Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео

дорогу. Наверное, этот ленинградец увидел, что мы не местные, и вместо того, чтобы просто направить нас куда-то, довез нас прямо до нужного места – от аэропорта, через весь город, он вез нас всю дорогу до самого нашего общежития. Вся поездка заняла около часа. Он даже не взял с нас денег. Он сказал, что просто хотел помочь. Вы не поверите: мы просто спросили дорогу, а он повез нас в такую даль!»[465]

Доброта случайных людей, которая в представлениях Эсоева и других была настоящим проявлением дружбы народов, заметна и в истории приезда Бегирова в столицу. Однажды в начале 1980-х гг. он, с опаской, полетел в Москву, чтобы найти для себя точку на фруктово-овощных рынках. Он помнил, какие напряженные отношения были между кавказскими торговцами и местными жителями в прошлом сезоне[466]. Однако когда он сел в такси:

Таксист меня спрашивает: «Вы азербайджанец?» Узнав, что я азербайджанец, он стал говорить: «Ваш Гейдар Алиев [член Политбюро ЦК КПСС Азербайджана] здесь работает в Москве. Он очень влиятельный человек. Его все слушают, хорошо работает». Эта похвала подняла мое самочувствие, я почувствовал себя уверенным, москвичом. Наш человек здесь – в Москве. Это повысило мою самоуверенность. Потом я спрашивал таксиста: «А ты откуда знаешь про Гейдара Алиева?» А он отвечает: «Каждый день я везу из аэропорта десятки азербайджанцев, таких как ты. И они мне рассказывают про него. Потом, мы все интересуемся им»[467].

Давид Сомкишвили также вспоминал о человеке, чья доброта изменила опыт его пребывания в Москве: «Когда я приехал, мне было трудно писать по-русски. У меня был экзамен по одному из моих первых предметов, а я не мог нормально писать. Мой преподаватель знал, что я хорошо учился, но увидел, что я плохо справлялся, поэтому он подошел ко мне и помог мне написать экзамен. Но не потому, что мы раньше были знакомы или я заплатил ему. Нет, это было просто его доброй волей, и я помню эту историю до сих пор»[468].

Такие истории были основополагающими в воспоминаниях мигрантов о том, как они осваивались в городе, как в то время, так и долгие годы спустя. Два мигранта, описывавшие трудности своей интеграции, подчеркнули, что первые сложности возникли у них из-за внешности. Когда Айбек Ботоев садился в поезд, чтобы поехать на учебу в Ленинградский инженерно-строительный институт в 1973 г., он питал большие надежды оставить позади несправедливость, с которой сталкивался во Фрунзе. Во время короткой остановки в Москве пьяный мужчина, размахивая бутылкой, набросился на него и его друга. По словам Ботоева: «[нападавший видел], что мы не местные, что мы азиаты, и, вероятно, он подумал, что мы беззащитны»[469]. Но даже эта история способствовала формированию у него чувства причастности к месту назначения – Ленинграду, где местные жители помогали ему преодолеть первые сложности адаптации после того, как он покинул кыргызскую родину. Нарратив принятия в рассказе Ботоева переплетался с популярным стереотипом о том, что Москва представляет собой неотесанную большую деревню, в то время как Ленинград был культурной и интеллектуальной душой России и СССР[470]. Первое знакомство Жылдыз Нуряевой с Москвой сыграло значительную роль для нее в течение всего того времени, что она прожила в России. Нуряева рассказывала, что из-за темного цвета кожи в пригородных электричках ловила недружелюбные взгляды и слышала грубые замечания, пока добиралась в свой институт в Твери в 1974 г. Она не обращала внимания на русских, которые направлялись в Москву за покупками, они ехали из деревни и были «слишком невежественны, чтобы знать, что есть вообще такая земля, как Киргизия»[471]. А вот у москвичей – жителей космополитической столицы не было оправданий, чтобы так себя вести. Эти были первые проявления расизма, с которым она столкнулась, позже она видела его и при поступлении в МГУ в 1978 г.[472]

Вне зависимости от того, как их встретил город, мигранты с восхищением рассказывали о посещении достопримечательностей, о которых слышали от друзей и родственников, читали в школьных учебниках или видели по телевизору. Физическое взаимодействие с городскими пространствами Москвы и Ленинграда давало ощущение собственного прогресса и чувство принадлежности к СССР. Марат Турсунбаев вспоминал: «Я все это видел: красоту города, его музеи, концерты, высокий уровень образования и культуры тех, кто остался верен духу русской интеллигенции Санкт-Петербурга [в то время – Ленинграда]»[473]. А Гульнара Алиева в современном ей Ленинграде обратила внимание на более приземленные вещи: «Меня потрясло, что люди брали с собой сменную обувь в театр. Какая культура!»[474]

Мигранты ценили красоту строений и экзотическую природу Ленинграда, с его волшебным разведением мостов, с белыми ночами. Им также нравились здания в центре Москвы. Суматоха в метро и красиво оформленные станции метрополитена в двух столицах были результатами советской современности, которыми они теперь наслаждались[475]. Грузин Фридон Церетели был сильно впечатлен, попав в центр столицы: «Когда я в первый раз приехал в Москву, <…> я стоял на Красной площади и так радовался: вот Кремль, Мавзолей. Для меня это было очень патриотично»[476].

Постоянные очереди из людей разных национальностей к Мавзолею Ленина стали для новых мигрантов символом, связывающим Москву с образом Советского Союза и с ними как с советскими гражданами. Кыргыз Нарынбек Темиркулов, приехавший в Москву поступать в университет, отмечал:

[Когда я впервые приехал в Москву и меня встретили друзья], это было очень захватывающе. <…> Люди торопились, и я не знал, куда они все шли. <…> Потом я узнал, что они собираются в очередь [у Мавзолея] Владимира Ильича [Ленина]. Люди приезжали к 2–3 часам ночи, чтобы занять место. Мы тоже хотели зайти, но я был уставшим. <…> Однако вскоре я увидел, что Ленин был обычным человеком. Было здорово увидеть его своими глазами[477].

Кыргызу Анарбеку Закирову, бывшему призывнику, позже изучавшему архивоведение, Мавзолей давал чувство общности. Он вспоминал, что там он «всегда в итоге встречал других кыргызов и разговаривал с ними, <…> во время каждого приезда в Москву обязательно делал там первую остановку»[478]. Абдул Халимов, студент медицинского отделения, шутил, что он был одним из немногих выходцев из Средней Азии, которых ленинский Мавзолей не впечатлил, ведь он «уже насмотрелся на трупы»[479]. Для мигрантов и туристов памятники выступали многонациональными пространствами, символизировавшими общие советские мечты, реализованные с помощью материалистического прогресса ленинской, социалистической модернизации.

Мигранты с Кавказа, из Средней Азии