Я путешествую одна - Самюэль Бьорк

Они сохранили в тайне то, что преступник выходил с ними на связь. Пока ничего не делали. Пока. Это они и обсуждали. Надо ли им использовать это? И если да, то каким образом?

– Я считаю, нам надо подождать, – сказала Силье, откусив кусочек яблока.

– Потому что?.. – сказал Грунг.

– Потому что мы не знаем, не исчезнет ли она или он, если мы пустим это в ход.

– Я думаю, пора уже, черт с ним, – сказал Эрик.

Двадцатишестилетний очень талантливый журналист был любимчиком Грунга с самого своего назначения и всегда сидел в кожаном кресле около него. Если даже парень и ревновал или завидовал, он хорошо это скрывал. Он спокойно сидел, расставив ноги и сжимая антистрессовый мяч.

– Кто сказал, что она не позвонит в VG «Верденс ганг» завтра? Или в «Дагбладе» сегодня вечером? – продолжил он. – У нас есть шанс получить сенсационную новость, и этот шанс надо использовать сейчас.

Миккель слабо улыбнулся. Эрик начал употреблять слово «сенсационная новость» довольно часто, после того как выиграл «сенсационный» приз за серию статей про бомжей в Осло.

– Почему тогда она не позвонила другим раньше? – парировала Силье.

Силье и Эрик были как день и ночь. Она, лет двадцати с чем-то, шумная, с пирсингом в губе и явными левыми либеральными тенденциями, во всяком случае в отношении «Афтенпостен». Он, спокойный, сдержанный, чаще всего в костюме, причесанный – мечта тещи, с милой улыбкой и приветливостью во взгляде. Когда у них в офисе были споры, эти двое всегда занимали противоположные позиции.

Миккель Волд был скорее журналистом старой закалки. Блокнот и ручка, он всегда следил за своими делами. Раньше он не писал о чем-то, чего не видел или о чем не имел представления. Это сейчас начинают писать после краткого телефонного звонка, а то и без него. Что касается стиля одежды, он не разделял ни позицию Силье, ни Эрика. Был где-то серединка на половинку. Был ли он скучным человеком? Он часто думал об этом. И, наверное, надо бы собраться с мыслями и пойти купить себе что-то из одежды, как в журналах, которые читает его сестра, выразить свою индивидуальность. Но он так ни разу и не сделал этого. Одежда в его шкафу висела уже около десяти лет. Какая-то черта – он не знал до конца, как ее сформулировать, что-то вроде самовлюбленности, и неважно, какой это стиль, – не вязалась с этой серьезной профессией. Наверное, так и было. Ведь преступник позвонил ему. А не кому-то другому.

– Вот, – сказал Эрик. – Нам надо использовать шанс.

– О, ну давай, Эрик, пассивно-агрессивная аргументация осуждается нами, женщинами, не так ли?

– Я был пассивно-агрессивен?

– О боже, да ну тебя, – засмеялась Силье.

– Что думаешь, Миккель? – спросил Грунг и повернулся к нему.

Двое других тоже замолчали. Все хотели знать, что он думает. Как уже говорилось, ему это не нравилось, но с какой-то стороны этот мистический звонивший оказал ему услугу.

– Я не совсем уверен, – кашлянул Миккель. – С одной стороны, мы могли бы сделать из этого материал, это точно.

– Эксклюзивный, – вставил Эрик, запустив мячик перед собой на столе. – Только наш. Больше ничей. Я говорю – давайте.

– Но с другой стороны, – продолжил Миккель, – было бы глупо просто раздуть из этого пару страниц и потом потерять контакт. Ведь может случиться, что мы поможем.

Все снова затихли.

– Поможем? – спросила Силье. – Ты имеешь в виду ищейкам?

– Полиции. Это ведь не классовая борьба. Мы работаем в «Афтенпостен».

– И что, поэтому мы не можем называть их ищейками?

– Что нам это даст? – спросил Эрик. – Во-первых, у нас ничего нет. Ничего конкретного. Ничего, что они могли бы использовать, но мы можем. Вы не согласны?

– Странно слышать это от самой себя, но на самом деле я согласна с Эриком. Я не имею в виду, что мы не пойдем к ищейкам, – сказала Силье.

– В полицию.

– Но у нас и правда нет ничего, что они могли бы использовать. Пока нет.

– Именно, – кивнул Эрик.

– Но это не значит, что нам тут же надо раздувать из этого. Если мы сообщим сейчас, узнаем ли мы, что потеряли? И потом что? Помните три дня назад? Это уже не ново.

– О нет, – прервал Эрик. – Это чертовски свежо.

– Тише, начинается, – сказал Грунг, прибавив звук телевизора.

Пресс-конференцию вела Анетте Голи и полицейский адвокат Хайди Симонсен.

– Голи и Симонсен, – вздохнул Эрик, снова сжав шар. – Когда они уже пришлют Мунка или Крюгер? Я хочу еще раз написать про Крюгер.

– Ха, – насмешливо сказала Силье. – Все мы знаем, что ты хочешь сделать с Крюгер. Написать? Don’t think so.[22]

– Т-с-с-с, – зашикал Грунг и еще немного прибавил звук.

Только Анетте Голи успела поприветствовать всех на пресс-конференции, когда у Миккеля зазвонил телефон. В переговорной наступила тишина.

Анонимный номер.

– Пусть позвонит дважды!

– Отвечай!

Силье и Эрик говорили наперебой. Грунг выключил звук на телевизоре и пробормотал Миккелю поставь на громкую связь. Миккель устроился на стуле, прочистил горло и ответил:

– Да, Миккель Волд, «Афтенпостен», слушаю.

Скрежет на другом конце. Никого не слышно.

– Волд, «Афтенпостен», слушаю вас, – повторил Миккель уже несколько нервно.

По-прежнему молчание. Только скрежет.

– Кто-нибудь есть? – сказал Эрик в нетерпении.

Грунг и Силье закатили глаза.

– Заткнись, – прошептал Грунг.

Прошло несколько секунд, и появился скрипучий металлический голос.

– Вот как, мы тут не одни?

Тут замолчал даже Эрик, он перестал перебирать в руках свой мячик, только сидел, выпучив глаза и открыв рот. Почему-то они думали, что все это просто ерунда. Преступник звонит, здесь и сейчас. Мечта всех журналистов, а тут Миккелю Волду оказали такую честь? Нет сомнений. Все по-настоящему. Силье выплюнула кусочек яблока и осторожно положила его на стол.

– Да. Мы на громкой связи.

– Ничего себе, какая честь, – сказал металлический голос. – «Афтенпостен» слушает своих читателей. Но тем лучше, будет больше людей, кто возьмет на себя ответственность.

– За что? – кашлянул Миккель.

– Мы дойдем до этого. Кстати, я думал, ты будешь на пресс-конференции. Разве у тебя не было вопросов?

– Почему свинью бросили на пол? – нервно спросил Миккель.

– Хороший мальчик, помнишь это.

– Я знаю свою работу. И не задаю вопросов, к которым не пришел сам и за которые не отвечаю, – сказал Волд.

Он взглянул на Грунга, яростно мотавшего головой. Они должны играть вместе с ним, а не против него, об этом они договорились заранее. На том конце тишина.

– Журналистская целостность, – засмеялся голос после долгой паузы.

– Да, – сказал Миккель.

– Ты очень милый, – язвительно сказал голос. – Все знают, что нет никакой целостности у журналистов. Это только вы в нее верите. Вы знаете, что журналисты оказались на последнем месте в рейтинге профессий за прошлый год? На какие профессии мы полагаемся? Вас опередили адвокаты, рекламщики и продавцы машин. Вы что, пропустили это?

Металлический голос снова рассмеялся, в этот раз почти душевно. Эрик Рённинг замотал головой и показал средний палец телефону, лежащему на столе.

– Но мы здесь совсем не поэтому, – холодно продолжил голос.

– Почему же мы здесь?

– Боже, да ты сегодня молодец. Сам додумался до этого вопроса?

– Хватит уже ломаться! – вдруг сказал Эрик. – Откуда нам знать, что ты не какой-нибудь идиот, решивший поиграть?

Грунг побагровел. Он не мог сдержаться и пнул Эрика под столом. Все снова затихли, но голос не пропал.

– Хороший вопрос, – продолжил он сухо. – С кем имею честь говорить?

– Эрик Рённинг, – сказал Эрик.

– Бог мой, сам Эрик Рённинг. Победитель «сенсационного» турнира в 2011. Поздравляю.

– Спасибо, – сказал Эрик.

– Каково это, писать о бомжах, а потом ехать домой и пить «шардоне» в джакузи у себя во Фрогнере? Журналистская целостность, говоришь?

Эрик хотел что-то сказать, но осекся.

– Но конечно, Рённинг, ты абсолютно прав. Откуда ты можешь знать, что я тот, за кого себя выдаю? Давай сыграем в небольшую игру?

– Какую еще игру? – кашлянул Эрик.

– Я назвал ее быть в новостях, вы со мной?

За столом воцарилась тишина. Никто не смел ничего говорить.

– Давайте я сначала объясню правила перед вашим ответом? – продолжил металлический голос. – Вы ведь передаете новости, я подумал, что для вас это немного скучно. Почему бы не быть в новостях сразу же? Не будет ли это здорово?

– Что это означает? – спросил Миккель.

– Это вы решаете.

– Что мы решаем?

– Кто останется жить, а кто умрет.

Четверо журналистов переглянулись.

– Что ты имеешь в виду?

Голос посмеялся.

– А вы как думаете? Я еще не определился. Каролине или Андреа. Вы можете решить. Разве это не приятно? Позволить вам поучаствовать.