Наследники легенд - Ирина Шевченко

– В других краях осенью, – улыбнулась сквозь дрему Ольгери. – А у нас, как найдут, так и собирают. Ты из приморья небось, Лим?

– Из приморья, – согласился он.

В вынужденном бездействии и безмолвии были свои плюсы: никто ни о чем не расспрашивал, и не нужно было ничего делать. Теперь посыплются вопросы, а колдунья надает заданий. И придется выполнять, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени.

Но опасения оказались напрасными. Ольгери ни о чем больше не спрашивала, Сайли сам набрал лещины и каких-то кислых ягод, и к полудню они снова двинулись в путь. Куда идут, Истман не интересовался – ему, кроме как с ними, идти было некуда. Боль уже почти отпустила, и голова была ясной. Только нож за поясом порой напоминал о себе, рука сама по себе тянулась к нему, а по телу пробегала дрожь. Тогда мужчина до крови закусывал губу или впивался ногтями в ладонь – не сейчас, пока еще рано. Ночью. А лучше завтра, когда она отоспится и не будет уже такой бледной и немощной. Завтра.

Утром он ждал, чтобы травница услала куда-нибудь мальчишку: за водой, за ягодами, за вонючими прелыми листьями – куда угодно, лишь бы он ушел. Не потому что не хотел убивать при ребенке, нет – не хотел слышать его крика или плача. Не хотел, чтобы колдунья набросилась на него, если Сайли первым подвернется под нож, ведь от тех крох, что могли быть в его крови, Истман тоже отказываться не собирался. Но Ольгери как назло не отпускала внука ни на шаг. А еще была непривычно серьезна и сосредоточенна. Он не сразу заметил это, даже когда, дав время перекусить, она подняла их, чтобы идти дальше.

– Ближе держись, – шепнула травница, когда он отошел чуть в сторону.

Ближе. Кровь пульсировала в висках и в пальцах, сжимавших костяной нож. Ближе, еще ближе, совсем близко…

– Беги!

Оставался лишь взмах и удар, когда Ольгери неожиданно толкнула его и побежала сама. Мужчина споткнулся, выронил нож, упал на колени, а уши заложило от пронзительного визга мальчишки:

– Беги! Лим, беги!

Почудилось, или действительно шевельнулись кусты – он не стал рассматривать. Подобрал Убийцу Магов и что было сил припустил вслед за травницей и ее внуком. Вновь оступился, но успел выставить вперед руки и в кровь разодрал ладонь.

– На вот, рану обмотай. – Запыхавшаяся женщина протянула ему какую-то тряпку. – Они кровь чуют.

– Кто – они? – спросил Истман, но ответа не дождался, снова пришлось бежать.

А лес вокруг уже ожил. И вместе с тем будто бы умер. Солнце за кронами деревьев померкло, ветер стал резким, пронизывающим, а шорох листвы – зловещим. То тут, то там что-то мелькало, мерещились светящиеся глаза или слышался низкий утробный рык.

– Тени, – ответил вместо бабки Сайли. – На Черту вышли.

– Тени на Черту вышли?

Ольгери сделала знак остановиться, и Истман перевел дух.

– Мы на Черту вышли, – пояснил мальчишка. – А тени живут тут. Только они обычно смирные. Мы с бабулей часто туда-сюда ходим…

Целительница шикнула на внука, не дав договорить.

В мертвой тишине Истману показалось, что он услышал хлопанье крыльев огромной птицы. Даже представил, как эта птица сбивает его на лету, впивается в плечи длинными когтями-крючьями…

– Идем.

Человек вздрогнул, хоть его коснулась не птичья лапа, а худая женская рука. Нож больше не звал, а если и звал, разум оказался сильнее: нельзя, твердил он, не теперь. Без колдуньи не выбраться из этого странного и страшного места – после.

Они уже не бежали. Неведомые тени все так же рыскали по кустам, рычали, подвывали, хлопали крыльями и сверкали глазами, но полуэльфийка шла спокойно, словно зная, что они уже не опасны.

– Разбудил их кто-то, – тихо сказала она. – Может, охотник какой забрел. А на Черте нельзя кровь лить. Отец мой говорил: даже думать о таком не смей.

Даже думать… Истман почувствовал, как похолодело все внутри – ведь он думал! Неужели он разбудил этих прячущихся в лесном сумраке чудищ? И что было бы, если бы он сделал то, что собирался?

– Не отставай, – шепнула Ольгери. – Тут тропа узкая, след в след иди.

Тропа была не просто узкой – ее вообще не было: кусты, обвисшие до земли ветки, вымахавшая по пояс трава. Целительница продиралась сквозь все это, следом шагал ее внук, а за ними, тяжело дыша и припадая на ушибленную ногу, ковылял бывший правитель Каэтарской империи. Через несколько минут женщина резко взяла вправо, и Истман увидел ее в просвете между деревьями. Забыв о том, что колдунья велела идти строго за ней, решил нагнать ее по прямой, чтобы не сдирать руки о колючие ветки выросшего на пути шиповника. Мужчина свернул в сторону, сделал несколько шагов… но Ольгери вдруг исчезла из поля зрения. Да и деревья впереди были теперь как будто другие, не те, среди которых мелькнуло несколько мгновений назад ее серое платье.

– Э-эй, – позвал он негромко, опасаясь, что на этот зов явятся тени.

Но и теней здесь, кажется, не было – лес как лес: зелень, птицы поют, и солнце над головой прежнее, яркое, теплое.

– Эй! Кто-нибудь!

От его крика всполошилась стайка пичуг, да дятел где-то неподалеку на несколько секунд прервал бодрую дробь. И все.

– Эй! Где вы?! – Голос от страха срывался на визг. – Эй!

– Сказала же, за мной иди, – проговорила укоризненно появившаяся рядом Ольгери. – Теперь только время потеряем.

Она взяла его за руку и повела, как ребенка. Опять под ветвями, сквозь колючий кустарник, по скользкой траве. Небо над головами вновь потемнело, светило превратилось в тусклое белое блюдце, и смолк птичий гам.

– Черта это, – объясняла колдунья вцепившемуся в ее пальцы человеку. – Тут не везде пройдешь. Неужто не слыхал никогда?

Он слышал. Даже читал когда-то. Только не думал, что так будет в реальности. Лес разделился: часть его осталась в лучах полуденного солнца, другая – ушла во тьму, населенную пугающими тенями. По светлому лесу, как писали в тех книгах, что не вспомнились вовремя, можно было бродить часами, но так и не найти дороги на ту сторону – все тропы в нем вели обратно. А через другой, мрачный, не любящий чужаков и не терпящий пролитой крови, переходили в пустоши те, кто знал тайные пути. Ольгери знала, а потому Истман больше не отставал от нее ни на шаг и не сразу отпустил ее руку, когда она хотела ее отнять, выйдя к старому, расщепленному надвое дереву, у которого оставила внука.

– Заплутал? – пробурчал при виде его мальчишка. – Другой раз бросим тебя.

Хорек! В душе шевельнулась злоба… а под ближайшим кустом заворочалась тень. Потянувшаяся к ножу рука мелко затряслась.

– Никого мы не бросим, – успокаивающе улыбнулась целительница. – До кармана доведем, не бойся. Пересидишь там немного, рану залечишь. А там, ежели захочешь, назад выведу. Все равно через месяц-другой идти надо будет, мы ж и не собрали толком ничего – тебя только нашли.

– Ото ж, – сердито стрельнул глазами-угольками Сайли. – Подбираем всяких.

Трудно было не думать о кровопролитии, когда малец сам напрашивался. Но Истман сдержался; чтобы в голову не лезли опасные мысли, как больной в бреду, называл про себя все, что видел на своем пути. Ветка. Ветка. Дерево. Куст. Ветка…

Глаза привыкли к полумраку, и яркий солнечный свет резанул по ним болью, заставив зажмуриться. Стали слышны птицы и мягкий шорох листьев. Ветерок сделался теплым и ласковым.

– Вот и перебрались, – улыбнулась Ольгери. – Сейчас до речушки дойдем, отдохнем немного.

– Долго идти?

– Час. Может, два.

Долго. Очень долго. Он и так выжидал больше, чем нужно.

– Посидеть хочешь? – по-своему поняла его остановку женщина. – Утомился? Ну, ты передохни маленько. На вот, пожуй.

Она подала ему мятый зеленый листик, и Истман машинально потянул его в рот. Листик был кислым.

– Передохни, – повторила колдунья. – А то и парсо не пройдешь.

– Пройду. – Нож уже в руке, а голос перешел на змеиный шепот. – С твоей силой пройду.

Шаг, еще шаг. Сейчас, пока она ничего не поняла, пока еще удивленно щурится, вглядываясь в его лицо. Сейчас…

– Да откуда ж тут сила, в пустошах? Нет ее здесь. Совсем нет. Ни у меня, ни у земли. Сам разве не чувствуешь, что за место? Хорошо, если не чувствуешь…

Сайли с самого начала не понравился этот человек, а теперь еще и напугал. Захохотал, как ненормальный, а потом упал на землю и задрожал, а безумный смех перешел в плач. Страшно было – страшнее, чем с тенями, – смотреть, как он катается по траве и воет, будто какой-то зверь.

– Чего это с ним, ба? – спросил мальчик, из-за спины травницы глядя, как мужчину трясет и ломает в корчах.

– Кто его знает. Пустоши на каждого по-своему действуют. Переждать нужно, отпустит.

Окончательно он пришел в себя лишь на закате. Сел, огляделся, молча принял из рук целительницы тыквенную флягу. Не спрашивая, выпил почти всю воду, а остатки плеснул себе в заросшее серой щетиной лицо и растер пятерней.

– Так как тебя лучше звать? – хриплым, но уже похожим на человеческий голосом спросил он у женщины. – Олья? Гера?