Королевства Доблести - Скотт Чинчин

могу вэм помочь, джентльмены?

Фоксе размещает своё полное тело между нами, выступая моим представителем.

- Форджмастер Клякс, мой господин – мастер Койя из Хазари, лама Красной Горы, эмиссар Туйгана и лучший историк Ямуна Кхахана, бывшего императора степей. Он здесь, чтобы обсудить условия распечатки.

Мне не нравятся все эти звания, но Фоксе уже объяснил мне необходимость произвести впечатление на дварфа. Я тогда подумал, что это не сработает, и не ошибся. Форджмастер Клякс остаётся флегматичен и невозмутим.

- Распечатки чего?

Я предоставляю возможность Фоксе вести переговоры и дальше.

- Мой господин как раз завершает работу над «Наблюдениями Туйганского Историка, Записавшего Житие Ямуна Кхахана, Начиная с Его Возвеличения и До Его Кончины в Землях Запада, На Основе Заметок Для Короля Азуна Кормирского».

- Название длинновато.

- Можно оставить «История Туйгана», - соглашается Фоксе, на мой взгляд слишком уж охотно.

Форджмастер Клякс ещё некоторое время грызёт ногти, прежде чем наконец очистить угол наполовину заваленного всяким хламом стола.

- Хорошо, сколько копий? На какой бумаге? Лицевая рукопись? Иллюстрации? Обычная обложка или вы хотите что-то непривычное, ну там – драконью чешую или кожу виверны? Вы человек веры – не будет ли там каких-нибудь магических конструкций? – на последнем вопросе в голос мастера Клякса потихоньку закрадывается подозрение.

- Перед текстом будет сутра – чтобы вызвать благоволение Фуро, - вспоминаю я.

- Чары? -  печатник хмурится и его лицо собирается морщинками.

- Нет. Просто строфа из «Яницавы».

- А, тогда всё в порядке, - возвещает дварф, снова улыбаясь. – Видите ли, не могу напечатать ничего магического. Просто не получается.

Остальные детали за пределами моего понимания, поэтому я присаживаюсь в углу, позволяя Фоксе торговаться. Кажется, что обсуждение каждого положения длится вечность; мне больше нечем заняться, кроме как помедитировать, но я не могу очистить разум. В пустоту вторгаются воспоминания – снег, тающий в степи; резкий вкус кумыса в палатке Ямуна; ветер, гуляющий над гранитными пиками страны Хазари. Даже сам факт неудачной медитации воскрешает в памяти моих учителей с Красной Горы. В последнее время я думаю о прошлом всё больше и больше, как будто настоящее – лишь пустая оболочка, нуждающаяся в наполнении.

В конце концов Фоксе завершает торги. Перворожденный угрюм, поэтому я понимаю, что они прошли неважно. Форджмастер Клякс делает шаг вперёд – он серьёзен и больше не светится от возбуждения.

- Что ж, уважаемый сударь, ваш слуга назвал окончательную цену, не более десяти тысяч золотых левов, или – так, посмотрим – восьми тысяч, если считать всё в прокампурских монетах. Это за все необходимые шаблоны и материалы для одной книги. Потом, скажем, по пятьсот левов за каждую дополнительную копию. Устраивают ли вас такие условия, достопочтенный?

Сумма в десять тысяч золотых больше той, что в моём распоряжении, больше, чем стоимость всех оставшихся у меня даров Ямуна. Беспомощный взгляд Фоксе говорит о том, что цена не снизится. Я оглядываю стены, увешанные заляпанными тонкими листочками с рядами чёрных букв. Бумага низкосортная и потрёпанная, а рисунки грубые. Эти каракули не сравнятся с аккуратным оформлением монастырских писарей или со множеством свитков, собранных мной в Шу Лунь. За такое плохое качество цена слишком высока.

- Форджмастер Клякс, - отвечаю я с поклоном, надеясь сохранить лицо, - я обдумаю ваши условия. Пойдём, Перворожденный Фоксе, пора идти.

 Я тороплюсь к двери до того, как дварф начнёт возражать. Это небольшое приключение смутило меня, равно как и то, что Форджмастер Клякс знает, что я не могу столько заплатить, и даже то, что я вообще придумал весь этот план. Фоксе спешит за мной.

- Говорил же вам, что это бессмысленно, - упрекает меня секретарь. – Это устройство дварфа – просто игрушка, годная только для распространения листовок. Кроме того, Клякс бы не уступил ни медяка. Пожалуйста, поймите, ради вас я старался изо всех сил, мастер Койя.

- Уверен, ты сделал всё, что мог, - отзываюсь я, успокаивая Фоксе. – Это я потратил твоё время на эту дурацкую затею. У меня нет выбора, кроме как…

- Вы отправитесь на ужин к дюку Пиньяго сегодня вечером? Я всё подготовлю. Не переживайте, господин.

Сама идея о выпрашивании у дюка внушает отвращение, но мне уже стыдно и дальше полагаться на щедрость клириков. Не гордыня ли это во мне говорит? Пожалуй, когда ужин закончится, я должен буду увеличить время на медитации и восстановить равновесие своей сущности. Но сейчас передо мной неотвратимая обязанность. С тех пор, как я покинул монастырь, под крылом Ямуна я пережил войну и предательство. Теперь же, похоже, всё, что мне осталось – это предлагать свои знания разным вельможам. Должно быть, в предыдущей своей жизни я здорово отклонился от Пути Просветления, раз в этой происходят такие вещи.

- Ну хорошо. Я пойду. Будем надеяться, твой аколит разложил вещи, как ты ему и приказал.

Я замечаю, что челюсти Фоксе расслабились, когда я озвучил своё решение.

В пути нежелание замедляет меня, а пунктуальность, наоборот, поторапливает, пока в итоге я не добираюсь до обители дюка Пиньяго – не с опозданием, но и не раньше положенного срока. Особняк находится в глубине Торгового Округа, района, чьи посеребрённые крыши блестят в немигающем свете подпитываемых магией уличных фонарей. Пока я бреду по вымощенным брусчаткой улицам, сирены на крышах мрачно возвещают о накатывающемся на город тумане – последнее напоминание всем припозднившимся поторопиться, прежде чем нагрянет эта мокрая холодная мгла.

Дворец дюка обнесён высокими стенами, которые украшены злобно пялящимися на ночные тени гротескными скульптурами. Между статуями из камня выступают железные штыри, явно предназначенные для того, чтобы оградить жилище от всего остального мира, включая меня.

Когда я приближаюсь к ведущим во внутренний двор воротам, нагоняющие сзади носильщики паланкина грубо приказывают мне отойти в сторону.  Из окон проплывающих мимо закрытых коробок на меня недоумённо таращатся накрашенные и напудренные лица. Ведь никто из тех, кто представляет хоть какую-то важность, не ходит пешком по улицам Прокампура, особенно в одиночку. Но мне путь не кажется слишком уж трудным, даже в этот промозглый вечер. Городской воздух бодрит. Кроме того, носилки – это непозволительная поблажка, а я должен быть более строг к себе.

Наравне с гостями на меня пялятся и привратники. Фоксе был прав относительно моего выбора одежды. В своём оранжевом одеянии ламы и с бритой головой, я совсем не выгляжу как один из