Цветок забвения - Мари Явь

моего учителя был самым старым Старцем. Дожил до десяти тысяч.

— Почти тридцать лет, — перевёл Илай.

— Я не знаю, с чем связано его подозрительное долголетие, но от чего он помер, сказать могу. Его убил собственный ученик. Потом этот ученик стал наставником моего учителя, и мой учитель убил его. Хочешь знать, что случилось с моим учителем?

— Его убили вы?

Он не гордился этим. Но и горя не показывал, если не считать надписей на стене.

— Все они провинились перед людьми и отшельниками. Приговор им вынесли Дитя и наш глава, но осуществлять его пришлось ученикам отступников. Странно, да? Что всех их постигла одна и та же участь. Наверное, это неизбежно, если берёшь себе ученика, а потом выходишь во Внешний мир.

Ну вот. Ученика он себе уже взял.

— Вы ведь не собираетесь больше выходить во Внешний мир? — спросил Илай.

— С чего ты взял?

— Здесь ваш дом.

— Ну да. Внешний мир отрёкся от меня, а я — от него. Я привык к одиночеству, тишине и тому, что я здесь главный, там же всё наоборот. Но так повелел Мудрец. Отшельники должны служить людям. Это завет, а я не собираюсь становиться отступником, как ты понял.

Илай с трудом представлял, что кто-то сможет управлять этим человеком. Отдавать ему приказы, а он бы в ответ покорно кланялся.

Подойдя ближе, он прочитал верхнее имя.

— Эвер. Так вас зовут?

— А что? Ты задумал что-то трогательное? Хочешь сказать мне, что ни за что не убьёшь своего дорогого мастера? — Прежде чем Илай ответил, он добавил: — Тебе не придётся. Это проклятье закончится на мне.

Жаль. По мере взросления он всё чаще задумывался о том, что хочет его убить.

Прошло три года, но Илай так и не освоился с водокачкой, а камень даже не поцарапал, что уж говорить о высшем мастерстве. Он здесь приспосабливался, а не становился сильнее. Моменты, когда он утолял жажду и наедался досыта, стали невероятно редки, быстро растущее тело требовало большего. Ему приходилось охотиться, тогда как мастер просто отпускал гончую птицу, либо обходил ловушки и собирал пойманных в них животных. Но бывали дни, когда ни его охота, ни ловушки не приносили добычи, тогда Илай начинал коситься в сторону суры и поигрывать ножом.

— Даже думать не смей.

— Всё это бессмысленно, — проворчал Илай раздражённо, кидая нож не глядя. Лезвие вонзилось в землю рядом с птицей, которая оскорблённо заклекотала. — Вы просто не воспринимаете меня всерьёз и держите здесь потехи ради. Когда ещё у вас будет в подчинении знать. Водокачка, камень, водокачка, камень — мои руки так болят, что я никогда в жизни не смогу ничего написать, что говорить о печатях.

— Дышать здешним воздухом, пить эту воду, есть плоть хищников и смотреть на солнце — это часть обучения.

— Жаренная земля. Жаренный воздух. Жареное мясо. Жареная вода. Каждый день одно и то же. Всё, что я делаю — бью камень, как идиот. Я становлюсь лишь тупее.

— Любой отшельник должен обрести гармонию со своим миром. Признаю, тебе это сделать труднее из-за того, что ты слишком долго жил во Внешнем мире, да ещё в качестве наследника рода. Это место тебя только пугает и изматывает, и ты не замечаешь, насколько оно на самом деле идеально.

— Я здесь, чтобы освоить высшее мастерство, — бормотал Илай. Крошить камни руками? Пусть этим хвастаются Калеки. А я должен камни защищать. Да, я должен научиться печатям. А вы заставляете меня страдать ерундой, хотя, как Старец, должны беречь время. А может, вы и не Старец вовсе? Я никогда не видел, чтобы вы пользовались техниками. И держитесь вы в стороне от остальных отшельников. Ведёте себя как чокнутый.

Эвер вздохнул.

— Ты так ничего и не понял. Ладно. Вставай. — У мастера в руках появилась фляга. Фляга Илая. Если бы Эвер отобрал кошель у бедняка, это было бы и вполовину не так подло. В песках чувство собственности обострялось до предела. Жадность была здесь не грехом, а способом выживания. — Сможешь из неё выпить, и я признаю, что я никчёмный учитель. Не сможешь? Признаешь, что ты никчёмный ученик.

Илай набросился на него просто потому, что это было правильно, а не потому, что ему так сказали. Вернуть то, о чём грезил днём и ночью, на чём было сосредоточено всё его существование, что он искал, бродя по пустыне, чувствуя, как кровь высыхает прямо в теле…

Моё!

Раньше Илай отрабатывал удары на камне, и тот, даже неподвижный и безразличный, унижал его и причинял боль. Старец был таким же непробиваемым, но он ещё давал сдачи, уклонялся и дразнил его: Илай слышал, как булькает вода при каждом его движении. В итоге, задыхающийся и вспотевший, он смотрел на то, как мастер, чьё дыхание даже не сбилось, открывает флягу и делает демонстративно большой глоток. Потом выливает оставшуюся воду на голову.

Варварство.

Встряхнув флягой, Эвер улыбнулся, когда услышал тихий всплеск.

— У тебя ещё есть шанс.

Илай пошёл к нему, хрипя и пошатываясь. Споткнувшись, он повалился на песок, и мастер благосклонно кинул флягу рядом с его головой. Казалось, тренировка закончена, но он не торопился уходить.

Положив на флягу разбитую руку, Илай потащил её к себе и вцепился в пробку зубами. Но та не поддалась. Вода плескалась внутри фляги. Он был так ослеплён солнцем и жаждой, что не сразу заметил крошечную, вырезанную в пробке печать, по которой мазнули кровью.

Это всё было бессмысленно изначально.

— Нет, — ответил Эвер, и Илай понял, что сказал это вслух. — Как раз без этой печати всё было бы бессмысленно. Чему, по-твоему, ты тут учишься? Разбивать камни и качать воду?

Да, именно этим он и занимался последние несколько лет.

Придурок.

— На водокачке тоже стоит печать? — спросил Илай.

— Да. — Мастер улыбнулся.

— И на камне?

— Да. — Улыбка стала ещё шире.

Несмотря на то, что он говорил раньше, Эвер сам был тем ещё философом. Он не ставил печати на дом и имущество в нём, но поставил на воду и камень. Вода — символ господина. Камень — защищающего его Старца. Тренируя всё это время силу, Илай забывал о хитрости, присущей их клану.

— Чтобы до тебя дошло, мне пришлось потратить куда больше времени, чем ты думаешь. — Эвер вынул пробку, показывая ему. — Моя жизнь сокращается в тот момент, когда я ставлю печати. Чем больше крови, тем барьер сильнее. Но чем он сильнее, тем слабее становимся мы. Хотя оно того стоило, видел бы ты свою рожу.

Он любил производить эффект. И