Марш обреченных - Валерий Рощин

– Да, похожи на натовских спецов, – возвращаю винтовку с оптикой. И немного выждав, тороплю: – Подъем, граждане, через час стемнеет. А нам нужно перевалить хребет, проскочить границу и разбить лагерь.

– Какую границу? – ловлю недоуменный взгляд Ильи.

– Для начала в Армению. Там найдем укромное местечко для ночлега и спокойно обсудим дальнейшие действия.

Такой вариант на данном этапе устраивает всех. Мы здорово выдохлись, таская на плечах неподъемный груз; да и нервишки пребывали на взводе от постоянного риска напороться на засаду или быть застигнутыми врасплох погоней…

* * *

На небосклоне ни одной звезды – небо затянуто сплошной облачностью. Верно, поэтому ночь тепла и безветренна.

Оказавшись в Армении, мы слегка осмелели. Бедная страна – ни ресурсов, ни толковой армии, ни важного геополитического положения. Оттого, видать, и не чурается дружбой с Россией. К тому же операция закончена: все невзгоды, преследования и прочие непонятки остались в Азербайджане. Можно распалить костерок и, повременив с дозором, посидеть вокруг пляшущих красновато-желтых языков…

Глядя на «дышащие» угли костра, разведенного в приямке средь густого леса, я коротко рассказываю об электронном приборчике, снятом с запястья пожилого грузного мужика; о том, как тот вибрировал и высвечивал явно повышенные показания возле проклятых металлических ящиков. Делюсь предположениями относительно финала операции и прилетавших вертолетов…

Друзья слушают молча. И с тем же молчаливым недоумением избегают смотреть в глаза друг другу после окончания невеселого монолога.

А что им остается делать? Упрекать меня в том, что доверился малознакомому человеку и втянул в авантюру остальных? Но, во-первых, я и сам оказался в том же идиотском положении. А, во-вторых, авантюрой эта операция была с самого начала – все это понимали и согласились участвовать в ней отнюдь не от хорошей жизни. Что они, собственно, потеряли? Супрун так и сидел бы в зоне; Куценко продолжал бы спиваться; Палыч скрывался бы у родственницы и костерил бы бандитскую власть. Сам же я в поисках денег на операцию жены наверняка бы влип в какую-нибудь не менее скверную историю…

– Ладно, мужики, мы взрослые люди, и никто нас насильно сюда не тянул, – подбрасывает Илья ветки в костер. – Давайте думать, как выбираться из дерьма.

– Может, отсидеться в тихом месте? – предлагает Борька. – А там, глядишь, и забудут про нас…

– Это в каком же тихом? – косит в его сторону Палыч.

– Черт его знает.

Обычно из уст Куценко ничего путного не вылетает, но то, что сказал сейчас Борис, пустой болтовней мне не кажется.

– У кого есть родственники или надежные друзья в Армении, в Грузии? – спрашиваю я.

Приятели молчат.

– Ясно. Отпадает. Какие еще предложения?

– Проще топать в Россию. Там и скроемся, – весомо изрекает Матвеев. – Когда мне приспичило исчезнуть – полгода жил в подполье. И ни одна сволочь не просекла.

– Ты способности фээсбэшников и бандюганов в один ряд не ставь, – возражает подрывник. – Эти при желании кого угодно вычислят, а желание добраться до нас в данном случае будет огромное.

– Почему ты так думаешь?

И Супрун почти слово в слово повторяет мои мысли, тревожившие сутками ранее:

– А потому, что мы в курсе их темных делишек с ураном. На кой черт им такие свидетели?! Уверен, что они еще до старта операции «пробили» всех наших родственников и друзей.

Опять помолчали. Потянули из пачек сигареты…

Первым тишину нарушает Борька:

– Не, парни, фигня какая-то!

– Ты о чем?

– Ну, по родственникам понятно – про них и в личных делах написано, и выяснить можно. А про друзей – не согласен! У меня, к примеру, в каждом гарнизоне, где служил, их человек по тридцать осталось.

– Ты токо пьянь свою к делу не приплетай, – сердится прапорщик. – За гаражами портвейн хлестать – это одно, а прийти и на постой попроситься – совсем другой коленкор. Нам же не просто отсидеться надо, а спрятаться так, чтобы никто не прознал: ни жена, ни дети, ни соседи! Понял?

Натура у Куценко легкая, он необидчив. К тому же давно привык к ворчливым нравоучениям пожилого товарища.

– Я о таких и говорю! – искренне доказывает он. – О надежных, о тех, кому можно довериться!..

Сидим долго, невзирая на усталость и желание выспаться. Все ж не байки травим с анекдотами, а решаем важный и непростой вопрос. Какие-то предложения отбрасываем сразу, какие-то обсуждаем. В общем, спорим, мозгуем, желая прийти к единому мнению.

И все равно ничего путного в головы не приходит. Наверное, потому, что срабатывает давняя спецназовская привычка: всегда оставаться вместе, всегда бок о бок идти к одной цели. Пути и действия могли при этом быть разными, но главная цель – единая и общая для всех.

В третьем часу ночи, подсвечивая фонарем развернутую на коленях карту, беру заключительное слово:

– Значит, так, товарищи морские пехотинцы. Для того чтобы вернуться в Россию, мы должны сначала протопать по территории Армении – по аппендиксу между Азербайджаном и Нахичеванью, потом вдоль восточного берега озера Севан. После повернуть на восток и, преодолев пятидесятикилометровый участок Западного Азербайджана, попасть в Грузию. Здесь на юге имеется с десяток мелких сел – как-нибудь проскочим. На равнине – две ветки железной дороги, несколько городков вдоль них, а дальше горы. Грузию считаю самым опасным участком пути, но, если идти строго на север, отрезок получается небольшим – около восьмидесяти километров.

– И куда нас занесет? – любопытствует прапорщик.

– В Дагестан, Серега. К истокам реки Джурмут.

– Джурмут? Никогда не слышал о такой…

– Ладно, разберемся, – уже Супрун готовится к отбою.

– Впервой, что ли? – посмеивается Куценко.

Кажется, Борька больше всех радовался тому, что группа пойдет на север в полном составе, а не разделится и не разбежится в разные стороны, как предлагалось в начале совещания.

Глава вторая

Армения

10–11 августа

Территория юго-восточной Армении как нельзя лучше подходит для скрытного передвижения в светлое время суток. Горы под три тысячи метров; бесконечные складки, сплошь покрытые густой растительностью; хребты, разделенные глубокими ущельями; быстрые, неглубокие реки. И снова хребты…

Пасмурным утром, оставив справа двухтысячник Бартаз с его укрытой в свинцовых облаках вершиной, группа двинулась на север. За предстоящий день я намереваюсь одолеть около сорока километров, чтобы ближе к ночи миновать оживленную асфальтовую дорогу, шедшую от города Капан.

Держимся в двух-трех километрах от азербайджанской границы. В глубь Армении не забираем, дабы не увеличивать и без того немалый путь. Но и ближе к границе подходить опасаемся, не желая увеличивать риск свидания с погранцами. Отношения двух стран из-за спорного Карабаха остаются натянутыми, и любой пограничный наряд запросто примет нас за лазутчиков неприятеля.

Погодка не радует: дождь то утихает, то расходится с новой силой. Одежда и обувь давно промокли насквозь, а горы Южной Армении, будто испытывая нас, поднимаются все выше и выше.

– Ничего, выдюжим! – подбадривает старый охотник. – Главное, ночлег в правильном месте обустроить – чтоб за шиворот не текло, и дровишки сухие сыскались. С костерком-то оно все веселее: и харч сготовим, и обогреемся, и одежку высушим…

Пока же мы согреваемся старым и безотказным способом: изредка пускаю по кругу заветную фляжку со спиртом; каждый делает по глотку, потом закуривает. И спасительное тепло медленно растекается по продрогшим телам.

А к вечеру, когда группа для безопасного обхода Капана повернула на запад, случилось непредвиденное. Идем по раскисшей тропе, петляющей в опасной близости от обрывистого склона. Тропа неудобна, но деваться некуда: слева – обрыв, справа – покатый склон, пройти по которому и в нормальную погоду сложно. На одном из поворотов Куценко поскальзывается, неуклюже взмахивает ручищами и… без криков и воплей, а с каким-то невразумительным мычанием исчезает за краем обрыва.

Опомнившись и затаив дыхание, мы заглядываем вниз…

Вначале охренели от высоты. Потом дружно загалдели, увидев копошащегося в грязи товарища.

И точно, когда нашли пологий спуск и сбежали вниз, показалось: Борьку больше беспокоит коричневый суглинок, толстым слоем облепивший одежду, чем последствия стремительного полета. Подняв грязную рожу, он кисло улыбается и отковыривает от бедра жирный пласт. Потом пробует встать и, скривившись, хватается за голень. За ту самую голень, простреленную в Абхазии много лет назад…

Вот тогда-то и дошло: дело серьезное. Если уж Куцый – истинный боец и предельно терпеливый мужик – корчится от боли, значит, как минимум нужен врач.

После осмотра становится ясно: перелом.