Здравствуй, Фобос!(Науч.-фант. хроника — «Путь к Марсу» - 3) - Левон Хачатурьянц

Настали минуты, когда собственное отчаяние Сурена сравнялось с душевной разбитостью и загнанностью пещерного смертника. Теперь оба сознания, слившись, представляли собой сплошной вопль о спасении, клубок панического, безумного страха…

У главного пульта психофизцентра на Земле стонал и хватался за голову Семен Тарханов. В конце концов его насильно вытащили из кабинета…

И настал вечер, когда Коротышка торжественно разложила перед обреченным мантию из беличьих шкурок, украшенных разноцветными птичьими перьями. Это была праздничная одежда жертвы. В пещере били барабаны. До начала церемонии оставалась одна ночь…

Глава XII

ОСОБОЕ МНЕНИЕ ДОБРАКА

Добрак подошел к окну. Вернее, к капиллярной панели, которая могла становиться прозрачной — целиком или участками. Сейчас панель по желанию профессора была окрашена в успокоительный салатово-зеленый цвет — цвет раннего мая, невыгоревшей на солнце листвы. К центру окраска бледнела, и середина стены была невидимой, как воздух. По контрасту с «майской зеленью» панели казались особенно холодными и застывшими газоны под толстым снежным одеялом, низкие деревья в белых шапках.

— …Но я прошу вас, Иржи, я просто умоляю: посоветуйте, как нам поступить! Хотя бы ради меня лично. Я извелась, у меня впервые в жизни стало шалить сердце… Через двенадцать дней Акопяна надо возвращать к активной деятельности. А по сюжету «сна» его завтра должны приносить в жертву. Что же делать?

Добрак раздраженно передернул худыми лопатками и сказал, не оборачиваясь:

— Я думаю, что у спецгруппы уже есть мнение по данному вопросу.

— Не скрою, есть. Мы решили прекращать анабиоз немедленно, в сегодняшнюю ночную смену. Но нам не хватает вашей мудрости, вашего совета, Иржи!

— Кажется, до сих пор вы без него обходились.

— Иржи! Вы не имеете права бросать человека на произвол судьбы из-за вашего оскорбленного самолюбия! Вы врач и давали клятву Гиппократа! — воскликнула Стрижова и так энергично поставила чашку на блюдце, что брызги кофе разлетелись по столу. — Если с Суреном завтра что-нибудь случится, в этом будет и доля вашей вины!

— Вы тоже давали клятву, коллега! — вспылив в свою очередь, резко отвернулся от окна маленький взъерошенный профессор. — И тем не менее третий месяц бездействуете! Весь центр космической психофизиологии занимается болтовней, вместо того чтобы по-настоящему изучать этот удивительный феномен!

— Но ведь вы же прекрасно знаете, насколько трудно… почти невозможно разобраться в процессах, идущих при охлаждении. Все замедленно, все характеристики изменены. Ореол биополя такой, что сам господь бог не поймет!

Старый гипнолог «остывал» так же быстро, как и возбуждался, особенно когда на него смотрели глаза красивой женщины. Вот и сейчас — тщетно попытавшись пригладить ладонью седые космы, прошелся взад-вперед по кабинету. Сел рядом с Мариной, взял ее за руку:

— Голубушка! Лично вас никто ни в чем не обвиняет. Да попробовал бы кто-нибудь, я бы ему… я бы ему внушил, что он болотная жаба, и до конца дней не разгипнотизировал! (Марина усмехнулась.) Мы, конечно, действуем вслепую… Но боюсь, что происходит это по вине нашего с вами шефа, Семена Васильевича. Извините, я человек откровенный…

— Господи, да посмотрели бы вы на него сейчас! Не ест, не спит, похудел чуть ли не вдвое, а вы…

— Ну, похудеть ему не вредно… А вина Тарханова не в отсутствии трудолюбия.

— Тогда в чем же?

— Прекрасно знаете! В консерватизме и упрямстве.

Вздохнув, Марина опустила глаза к чашке; а Добрак уже почти кричал, снова распаляясь:

— Да, именно так! Если бы тогда Семен Васильевич соизволил принять во внимание мои взгляды, он бы не загружал сотни людей абсолютно бессмысленной работой! И вся космическая братия не терзалась бы нелепыми тревогами!

— Но ведь он консультировался с генетиками, с Марголесом…

Ответом был яростный взмах руки. Добрак вскочил и опять побежал к окну, как будто вид заснеженного парка снимал душевное напряжение…

«Тогда», о котором упомянул чешский врач, обозначало беседу в кабинете Тарханова, случившуюся больше месяца назад. После нее Семен в отсутствие обидчивого Добрака частенько подшучивал над профессором. Называл старого медика «фантаст», «наш Уэллс»… Действительно, с точки зрения здравого смысла было достаточно странно слушать речи, которые вел Добрак в столь серьезном месте, перед высокоучеными собеседниками.

— Мозг! — восклицал маленький профессор в обычной для него пылкой манере, бегая взад и вперед по комнате, в то время как Семен и трое его заместителей восседали вокруг стола. — Не мне вам о нем рассказывать. Терра инкогнита: до сих пор, невзирая на все наши разнообразные просвечивания, анализы, имитационные модели и прочее — земля неведомая! Что таится в триллионах сплетений его клеток? В клеточных ядрах?.. А если вспомнить о сложности всего организма, на несколько порядков превосходящей мозговую, о том, насколько прочно связан наш «кормчий» с каждой частицей тела, — становится удивительным, как мы вообще сумели хоть что-то распознать в этой нашей внутренней вселенной, вывести какие-то закономерности…

— Гм… Если можно, ближе к делу, уважаемый коллега! — вежливо перебил главный рентгенолог психофизцентра. — Мы оторвались от дел по вашей просьбе, чтобы выслушать некое конкретное предложение…

— Причем селекторной связью вы воспользоваться отказались! — подняв палец, прогудел Тарханов. — Так что, будьте любезны, переходите к основному.

— Хорошо. Отлично. Хотя когда я перейду к основному, коллеги, вы поймете, почему я напомнил вам, блистательным профессионалам, некие школьные истины о тайнах мозга… Итак… — Добрак заложил руки за спину, словно лектор, читающий студентам. — Состояние анабиоза — простите за еще одну банальную истину — характеризуется резким понижением активности головного мозга и всей нервной системы. Почти засыпают даже такие чуткие сторожевые пункты коры, как пищевые центры. Кора чуть ли не бездействует. Работа тактильных рецепторов, барорецепторов, болевая чувствительность — все притуплено, все вяло… И вдруг — такая эмоциональная буря! Образы такой неслыханной яркости! Такая, я бы сказал, шекспировская драматургия! Чтобы спасти жизнь престарелого патриарха некоего явно палеолитического племени, в жертву духам собираются принести молодого, полного сил охотника. И в «шкуру» этого охотника почему-то попадает наш усыпленный, охлажденный Акопян! Откуда, я вас еще раз спрашиваю, подобный взрыв ощущений в полуживом мозгу?! Впечатление такое, что именно анабиозная «дремота» коры, снятие всех привычных импульсов, сопровождающих активную работу, превратили мозг в некий экран, пригодный для проекции чувств и образов из глубинной памяти! Из какого-то хранилища информации, расположенного в самых недрах нашей биологической структуры…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});