Вернадский - Геннадий Аксенов

Вернадский не подавлял. Не руководил, а только подсказывал, полностью полагаясь на собственную активность и ум ученика. И в этой благожелательной среде, где поддерживался каждый самостоятельный шаг, вскоре заблистали таланты. Тончайшими химиками-аналитиками и минералогами стали Константин Автономович Ненадкевич, Виссарион Виссарионович Карандеев, погибший в мировую войну, слушательницы женских Коллективных уроков Елизавета Дмитриевна Ревуцкая и Ольга Михайловна Шубникова.

Выделялся Яков Владимирович Самойлов. Крещеный еврей из Одессы, он с огромным трудом преодолел бюрократические рогатки, чтобы учиться в Москве. Вернадский помог ему устроиться в Московский университет. Вскоре он станет профессором Петровской сельскохозяйственной академии (будущей Тимирязевки) и одним из крупнейших геохимиков. К сожалению, он рано умер, но его именем ныне называется институт в Москве.

Звездой первой величины оказался и приехавший в Институт Вернадского выпускник Новороссийского университета в Одессе Александр Евгеньевич Ферсман. Обладавший исключительной интуицией и, кроме того, неуемной энергией, Ферсман быстро стал ассистентом на кафедре, потом профессором и сочленом Вернадского по академии. Ферсман прочел первый в мире курс лекций по геохимии в университете Шанявского в Москве в 1912 году.

Теперь Вернадский путешествует не один, а со своими ассистентами. После Урала едет в Крым с Сергеем Платоновичем Поповым изучать грязевые вулканы Керченского полуострова и Тамани. В 1902 году отправился на нефтяные промыслы Грозного, Баку и в Закавказье. Интересно, что на следующий год на экскурсию в Домбровский угольный бассейн Вернадский взял с собой сына, и выяснилось следующее. «Мы смеемся, что я окружен учениками разных генераций — профессор Самойлов, ассистент Сиома, студент Ненадкевич и гимназист Гуля… Оказывается, что они гораздо больше сознают себя школой, чем я», — с удивлением сообщает жене о своих учениках.

Однако, как вскоре выяснилось, приобщить к своей школе сына не удалось. После окончания гимназии Георгий поступил на исторический факультет университета.

* * *

Наконец начали проявляться и плоды увлечения историей. Первые из них произросли на родной почве, соединив историю с минералогией. В 1900 году по заказу Московского общества испытателей природы Вернадский написал небольшую работу «О значении трудов Ломоносова в минералогии и геологии», получившую неожиданно большую известность. Статья показала солидную эрудицию автора в истории науки XVIII столетия: примечания занимали в два раза больше места, чем основной текст, и содержали массу интересных сведений. Брошюра открыла русской публике Ломоносова как ученого, опередившего свое время. До Вернадского его считали всего лишь полузабытым поэтом и художником.

Вскоре Вернадский получил письмо от известного кристаллографа (по учебнику которого Владимир Иванович строил свой курс) Евграфа Степановича Федорова. Тот советовал ему всерьез заняться историей науки.

Однако где те истоки, откуда пошла европейская ученость Нового времени? Чем больше вникал Вернадский в литературу, тем больше убеждался, что истоки эти — в Голландии.

Перед очередной сессией Международного геологического конгресса, собиравшегося во Франции, заезжает в Гаагу поработать в библиотеках.

Не здесь ли, в Голландии, центр всех наук и ремесел? Из нидерландских художественных мастерских распространялись способы обработки материалов: кожи, тканей, металлов, камня и стекла. Здесь лучшие в мире огранщики и шлифовальщики алмазов и линз изобрели главные орудия науки: микроскоп и телескоп. Отсюда распространилось книгопечатание. Только с печатной книгой наука смогла приобрести современное значение основной силы цивилизации, потому что каждое новое поколение ученых могло теперь полнее использовать наследие предыдущих исследователей.

От Нидерландов шли токи цивилизации и мастерства. Под их влиянием преображались запад Германии, юг Англии, северо-восток Франции. Интересно, что голландцы совершенствовались не в словесных искусствах, а в мастерстве и ремесле. Они дали миру тысячи художников, скульпторов, архитекторов, строителей. Сделали самую большую работу в истории человечества — дамбы и польдеры. Зарегулировали и полностью преобразили природу страны. Голландцы первыми в Европе вдохнули воздух свободы религиозной и политической. Сюда бежали все свободомыслящие люди, как Декарт от короля-солнца. Здесь военные победы над испанцами отмечали открытием новых школ и лицеев. И недаром сюда приехал учиться корабельному мастерству и набирать строителей, навигаторов, граверов, типографов наш преобразователь.

Маленькая великая Голландия.

Вернадский живет недалеко от Гааги, ездит в Амстердам, Лейден, где посещает университет с его музеями. Письма из Голландии сами по себе очень подробны, выразительны, рисуют новую для него страну во многих отношениях: архитектуры, общественной жизни, цен, музыкальной культуры. Описывает природу: влажный морской воздух, свет, красивые тени при быстро меняющейся погоде.

Он вскоре выучил голландский язык, чтобы лучше разбираться в старинных книгах. Изучал фолианты XVII века в библиотеках Гааги, прикасаясь к истории величайших открытий, определявших тогда лицо науки. Ученый обнаружил и непонимание, которое сопровождало ее великих творцов в кристаллографии, в частности Гюйгенса. Глубоко и мощно охватывала природу отдельная личность, но бессильна она передать другим свои ощущения и видения. «И странно сознавать, что, может быть, сам то же испытываешь и делаешь», — из размышлений над старинными книгами19.

Еще не зная, что получится, но следуя интуиции, Вернадский вернулся к увлекшей теме через год, в следующие летние каникулы в 1902 году, на этот раз проехав через Берлин. Здесь задержался. И здесь началась кристаллизация большого замысла.

«Библиотека огромная, — сообщает он самому близкому адресату, — работаю в ней по 8–9 часов. Передо мной раскрывается огромная, мало разработанная область человеческой мысли — но все время глубоко тяжелое чувство недостатка своих сил и знаний — но я убежден, что справлюсь. Странно, к этой области меня тянуло чуть ли не с самой ранней юности, а между тем у меня временами неспокойное чувство, что я отрываюсь в область, чуждую эксперимента. Между тем я так ясно и резко вижу, как недостаточно понимаются самые обычные наши идеи и законы науки благодаря недостаточной критически исторической оценке — такие воззрения, как сила, эволюция, энергия, эфир, волнообразные движения атома и т. д. требуют исторической критики: иначе они основаны на предрассудках и, несомненно, такой характер носят в умах очень многих и ученых, и публики»20.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});