Ниже ада - Андрей Гребенщиков

— Слушаю, товарищ генерал! — Взволнованная девушка уже пришла в себя и вернулась к уставной форме обращения к старшим по званию. Вольф отметил этот факт с удовлетворением и про себя похвалил смышленую и обычно выдержанную девчонку.

— Товарищ лейтенант, находится ли кто-нибудь из наших людей на поверхности?

— Вверенная мне разведгруппа сейчас отрабатывает на земле программу прорыва через зону повышенной радиоактивной опасности. Расчетное время возвращения группы с тренировки — около полутора часов. Если мы уложимся в это время…

— Молодец, — одобрительно кивнул генерал, и девчонка довольно зарделась.

Вооруженная группа на поверхности, все еще абсолютно лояльная Вольфу, являлась далеко не самым малым везением.

— Какова численность группы?

Никита отрапортовала:

— Пять рядовых и один сержант, товарищ генерал.

— Все бабы? — вмешался нахмуренный Валентин Пантелеевич.

— Так точно!

«Похоронная команда», — поморщился Терентьев, но вслух ничего не сказал.

А уже через пять минут блужданий по туннелям он сидел в углу оружейной комнаты и молча смотрел на увлеченных железными игрушками Генриха и Катю. Оба с удовольствием «примеряли» различные модели оружия, передергивали затворы, доставали обоймы, будто забыв о подлом перевороте, высланной им вслед погоне и о бабской разведгруппе, возвращающейся с тренировки в подземелье. Однако Терентьев не торопил генерала и его подчиненную. «Пусть резвятся!» — решил он. Тем более что в тайном арсенале было собрано «вражеское» натовское оружие, многие модели которого даже пожилой вояка Генрих держал в руках впервые. А вот Валентин любил «фашистский», как он его сам называл, огнестрел больше родных «калашей» и «Макаров», потому и собрал весьма неплохую коллекцию.

Давным-давно, когда подземный комплекс только строился, Валентин надеялся, что этим стволам никогда не суждено стрелять… какая непростительная наивность. Но тогда он был молод, горяч, увлечен и даже представить себе не мог, что однажды подземелью суждено спасти его, заодно лишив неба, свободы, памяти. Теперь же пришла пора расстаться с последней ценностью. «Хотя какая это ценность… дряхлая и никому не нужная, даже самому себе».

Мысли путались. Старик пытался вспомнить лица жены и их единственного сына. Но лиц не было, лишь имена, Галя и Максимка, да пустота вместо сердца, да черная дыра воспоминаний. В тот день он послал за ними вертолет, уже понимая, что не успеть, но… И гермоворота закрылись, разделив жизнь на до и после.

Когда время вышло, он сам приказал запечатать Бункер. Нельзя поставить под угрозу жизни сотен людей в обмен на крошечный шанс всего лишь для двоих, пусть и самых любимых человечков. Тот Терентьев свято верил в это и не колебался ни секунды. «Идиот… пустоголовый идиот…» Много позже сумасшедший, полностью двинувшийся от пьянства радист рассказывал, что Ми-8 кружил над убежищем минут пятнадцать и без остановки запрашивал разрешения…

Нельзя верить сумасшедшим, иначе рехнешься сам… Если не знать, не думать, не вспоминать, то можно как-то жить, дышать, верить… Однако скоро они придут за ним, и что он сможет сказать в свое оправдание?

— Валя, что с тобой?

Терентьев не заметил, как к нему подошел не на шутку испуганный Вольф.

— Все нормально, Генрих, просто задумался. Извини.

— Мы слегка подразорили твой схрон. Молодежь соблазнилась заморским М-16, а я не побрезговал одним фрицевским пистолетиком, надеюсь, ты не в обиде? Себе возьмешь что-нибудь?

Терентьев отрицательно покачал головой и тут же посоветовал:

— Радзащиту лучше надеть здесь, дальше начинаются совсем узенькие туннельчики, там будет не развернуться.

— Кстати, — встрепенулся Генрих, — а что с мальчишкой? С Гринько этим перепуганным?

— Кто его в спецхране найдет? Да и кому он нужен? Вот выпровожу вас, потом постараюсь и его наверх вывести. Главное, дождитесь парня… Ну, вам пора. — Валентин Пантелеевич первым протянул руку. Долгих прощаний он не любил.

— Может, передумаешь? — Ответ был хорошо известен Вольфу заранее, но глупый вопрос вырвался сам собой.

— Ты же в курсе: Терентьев решений не меняет. — Старик пытался отшутиться, но губы его мелко подрагивали.

— В курсе, Валя, в курсе, но…

— Ты прекрасно понимаешь — поверхность убьет меня на раз. Мне там долго не протянуть. Попартизаню покуда здесь, в своем любимом и уютном подземелье. А там, глядишь, и ты с триумфом вернешься родной Бункер отвоевывать.

Вольф не принял руку старого товарища. Откинув ее в сторону, он крепко обнял Терентьева, несколько раз несильно похлопав по спине.

— Удачи тебе.

— И тебе…

Оба знали, что видятся в последний раз.

Первой в вентиляционный ход залезла Никита, Вольф последовал за ней. Когда его фигура исчезла было в металлическом коробе и Терентьев развернулся, чтобы уйти, сверху показалась голова генерала.

— Валя, давно хотел спросить… Почему ты тогда отрекся от престола в мою пользу?

— Не хотел быть свергнутым. Тобой.

— Я так и думал… Чутье никогда тебя не подводило.

* * *

— Сколько… сколько меня не было?

— Ты провалялся в отключке часа три. Наверное, я с дозировкой перемудрил. Но колоть уколы вслепую — не самое простое занятие. Как себя чувствуешь?

Живчик осторожно притронулся рукой к груди и тут же зашипел от боли:

— Вот ведь гребаная змеюка!

— Значит, уже лучше, — со смехом сказал Иван. — Раньше ни говорить, ни ругаться не мог — хрипел только.

— А где этот гад… ползучий?

— Не бойся, мы ушли техническими туннелями — они слишком узкие для него…

Морщась и ежесекундно чертыхаясь, Костя с трудом приподнялся на локтях:

— Как же все болит, кошмар!

Немного отдышавшись, он поискал глазами друга, однако кругом царила непроницаемая темнота и ориентироваться приходилось исключительно по голосу.

— Откуда ты мог знать, — глядя в черное никуда, спросил Живчик, — что там будет технический туннель? Мы ведь успели в последнюю секунду! Ты ведь никогда здесь не был и уверял, что понятия не имеешь, где мы находимся!

В голосе Ивана чувствовались усталость и безразличие:

— Я и сейчас не имею… Костя, что ты хочешь услышать?

— Правду!

— Нет никакой правды, я уже говорил… Услышал в голове слово это дурацкое, «Уроборос», — впервые услышал! — и почему-то стало жутко до чертиков. А потом вдруг четко и абсолютно ясно осознал, что путь к спасению всего один и находится он прямо под носом у чудовища. Вот и все. Ни прибавить, ни убавить.

Живчик разочарованно махнул рукой и менторским тоном заявил:

— Уроборос — это змей такой, из древних мифов, из тех, что задолго До были… Есть сказки и в наше время, что видели или слышали о нем. Мол, что-то важное он охраняет. Нет, постой, как-то не так…

Федотов наморщил лоб и несколько секунд безмолвно шевелил губами.

— Точно, я читал! Правда, книжка оказалась впоследствии липовой — подделкой под более старые записи, сделанные еще до окончания Первой войны. Но, тем не менее, Уроборос там упоминается. Автор уверяет, что на востоке, где-то в районе Втузгородка, действовала секта Всемирного Змея — так Уроборос по-другому прозывается. По их верованиям, Змей защищает выживший мир от того, что сам же охраняет! Уроборос всегда изображается в виде кольца — кусающим или пожирающим свой хвост, и сектанты были уверены, что внутри этого кольца Окончательное Зло, Последний Апокалипсис, что наконец добьет остатки человечества. И только Уроборос до поры до времени сможет ему противостоять. Интересная теория?

— Я не люблю теории. Твой змей совсем не выглядел защитником человечества, да и хвост свой в зубах не держал.

— Не надо путать символическое и фактическое, — разгорячился Костя. — И потом, ты не видишь главного. Мы прорвались через Уробороса? Так сделай очевидный вывод, где мы и куда направляемся…

— Мы внутри кольца?

— Именно, Ваня, именно! И значит, направляемся напрямик к Окончательному Злу.

— Предлагаешь повернуть обратно?

— Ни за что! По мне, так большего зла, чем этот глист «всемирный», во всем Метро не сыскать!

— Ванька, а почему мы идем в темноте? Где мой фонарик?

— Потерялся фонарик. Скажи спасибо своему Уроборосу ненаглядному.

— У тебя в вещмешке был запасной.

— Вещмешок остался примерно там же, где и фонарь.

Живчик рукой нащупал друга и потянул к себе:

— Значит, нам придется вернуться, Ваня. Пара слепцов — это слишком много для команды из двух человек.

Иван наклонился к другу совсем близко и прошептал чужим, хриплым голосом, выделяя каждое слово: