В память о тебе - Дафна Калотай

Долгие годы он даже в мыслях не возвращался к этой теме, пока Амелия, подруга Кристины, не завела разговор о своих близнецах, которым в прошлом году исполнилось три года.

— Почти всю свою сознательную жизнь я задавалась вопросом «Кто были мои биологические родители?». Но после рождения детей я перестала донимать себя. Я смотрю на моих детей и вижу ответ. Те черты лица, которые они унаследовали не от Рика и его родни, мои, моих родителей.

Приемные родители Григория долгие годы скрывали от него правду. Причастность к науке не лишила его мать веры в судьбу. К тому же она, как впоследствии понял Григорий, не хотела портить чудо позднего ребенка суровой правдой обстоятельств, приведших к этому. «Неприятная история, — впоследствии говорила она Григорию. — К тому же мы так мало знаем». Федор, приемный отец, всегда старался избежать ненужных осложнений. «Не мудрствуй, если жизнь тебе это позволяет».

Образ матери до сих пор стоял перед глазами Григория. Ровный пробор посередине головы. Мягкие каштановые волосы. В детстве мальчик восторгался идеальностью маминого пробора. Казалось, он олицетворяет ее терпеливость и сосредоточенность. Давно, еще до отъезда из России, маленький Григорий видел, как она расчесывает волосы перед сном. С распущенными длинными волосами мама Катя показалась ему удивительно молодой. Мальчик даже испугался: слишком уж внезапным было это превращение из зрелой женщины в юную девушку.

Жизнь оказалась щедра на неожиданности. Когда Григорию исполнилось одиннадцать лет, его отец, принимавший участие в международной научной конференции в Вене, попросил политического убежища. В это же время Катя и Григорий сбежали в Норвегию, где через пять месяцев к ним присоединился Федор.

Будучи еще подростком и живя в Норвегии, Григорий как-то услышал, как соседка по лестничной клетке, с которой ее родители подружились, с улыбкой сказала его матери:

— Главная твоя проблема в том, что ты русская и просто не умеешь быть счастливой.

Григорий запомнил эти слова, хотя и не был полностью с ними согласен. На характер его родителей, безусловно, повлияли долгая жизнь в вечном страхе и вынужденные утраты — все то, от чего они отказались, сбежав из Советского Союза: друзья, родственники, квартира, которая долгие годы была их домом, родной язык, который не вызывал трудностей в общении. Причиной их бегства, как впоследствии понял Григорий, была наука. Впрочем, он никогда по-настоящему не понимал своих приемных родителей. Два года они прожили в Норвегии, а потом переехали в Париж. Когда Григорию исполнилось шестнадцать лет, Катерина приняла предложение университета Нью-Джерси, а Федор нашел хорошую работу в местной лаборатории. Так Григорий, высокий и очень худой юноша, стал американцем — в той мере, в какой сумел им стать.

Он рассказывал Кристине все, что знал и помнил. Бегство в Норвегию и переезд во Францию. Первая покупка, сделанная мамой в его присутствии в норвежском магазине, и шок оттого, что продавщица их поблагодарила. Удивление от изобилия салатов в парижских ресторанчиках. Заходящий на посадку над американским аэропортом самолет и грандиозный вид, открывающийся с вершины небоскреба: сверкающие голубизной круги и квадраты, которые, к его изумлению, оказались гигантскими плавательными бассейнами под открытым небом. Григорий рассказывал Кристине о себе во время их третьего свидания. Девушка слушала очень внимательно, и именно тогда он понял, что влюблен. Так начался путь познания себя посредством любви к другому человеку.

Григорий рассказывал Кристине о своих родителях, чье интеллектуальное величие померкло, словно затерялось, подобно багажу, после переезда в Америку. Хотя к жизни в Норвегии и Франции они приспособились довольно легко, Соединенные Штаты вызывали в их душах чувство робости и непонимание. Даже самые доброжелательные американские традиции ставили их в тупик: например, чисто формальный вопрос «How are you?», на который развернутого ответа давать не полагалось; благодарственные открытки, которые надо посылать даже в том случае, если ты уже лично поблагодарил человека за приглашение на обед или за подарок ко дню рождения. Только позже Григорий понял, что большая часть проблем возникала не по вине родителей, а из-за непонимания окружающих, которые видели перед собой пожилую супружескую пару с неуклюжим сыном-тинэйджером, чей акцент казался малопонятным, а чувство юмора — странным. Иногда люди принимали Григория за их внука. Виной тому был не столько возраст приемных родителей, сколько их беспомощность. А может, окружающие чувствовали все растущее отдаление между ним и приемными родителями. Григорий любил их, они были его семьей, но чувство это неуклонно росло и крепло… А потом, когда ему не было еще и тридцати лет, они умерли.

— Ой, извините. Добрый вечер!

Перед Григорием, сдерживаемая сгрудившимися возле прилавка людьми, возникла фигура женщины, в которой он узнал служащую «Беллера».

— Здравствуйте, Дрю!

В руке ее был зажат пластиковый стаканчик с вином. От резкого движения часть его содержимого выплеснулась ей на руку.

— Извините. Я чуть было на вас не наскочила. Хорошо еще, что не забрызгала ваш костюм… Кстати, это мой друг Стефан.

— Приятно познакомиться, — крепко пожимая протянутую руку, сказал Григорий.

— Извините, — еще раз сказала Дрю и, поднеся руку к губам, слизнула пролитое вино. — Стефан, это… Григорий Солодин.

Лицо ее изменилось. В нем читалась тревога. Григорий понял, что Дрю совсем не хочется, чтобы на работе знали о ее личной жизни.

— Большой сюрприз увидеть вас здесь, — желая ободрить ее, сказал он.

Всем своим видом Григорий словно говорил: «Я полностью доверяю вашему профессионализму и буду нем как рыба». Сутолока вокруг них улеглась. Стефан, молодой и красивый худощавый мужчина с самоуверенной улыбкой, положил руку Дрю на талию, словно подгоняя ее.

— Вам понравился балет? — несколько растерянно спросила она.

— Очень. А вам?

Через ее плечо Григорий увидел Эвелину и почувствовал себя неловко. Только бы Дрю поняла, что его спутница не в курсе всех этих дел с аукционом!

Эвелина подошла и с интересом уставилась на незнакомцев. Григорий протянул ей стакан с вином.

«Если повезет, она решит, что это мои бывшие студенты».

— Мой друг и коллега Эвелина Беннет, — представил свою спутницу Григорий.

— Вы студенты Григория? — спросила Эвелина.

Дрю посмотрела на Солодина, словно ожидая подсказки, что ответить.

— Так вы тоже преподаватель? — спросил Стефан.

— Да, — сказала Эвелина.

— Эвелина преподает итальянский язык, а я — русский и литературу.

— Понятно. Дрю говорила мне, что когда-то пыталась изучать русский.

Дрю покраснела.

— Боюсь, из меня не вышло хорошего лингвиста, — смешавшись, сказала она. — Я выросла с романтическим представлением о России. Когда подвернулась возможность, я записалась на вводный курс русского языка, но достигла немногого…

Зазвенел звонок, сообщая о конце антракта.

— Пойдем. Пора занимать места, — заторопился Стефан, хотя прекрасно знал, что свет еще минут десять будет включен.

— Конечно, конечно! — с заметным облегчением согласилась Дрю. — Желаю приятно провести время!

У Григория тоже отлегло от сердца.

— Рад был с вами познакомиться, — сказал молодой человек.

— Так это не твои студенты, — засмеялась Эвелина, когда они направились к дверям зрительного зала. — Вы разговорились, пока я была в дамской комнате?

— Толпа прижала их ко мне, — сказал Григорий, радуюсь, что нет нужды врать.

Они прошли по красной ковровой дорожке и уселись на свои места. Эвелина успела за время антракта причесаться и поправить макияж. Она выглядела просто шикарно, но Григорий вдруг обнаружил, что больше не может поддерживать с ней непринужденную беседу. Чувства, согревавшие его душу на протяжении первого антракта, исчезли. Эвелина, как и прежде, слегка прижималась к нему, но теперь Григорию казалось, что их разделяет если не стена, то, по крайней мере, тонкая перегородка. И причиной тому была молодая женщина, Дрю Брукс. Каким же суетливым он был во время разговора! Он не знал, что сказать, как себя вести. Даже сейчас Григорий чувствовал себя неспокойно, зная, что эта женщина где-то рядом, в зале.

Вернулся дирижер, и оркестр приступил к своему неблагодарному делу. Наконец поднялся занавес. На сцене танцевали принцессы и переодетая в Одетту злая Одилия. Григорий смотрел «Лебединое озеро» несколько раз. (Когда-то они с Кристиной покупали абонементы в театр.) Сегодняшнее представление произвело на него такое впечатление, что он готов был позабыть о простеньком сюжете и бесконечных сольных танцах череды застенчивых принцесс. Одилия была хороша: злобная самоуверенность, красивый костюм, холодная точность фуэте. Трагическая история. Как может мужчина не попасть в силки, расставленные красивой женщиной? Внезапно Григорию стало жаль потерявшую всякую надежду Одетту, дрожащую в мрачном лесу, и совершившего невольное предательство Зигфрида. В конце концов, он всего лишь ошибся. Григория потрясло то, что раньше он не задумывался над степенью личной трагедии Зигфрида. Только сейчас, наблюдая за отчаянными прыжками и пируэтами танцора, исполнявшего эту партию, Солодин осознал весь ужас его положения. Озарения подобного рода случались с ним иногда при чтении великой поэзии, великих литературных произведений. Правда жизни брала за живое и не отпускала.