Аэропорт - Сергей Лойко

Пока власть в Киеве соображала, как отреагировать на новое вторжение северо-западного соседа, теперь уже в материковую Украину, Дыркин развил в Солегорске бурную деятельность. Он раздал стрелковое оружие под запись в блокнот «лучшим людям города» — безработным, бомжам, наркоманам, бывшим зекам, персонажам, у которых жизненное кредо и профессиональное резюме отображались в их татуировках. Таким образом он и увеличил численность своей маленькой народно-освободительной армии до двух полных рот.

К этому времени в город на усиление «повстанцев» прибыли два БМП и четыре БТРа, «отжатые безоружным народом у украинских силовиков».

Местных похмельных гвардейцев он расставил по всему городу и приказал на каждом перекрестке возводить баррикады. Свой штаб он разместил в здании СБУ. Он был очень рад наличию глухого подвала с множеством меленьких комнат-камер, запирающихся снаружи на ключ. Но больше всего ему приглянулась крохотная комнатка-шкаф, без окон, без дверей, встроенная каким‑то образом в стену лестничного пролета между первым этажом и подвалом. В ней не было ни единого окна. Стоял один-единственный стул, и еще было крошечное пространство, чтобы рядом мог стоять человек и, к примеру, размахивать руками. Дыркин не мог знать, для чего эту комнату использовали прежние хозяева, да это и не имело значения. Главное, он знал, для чего ее будет использовать он.

13 АПРЕЛЯ 2014 ГОДА. СОЛЕГОРСК

— Ого, знакомая картинка, — почти одновременно произнесли журналисты Тимур Орловский и Алексей Молчанов, когда их такси въехало в город Солегорск, звеня обвисшими бамперами, как свадебными жестянками, и остановилось у первого блокпоста, прямо посередине моста.

Баррикада полностью состояла из автомобильных покрышек. Ее охраняли три человека неопределенного возраста в гражданских обносках всепроникающей фирмы «Адидас». Двое из них были вооружены железными прутами, третий — бейсбольной битой. Рядом, у покрышечной стенки, стояли три автомата АКМ. Видно было, что люди в масках чувствовали себя с подручными средствами уверенней, чем с автоматами, особенно игрок в бейсбол. «Наверное, одна из самых популярных игр в здешних местах», — отметил про себя Алексей, слегка недоумевая, почему покрышки до сих пор не воспламенились от перегара дежурных по блокпосту.

Проверив багажник, салон и документы, «адидасы» в масках пропустили машину.

— Украина — страна старых покрышек, впрочем, как и Россия, — заметил Алексей вслух, пока их «Антилопа-Гну -2» сотрясалась на первой скорости меж бездонных воронок, оставленных в городском асфальте не войной, которая еще не началась, а беззаботно-многострадальной мирной жизнью, которая, похоже, уже заканчивалась.

— У них даже есть национальный герой по имени Кожедуб Покрышкин, — вставил Тимур.

— Ага, Карл Маркс и Фридрих Энгельс не муж и жена...

— ...а четыре разных коммуниста, — подхватил Тимур.

Они давно знали друг друга и могли между собой старые шутки просто называть по номерам.

Продолжая петлять между ухабами и выбоинами, друзья наслаждались городским ландшафтом. Город состоял преимущественно из унылых, обшарпанных, давно не знавших ремонта пятиэтажек, окопавшихся между помоек, похожих на свалки. И если в известной повести Андрея Платонова фигурировала республика, которая была «одной из самых несчастных республик» Советского Союза, то Солегорску вполне подошло бы определение одного из самых несчастных городов на бывшей одной шестой части мировой суши. Народу на улицах не было совсем, к тому же день был серым и прохладным.

Наконец, после пяти или шести блокпостов они добрались до центральной площади Солегорска. Любую центральную площадь практически в каждом российском или украинском городе раньше можно было опознать по гигантскому памятнику вечно живому гранитному или железному вождю, профессиональному сифилитику-графоману.

— Остановимся здесь минут на десять, — сказал Алексей водителю, и друзья вышли на площадь, где, в отличие от остальной части городка, жизнь била ключом.

С момента совместного выступления бывшего мэра и нового военного губернатора города Дыркина народу заметно прибавилось. Появилось много молодых и среднего возраста людей, которые держали российские флаги и портреты Путина с голым торсом, бицепсами Шварценеггера и в неизменных черных очках. Одно из таких фото даже повесили на широкую ленинскую грудь.

Люди с флагами и портретами непрерывно подогревали толпу, скандируя «Донбасс — Россия!» и «Фашизм не пройдет!».

«И не проедет», — заметил про себя Алексей.

На обочине были припаркованы с десяток туристических автобусов.

— Я и не знал, что Солегорск к тому же и туристический центр, — хмыкнул Тимур, включая видеокамеру.

— Что‑то мне подсказывает, что Солегорску просто уготована участь стать новым центром экстремального туризма, — заметил Алексей, и на этой позитивной ноте друзья разошлись ловить лица, гримасы, жесты, крики, песни и кричалки.

Во время съемки Алексей вдруг услышал чей‑то громкий, командный, почти разъяренный голос:

— А допуск у тебя есть? А что ты за телевидение? А врете вы все!

Алексей оглянулся на крик и увидел, что Тимура обступили крепкие мужики пенсионного возраста, подталкивая его со всех сторон и уже пытаясь вырвать из рук камеру. Взгляд Алексея упал на женщину, на вид его ровесницу, в парике такой же обесцвеченной блондинки, как и мэр, натянутом на голову прямо до кроваво-красных губ. Она стояла рядом с толпой с клубком шевелящихся, как змеи, черно-ядовито-оранжевых георгиевких ленточек в руках (символ российской боевой славы) и орала истошным прокуренным фальцетом:

— Врут, врут, врут все, жиды проклятые!

Алексей сначала сделал профиль и анфас ядовитых губ под химическим париком и только потом с трудом вырвал Тимура из черносотенных объятий пролетариата и трудового крестьянства.

— Все, отснимались на сегодня, — отдышавшись, сказал Алексей, и они быстрым шагом двинулись к ожидавшему их тарантасу. — Я бы посоветовал тебе немножко постричься, друг мой. Иначе тебя однажды линчуют в твоем же прямом эфире.

— А куда я нос дену? — мрачно заметил Тимур, когда они, наконец, ввалились в салон машины. — И вообще, так я хоть немножко похож на зрелого Пушкина, а подстригусь, стану похожим на молодого Сталина.

— Да, ты прав, — кивнул Алексей и велел водителю ехать дальше. — У Войновича в «Чонкине» был такой персонаж, сапожник, «национальность которого можно было определить с первого взгляда». Это я цитирую. Так вот, он был сапожником, и звали его Моисей Соломонович Сталин. Его это, однако, не спасло, когда НКВДэшник Свинцов сломал ему вставную челюсть. Хорошо, не расстрелял.

— Вот о чем я и говорю. У меня, правда, еще нет вставной челюсти, но меня это точно не спасет. ОК, друг мой Дантес, тебя посетили какие‑нибудь творческие мысли по поводу того, в какой дыре в этом Быдлогорске мы остановимся на ночлег?

— Саша X. из АР (Associated Press) остановился в «Отеле».

В этот момент их машина тоже остановилась как раз у дверей гостиницы под вывеской «Отель».

Оккупация только-только началась, но в баре (он же играл и роль ресторана) уже не было холодного пива.

— Война, она и пиву война, — философски заметил Тимур.

Друзья заполнили анкеты и, поднявшись пешком на второй этаж, разошлись по своим номерам. Третьего этажа в гостинице под названием «Отель» не было.

* * *

Ксюша все же прилетела из Москвы в Киев и ожидала его там, в гостинице «Днiпро», в том же номере, где Алексей останавливался до отъезда в Крым.

Но Алексей вынужден был поехать на перекладных в Солегорск, и долгожданная встреча с Ксюшей откладывалась. Кэтлин, хоть и перебралась в Харьков, в Солегорск ехать не собиралась. Слишком опасно.

Алексей достал лэптоп, скачал фото с флешки, выбрал шесть более или менее нормальных кадров с ненормальными персонажами, обработал их и отослал. В «Отеле» еще работал Wi‑Fi, хоть и плохонький. Проверил телефон. Зоны не было.

Открыл имейл и ужаснулся.

«Любимый, — писала жена из Клева, — Киев меня потряс! Я познакомилась с Никой (ты должен ее знать). Она принесла твою зарядку, на случай, если ты вернешься. Ника просто красавица и замечательная девушка. Она ведет меня сегодня в Михайловский собор, где ты снимал майдановский лазарет. Потом мы с ней пообедаем вместе. Она передает тебе привет. Люблю, целую, жду. Очень надеюсь, что ты все‑таки вернешься ко мне. Твоя Ксюша».

— Что за...? — прошептал себе под нос Алексей и стал судорожно листать остальную почту.

Наконец, он нашел письмо Ники и поспешно открыл его.

«Я хотела позвонить, но телефон отключен. Не злись на меня, пожалуйста. Но когда я уходила из номера после того, как ты уехал, я нашла в розетке твою зарядку для батареек. Я была так расстроена твоим отъездом в Крым, что не оставила ее на ресепшн, а случайно унесла домой в сумке. Потом я, идиотка, про нее забыла, а ты не напомнил».