Жестокие игры мажора - Маша Демина

скрываюсь.

Я благодарю Господа за то, что там никого нет, и, открыв кран, принимаюсь ожесточенно хлестать себя холодной водой.

Но меня заставляет прерваться девчачий смех и, чтобы не оказаться пойманной врасплох, я суетливо выключаю воду и прячусь в кабинке.

Мое дыхание шумное и прерывистое, и мне приходится прикрыть рот ладонью.

А когда я узнаю голоса, холодок скатывается по моему позвоночнику капелькой пота.

— Ой, да пошла она! С нами потусить — нет, а среди мажоров — аж с ночевкой, фу блин, пиздаболка, бесит, не могу, — раздраженно огрызается Леся. — Сама сначала: ой, я не такая, я жду трамвая, мне это не надо, эти мажоры больные ублюдки, я приехала, чтобы учиться, а сама не хуже шалавы ноги раздвигает, — фыркает она, и я слышу шорох, после чего кто-то открывает кран и шум воды позволяет мне перевести дыхание.

В груди становится так больно, что я не могу сделать вдоха. Горло схватывает горечь подступающих слез.

Мне не нужно даже слышать имени, я и так понимаю о ком идет речь.

Я тяжело сглатываю, но легче не становится.

— Ну ты как-то жестко реагируешь, Лесь, ну подумаешь, не сообщила нам, к тому же секса-то там не было, она говорила, что только терлась об него…

— Ой, да я тебя умоляю, — вставляет Марина. — Ты свечку держала? В душе, голые… по-любому она ему дала.

— Ну Багирову грех не дать, — едко подмечает Леся, а у меня тошнота подступает к горлу. Особенно когда я слышу… — Надо бы ему намекнуть, как грамотно моя подруженька выставила его лохом. Откроем глаза парню, а там и закончится лафа Самойловой.

Глаза жжет, и передо мной все становится мутным.

— Блин, девчонки, ну вы чего? — стонет Ира. — Я же по секрету вам рассказала, не выдавайте меня.

— Ты уж прости, Ир, — ерничает Худякова. — Но я с этой подстилкой мажорской больше общаться не собираюсь, пусть хоть по кругу ее пустят. Что вообще она о себе возомнила? Думает, я бегать за ней буду? Идиотка.

— Да уж, — поддакивает Марина. — Быстро она почувствовала себя коронованной элитой. Интересно, как она теперь будет себя вести?

— Ой, да плевать! Я корону ей быстро поправлю! Нет, ну надо же было святошу из себя строить! А что в итоге? Овца, блин!

— Да погоди ты, Лесь, — начинает вполголоса Марина. — А что, если нам использовать ситуацию в свою пользу? Ну ты прикинь, через эту дурочку мы доберемся до самой элиты! Будем ходить на вечеринки с крутыми парнями! Станем популярными в универе и заработаем себе авторитет среди старшекурсников!

Леся хмыкает и шум воды прекращается.

— Ладно, подумаем, как быть, может, Марина и права. Понюхай, пахнет сигаретами?

— Нет, а от меня?

— Нет, ну все, пойдем на пары, а то и так опаздываем, — голос Леси становится равнодушным и холодным. — А ты, Ириш, не переживай, не сдадим тебя. Увидим — сделаем вид, что все как обычно. Мы еще эту сучку хитрожопую проучим.

Гул голосов стихает вместе с клацаньем каблуков. Хлопок дверью, а потом в туалете повисает тяжелая тишина.

Я делаю вдох, затем еще и еще, а когда выдыхаю — из глаз проливаются слезы, которые я больше не могу сдерживать.

17.2

Толчок в плечо отвлекает меня от бездумного рисования на полях тетради.

— Что-то случилось? — шепчет Ира, а у меня тошнота подступает к горлу от ее лицемерия. — Почему ты плакала?

— Все нормально, — бурчу я, не глядя на соседку. Я не могу на нее смотреть после того, что услышала в туалете.

— Алис…

— Давай не будем отвлекаться от лекции, — прерываю я ее и крепче сжимаю ручку в кулаке.

Ира больше не предпринимает попыток заговорить, и я невероятно ей благодарна за это.

Мне нужно время, чтобы эмоции улеглись и не поднимали головы от одного звучания голоса этой предательницы.

Следующие пары я продолжаю избегать общения с ней. Любыми способами. Делаю вид, что звоню по телефону в перерыве, разговариваю с Владом, общаюсь с преподавателем или ухожу в туалет. Все что угодно — лишь бы только не контактировать с Ирой.

Почему-то на нее я обижаюсь больше всего: я доверилась ей и, мне показалось, что она искренне поддержала со мной беседу, поняла меня и не осудила. И так же искренне пообещала никому не рассказывать о том, что я ей доверила. Но я ошиблась. Очень сильно.

Я надеюсь, что к тому времени, как мы все встретимся в столовой, я смогу себя перебороть и не подать вида, что слышала всю грязь, которую они вылили в туалете. Но… я не могу. Я еще никогда не чувствовала себя настолько грязной, преданной и уязвимой.

— Вот ты где! — Ира появляется из ниоткуда, и я вздрагиваю, сворачивая к лестнице. — Ну что, пошли в столовку? Марина и Леся уже там, — тараторит она и как ни в чем не бывало берет меня под руку, а у меня внутри все узлом завязывается.

Мне требуется много усилий, чтобы не выдернуть руку и не побежать в туалет отмываться от лживого прикосновения.

Сцепив зубы, я терплю.

Спускаюсь по лестнице, стараясь не слушать бессмысленную болтовню Иры.

Вот как? Как так можно?

Ведет себя, будто ничего не сделала.

Неужели ее уверенность в том, что я ничего не знаю, так окрыляет?

— Ир, ты иди, — я медленно высвобождаю свою руку из ее. — Мне надо до секретаря дойти.

— Хочешь, схожу с тобой?

— Нет. Лучше займи место и найди Лесю с Мариной, — я натягиваю улыбку и очень надеюсь, что она не выглядит пластмассовой.

— Ну ладно, тогда не задерживайся, а то там все разберут.

Я киваю с той же натянутой улыбкой и, развернувшись, как можно скорее увеличиваю между нами расстояние.

Теперь мне будет необходимо держать эту дистанцию максимально часто.

Господи, стоит задуматься как минимум о переезде в другой блок, потому что в университете все куда сложнее с переводами.

Да я и не хочу отказываться от своей мечты из-за каких-то обозленных девчонок.

Но я ненавижу то, какой жалкой неудачницей себя ощущаю.

И виновата во всем в первую очередь я сама и мое глупое доверчивое сердце.

Вот зачем я ей все рассказала?

Я сбавляю шаг, когда наконец могу свободно дышать. Но даже несмотря на горечь разочарования, урчащий желудок напоминает, что сейчас время обеда.

Черт.

Я останавливаюсь и опускаю взгляд на испачканные носки своих кед, делая мысленную пометку постирать их сегодня и одновременно прикидывая в уме, где бы перекусить.

Явно не в универе.

Поэтому