Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис

же, как в те отдаленные времена. Над «Дзинтарсом» мерцают те же звезды, которые сопутствовали Филиппу ван Стратену, когда он в ночь на страстную пятницу спешил к мысу Горн. Течение уносит мусор и масляные пятна, тропические вихри рассеивают дым и копоть, и вечно чистое, вечно молодое море опять сверкает в своей первозданной красоте.

Так размышлял Ингус Зитар, стоя на вахте. Неподалеку дремал старый Цезарь, свернувшись на канатном круге. Старый Цезарь… Всю свою собачью жизнь он прожил на палубе «Дзинтарса», сопровождая капитана во всех его поездках. Теперь пес состарился, поседел, у него выпали зубы, и он совершенно ослеп. Но он уверенно ходит по всей палубе, знает, где находится кухня и в каком месте в портах спускают сходни. Если на судне появлялся чужой, он чутьем узнавал это и сразу начинал лаять. С тех, пор как Зитар принял в Галвестоне на службу двух негров, в жизни Цезаря все спуталось: дело в том, что одного негра тоже звали Цезарем, и часто случалось, что оба — и собака, и человек — бежали на зов капитана. Зитар решил на следующую осень оставить — старого сторожа в Зитарах, так что это был последний рейс Цезаря.

Взаимоотношения отца с сыном опять стали хорошими. Зитар убедился, что Ингус с пользой посещал училище. Он не боялся работы и выполнял обязанности штурмана безупречно. Одно лишь не нравилось капитану в сыне: мягкий, можно сказать, женственный характер. Когда этого требовали обстоятельства, он держался, как подобает мужчине, давал распоряжения команде, ругался с грузоотправителями в порту, но в свободное время погружался в мечтательность. Это не годилось. Судоводителю полагается быть практиком, суровым, стойким и оперативным. Звезды он должен рассматривать лишь с точки зрения навигации, ветер оценивать по двенадцатибалльной системе и степени сопротивляемости парусов. Если у тебя ноет сердце и грудь щемит от каких-то глупых фантазий, залей все это бутылкой доброго рома и как следует покути на берегу, проветри застоявшиеся мозги. Объектом твоих мечтаний должны быть секстан и лаг, а не фотографии девушек.

Шли недели. Из знойных тропиков «Дзинтарс» перешел в туманные просторы Северной Атлантики. По ночам вахтенные у руля коченели от холода. Повелитель ветров Гольфстрим нес судно на восток со скоростью девяти узлов в час. Через две недели «Дзинтарс» будет покачиваться на волнах Ла-Манша. Всего только одна неделя, и они смогут запеть старую славную песню:

В Лондоне там устье Темзы…

Но своевольное течение — повелитель ветров — знает свое дело. Оно и так достаточно долго способствовало движению судов, спокойно дремало всю весну. И вот как-то ночью в такелаже «Дзинтарса» запел ветер. Судно вдруг понеслось со скоростью двенадцати узлов. Наутро все небо стало свинцово-серым, а лица моряков обжигал ледяной северный ветер. Океан непрерывно волновался, все выше и выше вздымая седые гребни девятых валов. Точно через горные хребты понеслось маленькое суденышко. Но оно держалась стойко и, надув все паруса, прыгало с волны на волну, то взлетая на самый ее гребень, то проваливаясь в пучину. Ночью началась настоящая оргия стихий. После долгой разлуки норд праздновал свою встречу с Гольфстримом. Он яростно сорвал все паруса и, растерзав их в клочья, швырнул в темноту. Сломался марс. Судно, точно схваченное рукой гиганта, кланялось: корма в воду, корма кверху, бакборт под воду, бакборт кверху. Сильный треск — и грот-мачта переломилась пополам. Море клокотало, шипело и свистело, словно тысячи змей; с грохотом перелетали через палубу потоки воды, они смыли обе шлюпки. Каюты затопило, из шпигатов хлестали потоки зеленоватой морской воды, и волны, словно грабитель, пытающийся с разбегу высадить плечом закрытую дверь, бились и ломились в закрытые люки трюмов, вырывали клинья и пытались продавить прочные крышки. Люди, надев зюйдвестки и спасательные жилеты, боролись с необоримым. Каждый понимал: эту битву они проиграли.

Сильный ветер захватывал дыхание. Сломанные мачты, словно моля о пощаде, простирали к небу обломки, похожие на судорожно растопыренные пальцы. В полузатопленной каюте капитана с воем металась слепая собака. Судно стонало, скрипели заклепки, весь корпус содрогался в агонии. «Ха-ха-ха!» — хрипло выл ветер, обессилев от своего безумства.

Но вот, выдохшись окончательно, он оставил поле боя и свернул с большого морского пути. Жадный хищник был удовлетворен: четыре затопленных грузовых парохода, два поврежденных кьюнард-лайнера[22], с полдюжины искалеченных парусников и полузатопленный «Дзинтарс», похожий на подбитую чайку, плывущую со склоненной набок головой. Плывет он по утихшему морю, плывет, покачиваясь в темноте. Шесть человек, взобравшись на ванты, ждут наступления утра. Только шесть. А их было девять. И был слепой пес Цезарь. Теперь его уж нет.

К вечеру следующего дня потерпевший крушение «Дзинтарс» заметили с почтового парохода, направлявшегося со скоростью восемнадцати узлов в час в Саутгемптон. Капитан приказал спустить моторную лодку. Через полчаса она возвратилась с шестью полуживыми людьми. Они настолько застыли, что не могли расстегнуть пуговицы своей одежды, чтобы переодеться в сухое. Капитан Зитар держал под мышкой шкатулку с судовыми документами и деньгами. Негр Цезарь непрерывно бормотал имя своего погибшего друга и сердито сопротивлялся, когда врач хотел влить ему в рот стакан коньяку. Среди них не было старого Кадикиса и младшего матроса. А Ингус Зитар, странно улыбаясь, по временам зябко вздрагивал, хотя в каюте было очень тепло. Ему все еще мерещились ужасы страшной ледовой ночи.

6

Весть о гибели судна в Зитарах получили в начале июня. «Капитан и пять человек из команды спасены, остальные погибли», — так сообщали газеты. Что с Ингусом, жив он или погиб? Две недели домашние пребывали в мучительном ожидании. Альвина и старая капитанша не осушали глаз и все лелеяли в душе эгоистичную надежду, что Ингус окажется среди тех пяти счастливцев и что утонули чужие люди. Альвина вспомнила о молодой девушке, приезжавшей к ней год назад, и ее начали мучить угрызения совести: не лучше ли было оставить тогда Лилию в Зитарах? Не следовало ее отталкивать, она такая приятная девушка и была бы Ингусу хорошей женой. Если он утонул, не кара ли это божья за дурной поступок? Зачем она так сурово обошлась с несчастной девушкой?

Наконец, пришло долгожданное письмо с английской почтовой маркой. Оно было написано Ингусом. Альвина сразу же перестала печалиться о судьбе чужой девушки и молиться по ночам.

Как-то вечером, после Иванова дня, моряки возвратились домой. Капитан был в том же поношенном костюме, плаще и свитере, которые оказались на нем в штормовую ночь. Ингус купил в Англии новую одежду. Это