Семья Зитаров, том 1 - Вилис Тенисович Лацис

можешь показать письмо?

Ингус долго молчал, затем пристально взглянул отцу в глаза.

— Я сам хотел тебе его показать.

— Так давай сюда. Не будь таким чувствительным. Ведь я не акула.

— Боюсь, отец, ты неправильно все поймешь. Я не виноват, она сама этого хотела. Если дашь слово, что не будешь очень сердиться…

— Какой ты смешной, Ингус. Что за разговор?

Мгновение помедлив, Ингус протянул письмо отцу:

— Прочти и обдумай все, только разреши мне теперь уйти.

— Ну хорошо, хорошо, — проворчал капитан и медленно направился в свою каюту.

— Да, вот еще что! — крикнул вслед ему Ингус. — Когда прочитаешь, скажи мне, что ответить.

— Увидим.

Зитар спустился в каюту, устроился поудобнее на вращающемся стуле и закурил сигару. Затем раскрыл письмо:

«Любимый Ингус!

Прошло уже две недели с тех пор, как ты уехал и обещал написать, чем кончатся твои переговоры с родителями. У нас теперь все знают, что мы обручены. Соседи интересуются, когда будет свадьба и где я буду жить — в Кюрзенах или перееду к Зитарам. Помнишь, как мы договорились: ты пойдешь в плавание и накопишь денег, тогда мы и поженимся. Я согласилась ждать. Только надо, чтобы была полная ясность. Милый Ингус, нам ведь ничего особенного не нужно. Год я еще могу пожить у матери, пока ты заработаешь деньги, — многие молодые женщины так живут. Мебель нам сейчас не нужна. А свадьбу сыграем самую скромную, достаточно, если только один раз огласят в церкви, ведь ты моряк и должен уходить в плавание. Почему ты мне не пишешь? Я жду каждый день весточки. Говорил ли ты со своими? Обдумай все как следует и не медли. Мама говорит, что отец не может тебе запретить жениться, потому что ты совершеннолетний. Ингус, я буду тебя ждать на той неделе. Если ты не приедешь, я не знаю, что со мной будет. Приезжай скорее! Если твое судно не может задержаться, оставайся на берегу, устроишься на другом корабле. Штурманы теперь всюду нужны. До свидания, милый Ингус.

Твоя Лилия.»

Зитар с досадой смотрел на исписанный листок и, барабаня по столу пальцами, сосал сигару. «Черт его знает, откуда это у нас у всех — замараться раньше времени… Эта Лилия, видно, не глупа. Да и все они таковы. Мальчишке двадцать лет, только, можно сказать, жить начинает… И как жить! А тут поди свяжись с девчонкой. Какой из этого будет толк? Они скоро надоедят друг другу и станут жить как кошка с собакой. И почему ему нужно начать именно с дочери Кюрзена? Хорошие знакомые, почти друзья… Как тут скажешь «нет»? Начнется вражда. Очень неприятное положение…»

Долго в ту ночь думал капитан Зитар. И, вероятно, что-то придумал, потому что, когда вышел на палубу, он был совершенно спокоен. Ингус, увидев его, остановился. Отец теперь все знал. Что скажет он? Взгляды их встретились: один лихорадочный и смущенный, другой спокойный и уверенный. Легким дуновением ветра унесло в темноту искорку с кончика сигары, о борт судна тихо плеснула волна. Капитан отвернулся и стал смотреть на море, навстречу поднимающемуся ветерку, в темнеющую даль и бегущие в свете месяца облака. Вдруг он вынул изо рта сигару, и по палубе раскатилась громкая команда:

— Все наверх! По местам! Поднять якорь! Распустить паруса!

При свете фонарей началась веселая суетня. На баке резко завизжала ручная лебедка, заскрипели блоки, паруса со свистом взвивались кверху. Серые полотнища надулись, судно медленно повернулось и заскользило в сторону моря. Матросы, забравшись на мачты, ослабили верхние паруса, гордо выпятили грудь паруса на реях.

Когда все было приведено в порядок и свободная от вахты смена легла спать, Ингус пошел принимать вахту.

— Ты подумал о том, что мне ответить? — несмело спросил он отца.

Капитан Зитар указал на паруса, распустившиеся во всей своей красоте и несущие судно навстречу западному горизонту:

— Вот наш ответ.

3

Лилия Кюрзен действительно была неглупой девушкой, но ее мать оказалась умнее: у нее был достаточный жизненный опыт.

— Если станешь стесняться да выжидать, никогда не выйдешь замуж, тем более за капитана, — сказала она, когда от Ингуса вторую неделю не было писем. — Не думаешь ли ты, что он станет тебя разыскивать?

— Что же мне делать? Уехать в Ригу и повиснуть у него на шее? Мы совсем не договаривались, чтобы сразу…

— Упусти только, упусти, потом будешь локти кусать. Ты думаешь, здесь никто не знает о ваших прогулках по взморью? Или у меня нет глаз? Сколько раз я находила твою кровать пустой! Я только ничего не говорила. Пусть гуляют, пусть встречаются, авось все будет по-хорошему. Но если теперь не сумеешь его удержать, ты просто глупая гусыня. Я твоего отца, когда мне нужно было, не отпускала. Он тоже собирался в плавание. А я ему: ни с места! Пойдем к пастору! Так и не поехал никуда. Первое время брыкался и плевался, потом обошлось. А разве сейчас мы живем хуже, чем любая другая супружеская пара?

— Но у нас не было так условлено…

— Конечно, вы хотите по-благородному. Смотри, как бы при таком благородстве с длинным носом не остаться. Почему он не пишет? Времени не хватает или денег на марку нет?

Беседа продолжалась долго. В тот же вечер Лилия написала Ингусу письмо, причинившее ему столько забот. Две недели в Кюрзенах ждали ответа. И вот однажды Кюрзениете уселась в комнате дочери и опять начала разговор:

— Ну что? Разве не получилось, как я говорила? Пока ты тут мудрила, он уже успел уйти в море. Письма-то так и нет.

— Может быть, он не получил моего письма.

— Неужели, уезжая, он сам не догадался написать любимой девушке? Тот, кто заинтересован по-настоящему, делает это без принуждения.

Лилия молчала. У матери все получалось резко и грубо, но она была права.

— Если он получил письмо и молчит, значит ясно — хочет улизнуть.

— Да, но что же я могу поделать? Я написала так, как ты говорила. Если он не хочет с этим считаться, я бессильна.

— Он тебе нравится?

— Ну конечно.

— И ты не знаешь, как заставить его сдержать слово? Кто тебе создаст такую жизнь, как Ингус?

— Но ведь не могу я бежать за границу вслед за ним.

— Можешь поехать в Зитары к его матери.

— Что мне там делать? Я для них совершенно посторонний человек.

— Невеста сына не чужой человек. Они не могут прогнать тебя. Побоятся позора и сделают все, чтобы избежать его.

— Но ты ведь знаешь, что… ничего нет.