Жилец. Смерть играет - Сирил Хейр

— Вы думаете, что у вас это получится? — спросил Маллет.

Память — занятная штука, — философски заметил лорд Бернард. — Порой что-то вспоминать помогает, если вы перестаете концентрироваться непосредственно на самом предмете и переключаете свое внимание на что-то еще, не на совершенно иное, но чуть в сторону, если вы понимаете, что я имею в виду. Не хочу напрасно тратить ваше время, но, если бы я начал обсуждать историю с Баллантайном в общем плане, это, возможно, помогло бы достижению вашей цели и позабавило бы меня. Вы не возражаете?

— Нисколько.

— Вот и замечательно. Вы в последнее время открыли что-то новое в этом деле?

Маллет задумался на какой-то момент. Потом встал и прошел через комнату, чтобы поближе рассмотреть картину. И тут впервые увидел, что на рамке есть надпись, строки незнакомого ему стихотворения. Он прочитал:

Кто хочет покорить ее, обязан знать:Во всем он должен этой деве быть под стать.Но даже будь он славен и уменИ до безумия в красавицу влюблен,Ей нужно больше, а иначе все напрасно.

Инспектор прочитал это дважды, прежде чем устремиться в атаку.

— Да, — сказал он наконец. — Я обнаружил кое-что интересное после того, как зашел в эту комнату.

Лорд Бернард смотрел на него с выражением приятного удивления на лице.

— Поздравляю вас! — сказал он. — Да, картина, безусловно, представляет интерес, хотя, если быть откровенным, я не ожидал, что вы это распознаете. Это одна из лучших работ Жюля Ройона. Он прославился бы, если бы прожил подольше. Лично я не думаю, что во Франции был лучший живописец после смерти Ренуара. Если желаете, могу показать вам его акварели — тоже маленькие шедевры.

Маллет покачал головой:

— Меня интересует не живопись, только лишь объект.

— Объект? А! Так, значит, вы ее узнали?

— Узнал. И сдается мне, что ваш интерес к Баллантайну был, возможно, гораздо пристальнее, чем явствовало из ваших слов во время нашего разговора в Брайтоне тем вечером.

Лорд Бернард рассмеялся.

— Боюсь, что вы двинулись не в ту степь, — сообщил он. — Да, верно, это портрет Мэри Баллантайн. Но вы сами видите, что он сделан несколько лет назад. По сути дела, я не видел ее с тех пор, как она вышла замуж или даже еще дольше. Нет, если вы ищете ревнивого любовника, чтобы повесить на него убийство, боюсь, вам придется поискать где-то еще. Картина находится здесь лишь в качестве произведения искусства.

— А надпись? — спросил Маллет.

— Ах, надпись! Но это как раз подтверждает правоту моих слов! Когда я говорю вам, инспектор, что это был ее собственный выбор! Я заказал портрет Ройону, потому что был — не вдаваясь в подробности — влюблен в нее или настолько близок к влюбленности, что это практически одно и то же. Она вставила портрет в раму и прислала мне вот с этими строками внизу. Я никогда больше не имел с ней никаких дел. — Лорд Бернард большими шагами пересек комнату, и, стоя перед картиной, негромко продекламировал строки стихотворения самому себе. Потом продолжил: — Они прекрасны, правда? Да, и очень уместны, если адресованы отчаявшимся любовником своей возлюбленной. Но когда женщина пишет их о себе — когда она возносит себя на такого рода пьедестал, — нет уж, увольте! «Если только он не предложит более того, что она требует…» — Нет, ну надо же! Какое право имеет женщина, любая, требовать такого отношения со стороны мужчины? Это вина поэтов, как я полагаю, которые вбивают такие нелепые мысли в головы женщин, так что они спекулируют на своей женственности, но как женщина, наделенная здравым смыслом… — Он резко остановился в разгар своей тирады, и его выражение лица тут же изменилось. — Женщина! — воскликнул Бернард. — В Брайтоне была женщина, не так ли? Девушка, которая выглядела счастливой? Инспектор, вы так и не сказали мне, что именно прервало меня на полуслове в тот вечер? Вы не помните?

— Прекрасно помню, — ответил Маллет. — Вас перебил ваш брат, который заметил хорошенькую девушку на танцплощадке под нами.

— Так почему же вы не упомянули об этом сразу? Ведь тут-то как раз собака и зарыта, — заявил лорд Бернард с нарастающим волнением. — Теперь я все вижу. Мы находились на балконе, наблюдали за несметным числом престарелых дам и их наемных партнеров, когда вдруг появилась она. Теперь все ясно как божий день!

— Значит, вы вспомнили? — нетерпеливо поинтересовался Маллет.

Лорд Бернард снова вернулся к столу для завтрака и расставил стулья.

— Вы когда-нибудь воссоздавали картину преступления в Скотленд-Ярде?спросил он. — Думаю, сейчас, если мы воссоздадим картину нашего обеда, то все, что было тогда у меня в голове, должно снова там возникнуть. Не могу обещать, но по всем правилам это должно произойти. Так, дайте-ка вспомнить, вы находились посредине, не так ли? Я был вон там, а мой брат — по левую сторону. Этот стул будет его замещать. Вам придется совмещать две роли, если не вы возражаете. Не желаете сигару, для полноты иллюзии? Нет? Очень хорошо. Нам нужно представить себе, что мы находимся в отеле «Ривьера», и балкон заканчивается примерно там, где проходит край ковра. Все верно?

— Абсолютно.

— Хорошо. А теперь просто подскажите мне, с чего начать, и посмотрим, что из этого выйдет. Начинайте!

— Я всегда не доверял Баллантайну, — повторил слова Бернарда Маллет. Трудно сказать почему…

— Но я думаю, в основном дело было в его одежде! — подхватил лорд Бернард.

— А при чем тут его одежда?

— Одежда Баллантайна выдавала в его характере нечто такое, что мне не нравилось.

— Ну уж миллионер-то может носить что ему вздумается?

— Да, но он всегда был слишком хорошо одет. Или, скажем так, разодет. Он производил на меня впечатление человека, играющего какую-то роль.

Маллет по мере сил подделывался под низкий голос лорда Генри.

— Ты не так уж часто с ним виделся, — возразил он.

— Нет, достаточно часто, особенно на скачках.

— Естественно, он разодевался на скачках, — продолжил Маллет-Гейвстон.

— Да, но это было не только на скачках. — Лорд Бернард заговорил быстрее и более оживленно: — Ты помнишь, как повез меня в его загородный особняк, на представление, которое давали его сотрудники? Он был похож черт знает на кого — или что-то в этом роде. И в связи с этим я вспомнил…

Его игра была настолько убедительна, что Маллета тоже увлекла роль, которую он играл.

— Бог ты мой! — проговорил он с воодушевлением. — Наконец-то там появилась одна хорошенькая!

Его рука, драматически простертая, показала не вниз, как следовало бы по правилам, а прямо на дверь впереди него. И, словно в ответ на магическое заклинание, дверь открылась, представив взору прозаические очертания дворецкого.

Последний принадлежал к людям посольского склада, достоинство которых не так-то легко поколебать. Лишь слегка приподнятые брови свидетельствовали о том, что в ситуации, с которой он столкнулся, есть что-то необычное. И когда дворецкий заговорил, его голос прозвучал ровно и спокойно:

— Вашей светлости еще потребуется машина?

— Ах, ступайте, Уотерз! Ступайте же! — взревел хозяин, после чего на него напал приступ смеха.

Маллет, со своей стороны, почувствовал себя в весьма глупом положении. Его выставили на посмешище, и он испытывал очень сильные сомнения по поводу того, что это послужило какой-то благой цели. Тем временем лорд Бернард, все еще посмеиваясь, оттолкнул назад свое кресло и встал на ноги.

— Сеанс окончен! — объявил он.

У Маллета упало сердце.

— Значит, вы так и не смогли вспомнить? — спросил он.

— Наоборот, я вспомнил все. И то, что вспомнил, это такой совершенно не относящийся к делу пустяк, что я могу лишь извиниться за то, что заставил вас зря потратить время.

— Об этом лучше судить мне, — парировал инспектор. — Так что же это было?

— Просто-напросто я собирался сказать вот что: «В связи с этим я вспомнил, что незабвенный Баллантайн остался должен мне деньги за этот свой драмкружок».

— Каким образом?

— За костюмы, парики и прочее. Когда я руководил постановкой, то заказал все это, а он должен был оплатить их потом, когда придет счет. Баллантайн не сделал этого к тому времени, когда его убили, и теперь поставщики париков и костюмов ополчились на меня.

— Полагаю, вы вполне могли бы переложить материальную ответственность на членов драмкружка, — предположил Маллет.

— Да, но как можно просить этих бедолаг, чтобы они заплатили? Они и так лишились своей работы. Нет, я не против того, чтобы заплатить. Я против того, что с меня пытаются содрать деньги за то, чего я не заказывал, за то, что вообще не использовалось в пьесе, и, более того, самую дорогую вещь из всего перечня. Это не такая уж большая сумма, но я возражаю против этого из принципа.