Полуночная свадьба - Анри де Ренье

Франсуаза рассказала о письме г-жи де Витри. Г-н де Берсенэ нервно слушал ее.

— Ничего особенного, — говорила Франсуаза. — Не волнуйтесь из-за каких-то пустяков, сударь. Мне нужно привыкать к таким неприятностям; мне придется, вероятно, испытать их еще немало. — И она заставила себя улыбнуться.

— Не говорите так, дорогое дитя, — ответил г-н де Берсенэ, взяв ее руку, — и прежде всего извините меня за то, что я познакомил вас с этой пустышкой. Я не хотел ничего дурного, кроме того, чтобы развлечь вас, вывести немного из среды, в которой вы живете с таким достоинством и в такой опасности. — И голос г-на де Берсенэ приобрел всю возможную для него значительность. — Я часто думаю о вас. Я давно уже знаю цену таких господ, как Серпиньи и Бокенкур. Что же касается вашей тетушки Бриньян, то она — славная женщина… Увы! — Он замолчал. — Я хорошо знаю, что есть еще Буапрео, человек порядочный, деликатный и умный. В уме его есть изящество; он нежен, но он эгоист.

Франсуаза улыбнулась и запротестовала.

— Позвольте мне высказаться и послушайте старого знатока душ, — продолжал г-н де Берсенэ. — Есть еще ле Ардуа. Он сердечный человек и умеет быть богатым без глупости и без низости. Он — ваш друг. Ле Ардуа очень любит вас. Буапрео действительно любит вас, но это нонсенс. Я хотел бы, чтобы кто-нибудь просто любил вас…

Наступило молчание. Слышалось чириканье воробьев за окном и треск поленьев в камине, рассыпавших горячие угли в солнечном свете.

— Печально, когда не можешь ничего сделать для тех, кого жалеешь, для тех, кого уважаешь, для тех, кого… Ровно ничего.

Князь де Берсенэ остановился. Он очень устал и закрыл глаза. Его высохшее лицо, где жили только они, казалось теперь мертвым. Маленькая и чистая слеза катилась по его старческой щеке.

— Франсуаза, Франсуаза, я часто вижу аллею Булонского леса, знаете, тротуар вдоль решетки, витой плющом. Я вижу на нем старичка, ковыляющего с палочкой, а рядом с ним молодую женщину. Прохожие оборачиваются и говорят: «Какая смешная пара!» — Г-н де Берсенэ снова открыл глаза. Огонек лукавства и сожаления оживил их. — Нужно бы пожить еще пять-шесть лет. Ах, старый безумец, старый безумец! Не будете ли вы добры позвонить, мадемуазель Франсуаза? Мне кажется, огонь гаснет. — И г-н де Берсенэ зябко спрятал свои руки под груду одеял.

Конец дня Франсуаза провела в грустных мечтах. Когда ее маленькие дорожные часы стали бить семь, она вздрогнула. Она пообедала одна. Олимпия Жандрон, прислуживая ей, жаловалась на опухоль в ногах. Франсуаза за обедом выпила вина, чего обыкновенно не делала. Когда она встала из-за стола, у нее немного кружилась голова.

Она решила выйти из дома в том же костюме из мягкой пепельно-серой материи, в котором выходила днем. Поправив волосы перед зеркалом, она отстегнула от пряжки пояса большой серебряный цветок, посмотрела на него и поцеловала. В четверть девятого она спустилась по лестнице, села в проезжавшую карету и назвала кучеру место ее путешествия:

— Вандомская площадь, угол улицы Кастильоне.

Площадь в такой час была почти пустынна. Несколько освещенных окон оживляло высокие фасады выходящих зданий. Бронзовый стержень возносила к облачному небу Вандомская колонна. Одинокая фигура женщины высокого роста, одетой в черное старомодное платье, шла по площади, ведя на поводке собачонку, представлявшую бесформенный шарик жира. Гневное возбуждение Франсуазы, приведшее ее сюда, вдруг улеглось. Она пришла в себя и собиралась уже повернуть назад, как незнакомка, уже заметившая ее, быстрыми шагами направилась к ней.

— Вы не мадемуазель де Клере? — Голос прозвучал странно, с итальянским акцентом. Незнакомка закрыла лицо под двойной вуалью.

— Да, сударыня, но…

Незнакомка сложила руки, наполовину закрытые черными митенками. Собака, которую она дернула, слабо заворчала.

— Так вы и есть дочь моего старого друга, г-на де Клере? Его дочь?.. — Говорила она торопливо. — Я знала вашего отца… давно уже… и он никогда не забывал меня. Он писал мне время от времени и присылал маленькие сувениры из тех стран, где бывал. Я узнала о его смерти. Я тогда болела. Годы проходили. Несколько дней тому назад я прочла ваше имя в газете и написала вам. Благодарю, что вы пришли. Дочь г-на де Клере! Ах, я так хотела поговорить с вами о нем! Он всегда помнил обо мне, в то время как другие позабыли бедную графиню Роспильери.

Франсуаза с изумлением смотрела на высокую женщину в темном платье, с лицом, закрытым вуалью, тащившую на цепочке жирную собачонку. Отец довольно часто рассказывал ей о Роспильери, о ее необыкновенной жизни, похожей на исторический роман. Она видела ее портрет у князя де Берсенэ.

— Я хорошо знаю вас, сударыня, и я счастлива видеть вас, — отвечала Франсуаза.

Она испытывала симпатию к таинственной особе. Может быть, несколько дней тому назад она поколебалась бы так разговаривать с ней. Сегодня же она не ощущала никакой неловкости и находила даже что-то притягательное в дерзком вызове свету и его лицемерным приличиям. Опасные и отчаянные мысли владели ею. Почему это странное воплощение интриги и любви вдруг появлялось на ее пути в тревожную и затруднительную минуту? Обе женщины оглядывали друг друга. Начинался дождь. Крупные капли падали на асфальт. Роспильери, казалось, пришла в замешательство.

— Смею я предложить вам зайти на минутку ко мне? — осведомилась она у Франсуазы.

— Я зайду охотно, — отвечала та.

Роспильери протянула ей руку.

— Как вы добры и прекрасны! — воскликнула графиня. — Я тоже была красива, когда знала вашего отца. Смотрите, я жила здесь. Он приходил сюда навещать меня. — И она указала на освещенные окна в среднем этаже на углу площади.

Они остановились. Запах влажной пыли поднимался с земли. Дождь мочил блестящую шерсть собаки.

— Теперь я живу на улице Сент-Оноре. В двух шагах отсюда.

Они подошли к подъезду. Роспильери позвонила и пошла вперед. Лестница ничем не отличалась от лестниц других общественных зданий, где жили простые люди. Графиня достала ключ и осторожно открыла им сложный замок. Изнутри дверь была окована железом и снабжена засовами. Узкая передняя выходила в маленькую гостиную с низким потолком, довольно плохо освещенную висячим фонарем. На стене висели плотно друг к другу картины. Большой диван располагался в глубине комнаты, загроможденной столами и столиками. По углам стояли этажерки с едва различимыми безделушками.

— Подождите меня, я сейчас вернусь, — проговорила графиня.

Франсуаза села на диван, задев ногой стоявшую на ковре мисочку с полуобглоданными костями и нагнулась, чтобы рассмотреть ее. Мисочка оказалась из золоченого серебра, так же как и стоявшая рядом чашка для воды, из которой, издавая чавкающие звуки, лакала толстая собачка. Отодвинувшись, Франсуаза почувствовала, что ей что-то мешает: кожаный футляр, видимо, брошенный на диван второпях. На его выцветшем голубом бархате сверкало ожерелье из ровных круглых жемчужин. В углу дивана валялись и другие коробки. Она взяла одну из них, продолговатую, черепаховую, имевшую форму футляра для скрипки. В ней лежали украшения из драгоценных камней: ожерелье, брошки и серьги.