господи…» — начинает он. Все поднимают головы. Рядом с ними стоит человек, молитвенно сложив руки. Слова, сгущенные в сакраментальное и зримое облако, скрывают его лицо. Форму и звание не различить, потому что на плечах у него армейское одеяло. Он походил бы на пророка — хоть сейчас на верблюда и в Святую Землю, — если бы не чисто выбритый подбородок и очки «Отпор насильнику».