Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Замолчали. Маленький сидит — пришибленный от того, что узнал.
— Я у вас в Старгороде чудака видел, — сказал капитан. — Виртуоз. На одном колесе ездит.
— А-а, Солеваров Алеша.
— Да-да, вроде бы такая его фамилия! Так вот, я к чему вспомнил: для цирка он уже негоден. Стар. Казалось бы — бросай колеса! А он катается.
— Вы с ним в некотором роде коллеги, — сказал Гви.
— То есть?
— Солеваров на своей улице ребят обучает. Колесу.
— Вот как, — задумчиво протянул капитан, — надо же… И этот туда же. Ах, черт нас побери!
Гви засмеялся.
— Да, все хочу спросить, — говорит капитан, — почему вы тогда при знакомстве про Рыбецк спросили? Слыхали небось про мои неприятности там?
— Так, ерунда…
— А все-таки.
— Вы не обидитесь?
— Ну!
— Между нами. У меня одна дурная привычка, слабость, что ли. Сочиняю байки и пускаю по белу свету. Такая штука есть — слыхали, конечно, — бумеранг. Ее кидаешь, а она к тебе возвращается. Вот и я. Жду, когда моя байка ко мне вернется. Я ее слушаю и виду не подаю, что моя. Ни-ни! А сам подмечаю: тут мое, а здесь — чужое… Пока бродила по свету, обросла чужой фантазией, вроде как днище ракушками… Интересно. И смешно.
— И про меня, значит? — осторожно спрашивает капитан.
— И про вас, — вздыхает Гви. — Мне кто-то из речников, не помню кто, рассказал когда-то вашу историю в Рыбецке — кража, кассир и тому подобное… Я этот случай, так сказать, развил…
— Рассказывайте, — требует капитан.
— Ладно, — говорит Гви, — считайте, что это уже не про вас, давно ведь было… — Гви откашлялся и начал: — Капитан Колодкин в Рыбецке работал комендантом порта. И стали там суда пропадать. Вначале шлюпки, байдарки пропадали, моторки, всякая мелочь. Потом спасательный катер пропал у ДОСААФа, новенький совсем. Потом — глиссер. А после уж — морской буксир…
Маленький Петров слушает эту историю второй раз, слушает в пол-уха. Одно у него из головы не выходит: бросает их капитан, в море собрался. А как же без него?.. И Маленький представил себе заколоченную клубную комнату, на полках — модели кораблей, и его яхта там… Только начата. Зимой корпус выточил. И представились ему долгие-долгие зимние вечера в кают-компании, и снег за окном, и стук молотков, и говор тихий, и смех, и особенный запах, когда пахнет канатом, деревом, краской… Как же без всего этого? Нет, не уйдет капитан! Сам же сказал — оставить некого. А если бы Колька в техникум не ушел?..
— Ну, спасибо, Гвидон Игоревич, — сказал капитан, дослушав до конца, — спасибо. Я на себя сейчас, как в театре, поглядел. И смешно, и грустно. В жизни все было не так романтично. Уволили и так далее… Знаете, я на себя как будто другими глазами взглянул. Полезно. Очень полезно. А то ведь недолго и закиснуть. Спасибо, я перед вами просто в долгу… Ладно, расскажу вам сейчас настоящую, непридуманную историю про себя. Это как Вороний камень — было. И на дно ушло. Так что рассказывать теперь просто. Как будто не себя…
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.
Из прошлого. Нина Сочина и капитан. Рассказ капитана
…После войны выпустили меня из госпиталя. Рука худо заживала, головные боли — после контузии… Врачи советуют: «В деревню, на свежий воздух!» А в деревне тоже кушать надо — иду в облоно, прошу работы. Завоблоно полистал документы: «Директором школы поедете?» — «Нет», — говорю. «Учителем физкультуры?» Показываю свои бинты, а он рукой машет: «Заживет!»
Давеча я попросил вас остановиться в деревне. Мда называется. Там я и работал физруком.
Жизнь в то время была какая: хлеб почти из одной картошки. Мяса, по правде говоря, совсем не видали. Чай вприглядку. А я поправляюсь, представьте. Природа.
А в эту школу еще раньше меня приехала учительницей девушка одна. Нина Сочина. Только-только закончила педучилище в Ленинграде. Симпатичная такая. Доверчивая. Хохотушка притом, первый номер. В классе на ее уроке — хохот. Администрация другой раз не выдержит, дверь откроет: «Что здесь происходит?» — а Нина стоит счастливая, улыбается, за партами ребятишки, тоже счастливые, тоже улыбаются. Ну что — администрация покачает головой и пойдет по своим делам…
Все мальчишки, девчонки, с первого по седьмой, были в нее влюблены. Под окном частушки поют, портфель с тетрадями носят, лучшее место на кругу, где танцы, — пожалуйста! Из лесу ягод и грибов — пожалуйста!
В эту Нину Сочину и я влюбился. Демобилизованный лейтенант на поправке. Молодой и глупый. Хожу следом. Изредка глаза подымаю. Про книжки заговорю, про жизнь… После осмелел — стал домой провожать.
Когда я приехал в деревню, Нина Сочина там уже прижилась, своей стала. Вначале ко мне тоже относились хорошо: раненый, моряк… Я ребят имею в виду. А как только я стал оказывать Нине разные там знаки внимания — поворот! — слушаться перестали, дисциплинка на уроках упала, насмешки… Я сначала понять не мог, растерялся. Думаю: где промашка?..
К осени, помню, яблок наросло! На радость голодному люду. Такой урожай — старики не помнили подобного. Как-то в сентябре, вечером, провожаю Нину из кино. Идем. Говорим, как водится, про содержание, что понравилось, что не понравилось. Веду Нину осторожно — грязь, лужи… И тут что-то по спине меня как шарахнет! А потом по щеке! Мокрое, склизкое… Наклоняюсь — гнилое яблоко… А Нина хохочет и щеку мне вытирает своим платочком надушенным. Я и дышать перестал от радости… В эту минуту — яблочный обстрел! Нина — бежать! Бежит и хохочет. А мне неловко бежать — офицер! Стираю с шеи скользкое. Следом семеню. А Нина хохочет. Ей хоть бы что.
На следующий день допустил педагогическую ошибку. Прихожу в седьмой класс. «Встать! Смирно!» Все как положено. Показалось, смеются… «Кто смеялся?» Молчат. «Кто смеялся?» Молчат. Я кулаком об стол — трах! А на последней парте — вижу — Васька-частушечник яблоко грызет. «А ну-ка, — говорю, — как там тебя… Вон из класса!»
Гляжу — другой яблоко вытаскивает, третий… Демонстрация! Мне бы сделать вид, что не заметил, или внимание перевести, на шутку свернуть, урок быстрей начать… А я психанул — всех выгнал.
И что-то со мной случилось. Иду по школьному коридору — и все кажется: кто-то в спину тычет, язык показывает, нагло смеется… Обернусь — девчонки-первоклассницы. Глаза как тарелки от испуга! Тьфу, думаю, вот дурак. Сам себе стал противен.
Дня через два, вечером, сижу дома. Вдруг за окном — гармошка. И знакомый голос — Васька, подлец, выводит:
У кого кака забота,Мне учиться неохота,А у Сережки-физрукаЗмея, сердечная тоска!..
Много еще было. Всех не помню. Ну что — хожу по комнате, точно лев в клетке. Взад-вперед. Выйти?.. Нельзя!
А утром в школе Нина ко мне: «Что это ты, Сережа, не в лице? Побледнел, похудел… Не болен?» Я прямо режу ей: «А тебе про меня частушки не поют?» Она говорит: «Нет, а что? Тебе поют? Как интересно, спой скорей! Я фольклор собираю!» И — ха-ха-ха!
Вы скажете: дурная эта Нина была. Хи-хи да ха-ха. Не замечала, что человек мучается…
Я лично за ней вины не вижу. Детства у Нины Сочиной не было, вот в чем дело. Холод да голод блокадный — и все. Она после войны и переживала свое детство с опозданием. Так сказать. Пополам с юностью. Взапуски бегала с учениками, с горки каталась, пела, плясала… Ей бы еще чуть-чуть подурачиться, наиграться до отвала, а потом бы… Потом, может, и поняла бы, что к чему… Терпенья моего не хватило. Уехал я оттуда.
На прощанье мне частушку спели: «Деревенька эта Мда, зачем приехал я сюда, заберу свою зазнобу, поеду в города…»
Поехал. Один только. А зазноба осталась. «Сережа, — говорит, — ты уезжаешь? Вот жаль! Скоро Новый год, оставайся, повеселимся».
А я — в Рыбецк. Там все как-то знакомо, понятно…
Капитан помолчал и заговорил снова:
— В Рыбецке жениться решил. Думаю, что жить бобылем? Неужели все от большой любви женятся? А если — так? Все же — семья, дом…
«Это он про Оранжевую», — догадался Маленький.
— Сделал предложение, честь по чести. В море не пошел. А была возможность. Первая и единственная.
— Ну и как? — спросил Гви.
— А никак. По носу получил. От ворот поворот. Причем, в самый сложный момент жизни. Что ж, сам и виноват. Семья без любви — все равно что искусственный костер. Видели когда-нибудь? На сцене поленья сложат, между ними лампу спрячут, вентилятор, красные лоскутки повесят. Вентилятор включил — лоскутки трепыхаются, что твой огонь. А ближе подошел — ни тепла, ни света настоящего…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ. Возвращение— Самый малый…
Бывший минный тральщик, ныне спасательный корабль ДОСААФ за номером пятьсот пятнадцать подходит к берегу. И две группы людей — одна на пристани, другая на палубе — уже издали тянутся друг к другу, уже улыбаются и ищут глазами своих.
- Что бывало - Борис Житков - Детская проза
- Рецепт волшебного дня - Мария Бершадская - Детская проза
- Новые рассказы про Франца - Кристине Нестлингер - Детская проза
- Рассказы про Франца и школу - Кристине Нестлингер - Детская проза
- Там, вдали, за рекой - Юрий Коринец - Детская проза
- Семь с половиной крокодильских улыбок - Мария Бершадская - Детская проза
- Почему? - Валентина Осеева - Детская проза
- Говорящий свёрток – история продолжается - Дмитрий Михайлович Чудаков - Детская проза / Прочее / Фэнтези
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- Осторожно, день рождения! - Мария Бершадская - Детская проза