Питер Мариц — юный бур из Трансвааля - А. Ниман

— И я здесь некогда жил. Но как только пришли англичане, прослышав про алмазы, и завели свою полицию, стало невмоготу, и я ушел. Эта земля принадлежала некогда бурам, но в 1868 году англичане присоединили ее к своим владениям. Пошла охота на людей, укрывателей алмазов. Знаешь, добыть алмаз из голубой породы, в которой он встречается, дело не легкое. Выкопай ее, потом промой, потом отсеивай... Для каждого алмаза заводится настоящее метрическое свидетельство, каждый найденный алмаз заносится в книгу. Рабочих в копях по окончании работ раздевают донага и обыскивают не только платье, но и копаются в волосах, во рту, в ушах, следят, чтобы кто-нибудь не проглотил алмаза... Право, сущий ад! Укрывателей ссылают на каторгу на пять, на десять лет... Ну, кажется, мы приехали.

Телега остановилась у ворот кирпичной двухэтажной тюрьмы с железными решетками на окнах. Через минуту кованая дверь скрыла за собой арестованных.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Восстание рабочих. Появление Октава. Снова на свободе

Питер Мариц ясно сознавал опасность своего положения. Из Кимберлея его увезут в Капштадт, а между тем события должны были развернуться именно в эти дни. И вот он, обвиняемый в призыве буров к мятежу, очутится в осином гнезде своих врагов, вдали от родины, в то время, как закипит война с англичанами. Военный суд в этом случае неизбежен, а военный суд по такому обвинению во время войны — это значит расстрел. Помощи ему там никто не окажет...

Он поразмыслил, обсудил все обстоятельства, посоветовался с товарищем по заключению. Вывод был ясен: или побег, или смерть. Стало быть, во что бы то ни стало надо пытаться бежать, с каким угодно риском. Они тщательно осмотрели камеру: стены каменные, пол — из листового железа, двери также окованы железом, железные решетки на окнах, инструмента в руках никакого. Они испробовали прочность решетки — она не поддавалась соединенным усилиям их могучих мускулов. Потолка в камере не было, и виден был на большой высоте косой железный скат крыши с толстыми стропилами. Еще раз подвергнув внимательному осмотру обстановку камеры, Питер Мариц заметил легкий выступ шляпки гвоздя, которым был приколочен угол одного из листов железа, составлявших пол камеры. Он уселся подле него и, цепляясь ногтями, принялся его выковыривать. После часа напряженных и терпеливых усилий, обломав до крови ногти, он мог уже чуть-чуть захватить шляпку гвоздя пальцами, но дальше дело не шло, гвоздь не подавался. Тогда он лег на пол лицом вниз и зубами вцепился в неподатливый гвоздь. Не щадя себя, он не выпускал его, стараясь выдернуть во что бы то ни стало. Кровь текла у него изо рта, он едва не вывихнул себе челюсть, но достиг все-таки того, что шляпку можно было крепко захватить рукою. Попеременно работая, они наконец вытащили огромный железный четырехгранный гвоздь. Какое-то подобие инструмента, таким образом, у них было в руках, хотя они еще не знали, что будут с ним делать.

Немного передохнув после адских усилий, Питер Мариц, ободренный достигнутым успехом, попробовал, работая инструментом как долотом, расширить гнезда, в которые были вделаны прутья решетки. Он ковырял кирпич, а товарищ его в то же время беспрестанно расшатывал прутья. Вначале не заметно было никакого движения в гнездах, но в конце концов упорство и здесь превозмогло: появилось какое-то движение. Они удвоили усилия, и после длительной работы решетка уже шаталась. Дальнейшие успехи пошли быстрее.

— Допустим, что мы выломаем решетку, — сурово сказал, не прерывая работы, пожилой бур. — А дальше-то что? Мы в верхнем этаже, внизу повсюду часовые... Сдается, парень, зря мы трудимся. Не лучше ли было бы...

Что могло бы быть лучше, Питер Мариц так никогда и не узнал: какой-то грозный отдаленный гул внезапно донесся к ним в камеру. Они на мгновение прервали работу и замерли. Гул всё усиливался. Он шел с той стороны, где находились алмазные копи. Узники жадно вглядывались сквозь решетку и заметили зарево, подымающееся над копями...

— А знаешь, дружок, — сказал бур, — ведь это на копях рабочие взбунтовались. Такую штуку я уже здесь однажды видел. Ну, пойдет теперь история!

— Из-за чего же они бунтуют? — спросил Питер Мариц.

— Они добиваются, видишь ли, трех вещей: отмены этих позорных обысков, затем повышения платы и, наконец, сокращения рабочего дня. Ведь тут, в этом подземном аду, их заставляют работать по двенадцать часов...

В то время как они беседовали, зарево усилилось, гул всё нарастал, и наконец сотни огней, как живые, замелькали во тьме и двинулись в сторону тюрьмы. А тюрьма, вначале притихшая, вдруг заволновалась. Изо всех камер раздались крики заключенных, стук в двери наполнил всё здание сверху донизу... Часовые и смотрители засуетились, забегали по коридорам. Темная улица тоже ожила: отовсюду из домов выскакивали люди, иные с фонарями, а кое-кто с ружьями, с кольями...

— Сюда, сюда идут! — воскликнул Питер Мариц.

И действительно, вскоре уже видно стало сотни факелов и огромную толпу, двигавшуюся к тюрьме. Часовые скрылись во внутренний двор и заперли тяжелые ворота. Снаружи тюрьмы никого не осталось. Уже видны были возбужденные лица двигавшихся впереди рабочих, озаренные красным колеблющимся пламенем факелов.

Вдруг Питер Мариц вздрогнул и впился руками в решетку. Из груди его вырвался крик, на мгновение покрывший все звуки взбудораженной ночи:

— Октав!

Впереди огромного шествия широкими шагами двигался гигант. Обнаженная седая голова его казалась красной в свете факела, который он нёс высоко перед собой.

— Так их, каналий! — раздавался его громовой голос. — Круши тиранов! Ребята, к тюрьме, выручать заключенных узников! Они наши братья! Ого-го! Покажем капиталистам, как надо с людьми обращаться! Во рту будут алмазы искать?! Мерзавцы!

Вдруг он остановился. Страстно прозвучавший знакомый голос назвал его по имени. Еще несколько шагов, и он всё увидел: впившийся в тюремную решетку человек пожирал его глазами и не переставая кричал:

— Октав! Октав!

— Ты?! Не может быть! Питер Мариц, мой молодой друг! Ага! Стало быть, ты вел себя, как подобает человеку, если англичане посадили тебя за решетку! Погоди, выручим сейчас! — крикнул француз.

Но Питер Мариц не стал ждать. С удесятеренной силой он с другим заключенным потряс решетку; железо звякнуло, посыпались обломки кирпича, и толстые прутья полетели вниз. Питер Мариц вскочил на подоконник.

— Погоди, не прыгай! — крикнул ему Октав. — Убьешься! Ребята, лестницу или шест сюда! Выпустим птицу из клетки...