Попал (СИ) - Дейнеко Никита

Между тем усатый жлоб по имени Серджио открыл глаза и зашевелился, пытаясь встать. Баба Ходора подскочила к нему, наложила ладони на его виски и что то напевно произнесла, потом хлопнула ладошкой его по лбу и, обернувшись к нам, сказала:

— Этого можете развязать.

Я принялся распутывать обездвиженного жлоба, за одним вытащил у него из рукавов пару изящных кинжальчиков, которые покоились там в хитрых ножнах. Серджио, с забавной фамилией Пизаконе, остался неподвижно сидеть на табурете. Второй европеец признаков жизни пока не подавал. Я забеспокоился:

— Вот блин! Я, случаем не прибил его?

Дед, внимательно осмотрев связанного, сказал:

— Живехонек! Притворяется, что сомлел, а у самого «ушки на макушке». Вызнать пытается — что да как. — и обращаясь к связанному сказал: — Милок кончай придуриваться. Вижу, что пришел в себя. Эвон глазки- то под веками как бегают.

«Милок» открыл глаза и попытался качать права, злобно на нас зыркая и что-то тараторя по итальянски.

— Чего это он стрекочит? — спросил я Бабу Ходору.

— Стращает.

— Во как! Стращает значит. Щас я этого пидора постращаю. — Схватив один из кинжальчиков, я сунул его итальянцу под глаз и легонько нажал, чтобы потекла кровь. Тот сначала дернулся, но потом замер, боясь шевельнуть головой, с изумлением и страхом глядя на меня одним глазом.

— А ну-ка Савватеевна спроси его, какой глазик ему не жалко: левый или правый? А за Катьку я ему сейчас еще и яйца отчекрыжу и сожрать заставлю.

— Стой окаянный! — Не на шутку испугалась, поверившая мне знахарка. Да сам иностранец несколько взбледнул, русский язык он видимо хоть и плоховато, но понимал.

— Ладно. Живи сука. — Я поводил кинжальчиком у него под вторым глазом и словно нехотя отошел к столу. Положил на стол кинжал и, взяв короткоствольный «бульдог», стал им играть прицеливаясь то в одного, то в другого иностранца. Дед посмотрел на меня и понимающе ухмыльнулся. У Архипки глаза по полтиннику и рот открыт:

— Архипка! Рот закрой. — Сказал я вполголоса. Тот дернулся испуганно, но рот закрыл и уставился на меня, круглыми от изумления глазами. Я подмигнул ему и улыбнулся. Тот немного оттаял и тоже улыбнулся в ответ.

Между тем Баба Ходора устроила возле котообразного итальянца какие-то шаманские пляски, пытаясь напоить его чем то из деревянной чашки. Тот крутил головой наотрез отказываясь пить.

— Что Савватеевна, не хочет отварчик пить? Ну-ка спроси его знает он что такое «русская рулетка»?

Баба Ходора довольно долго разговаривала с итальянцем и наконец, сказала:

— Не знает он никакой «русской рулетки».

— Не знает! — Обрадовался я. — Сейчас узнает.

Выбил из барабана «бульдожки» все патроны, потом взял два из них и на глазах строптивого итальянца зарядил револьвер, как бы не глядя, крутанул барабан, подскочив к упрямцу, сунул дуло ему в висок и нажал на курок. Боек щелкнул в холостую:

— Ты посмотри, везучий сукин сын!

Снова крутанул барабан и бабахнул у связанного над ухом. И даже сам немного испугался. Слишком громко прозвучал выстрел в небольшой хатенке. Пуля шмякнула в стену и застряла в бревне. Итальянец отшатнулся и чуть не свалился вместе с табуретом. Дед не дал ему упасть и, разгадав мой блеф, остановил кинувшуюся ко мне знахарку. А итальянцу сказал:

— Ты бы, милок, не злил мальца то. Он у нас, летна боль, с придурью, отстрелит ухо иль еще, что похуже сделает. Скажи-ка ему, Савватеевна.

Та вновь стала, что-то многословно объяснять на итальянской мове, то и дело указывая на меня. Я гнусно ухмыльнулся, дал дяде понюхать, пахнущий сгоревшим порохом ствол и пропел гнусаво:

— Уно — уно…. Ун моменто. — в очередной раз крутанув барабан сунул дуло ему в рот. Тот выпучил глаза и стал тихонько кивать головой. Я вынул у него изо рта ствол и спросил:

— Согласен, что-ль отварчику попить? — страдалец энергично закивал головой. Обращаясь к знахарке я сказал: — Действуйте уважаемая ведунья — клиент готов!

Баба Ходора быстренько напоила одуревшего иностранца какой то гадостью, от которой того сначала затрясло, а затем наглухо вырубило. Но даже в таком состоянии знахарка в покое его не оставила. Наложив ладони на виски, растерявшего былой лоск, иностранца, она, что то тихонько говорила, а отдельные слова произносила четко и громко, как бы разбивая сказанное на отдельные фрагменты. Во всем этом чувствовался, какой то завораживающий ритм.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глянув на деда с Архипкой, с удивлением заметил, что они не остались равнодушными к камланиям знахарки. И если дед, тряхнув головой отогнал сонную одурь, то Архипка скис окончательно и откровенно спал, привалясь спиной к стене. На меня же колдовское бормотание никак не подействовало. После ошаманивания иностранца команду на то, чтобы развязать страдальца Баба Ходора не дала, неодобрительно посмотрев на меня, сказала:

— Где же ты, аспид, окаянствовать так научился? Даже я сначала поверила, что ты его сейчас резать будешь.

— Где, где? Книжки нужные в детстве читал. — Перефразируя классика бардовской песни пробормотал я вытаскивая из-за пазухи сомлевшего Луиджи очередной револьвер, а из кармана извлек пухлый кошелек с бумажными российскими деньгами. Из другого кармана достал нечто напоминающее портмоне с какими-то документами. Вместе с портмоне захватил свернутый лист бумаги, который, выпорхнув из кармана, спланировал на пол. Положив портмоне на стол, я поднял листок, развернул и выругался.

— Ах ты ж блин блинский! Савватеевна, дай-ка обманку.

— Чего дать? — не поняла меня женщина.

— Шкатулку дай, ну ту, которую мы вместо «ларца Парацельса» хотим этим долбодятлам европейским впарить.

Знахарка, успевшая спрятать шкатулку в тайник, достала ее и подошла ко мне. Дед тоже подтянулся.

— Смотрите. — сказал я показывая, нарисованный в изометрии и раскрашенный, «ларец Парацельса» с проставленными размерами. Причем размеры давались, в привычных мне, миллиметрах.

— Похоже, летна боль! — выразил общее мнение дед. Я спросил знахарку: откуда у ватиканских попов такое точное изображение пресловутого ларца?

— Так почитай сто лет без малого Ватикан за «ларцом» охотится. А Бальцони видел его и, может быть, даже в руках держал.

— Это как? — не поверил я.

— Бабушка, царствие ей небесное, рассказывала, что приезжала из Италии в Москву целая поповская делегация. Бальцони, ему тогда чуть больше семнадцати лет было состоял в секретарях у главного из них, скорее всего сыном внебрачным того был. Простыл он сильно и чуть не помер, да умирал уже, когда бабушку уговорил тот главный помочь мальчишке. Вроде чуть ли не на коленях умолял. Видно любил сынка.

— Да откуда же он узнал то про твою бабушку?

— Знал кое кто из церковников. Бабушка хотя и молодая была, ну как молодая лет двадцать пять ей было тогда, но уже помогла кому то из церковных иерархов, спасла от смерти. Вот и порекомендовали. Я же говорила тебе, что сильной, очень сильной ведуньей была бабушка Христина.

— Уговорили значит ее.

— Красивый был тот Бальцони в юности. Вот и пожалела она парнишку. Но уж очень запущена была болезнь. Пришлось прибегнуть к «ларцу». Два раза с помощью «ларца» уже почти из могилы его вытаскивала. Еле выходила. А когда выходила тут у них и любовь случилась. Потом он уехал в свою Италию, а бабушка матушку мою родила.

— Прямо бразильский сериал какой-то. — Не удержался я от замечания.

— Какой такой сериал? — не поняла Баба Ходора.

— А…! Не обращайте внимания. Это я так о своем, о девичьем. — Отмахнулся я. И тут же спросил знахарку про амулет от пресловутого падре Бальцони:

— Амулетик, что ты сняла с тушки этого Луиджи, он, что правда наговоренный и какую-то силу имеет.

— Ты опять о магии. — Улыбнулась та. Это для него он силу имеет, потому, что сказали ему это. Дед мой, Бальцони, и сказал для усиления воздействия внушения. Ведун он слабенький, вот и его внушения и нуждаются в таких подпорках. А так это просто медяшка, обыкновенный медный образок.