Карнавал страха - Дж. Кинг

Но и после этого работники Карнавала стояли тихо-тихо. Да и ветер тоже стих. Раздавались только мерные звуки – лопаты вгрызались в землю, с шумом отбрасывали ее в сторону, да Кукольник ходил вокруг, негромко шаркая ногами.

Мария приблизилась к Гермосу, который стоял впереди толпы. Ее худая рука нашла его костлявую ладонь. Она чувствовала, как он моргает ресницами, но не произнесла ни слова. Ей хотелось кричать, но она молчала. Убийца Моркасла ушел ненаказанным, ушел почти незамеченным. Даже несмотря на то, что Мария собрала свидетелей, могила волшебника должна была остаться неотмщенной – еще один холмик в бесконечной череде могил безвестных артистов.

У Марии было такое впечатление, что мир вот-вот развалится на части под собственным весом. А лес – бесчувственный, равнодушный и молчаливый, стоял и смотрел.

– Надо отметить это место, – прошептала Мария Гермосу.

Он покачал головой и хриплым шепотом отозвался:

– Я не забуду.

Великан бросил печальный взгляд на Марию, потом снова перевел глаза на могилу. Гробовщики почти закончили рыть яму – узкую, в три фута глубиной. Где-то в середине работы оба вспотели и скинули рубашки, обнажив плотные лоснящиеся тела. Кукольник, прохаживавшийся вокруг могилы, изредка посматривал на них и проверял их работу, лицо его, несмотря на жару, как обычно, закрывал капюшон.

У его ног на белой простыне лежал Моркасл. Руку волшебника подняли, чтобы она придерживала голову. Его одежда была окровавленной и грязной. Запах трупа и крови стоял в густом воздухе, вокруг роились, жужжа, мухи.

– Уже достаточно глубоко, – рыкнул Кукольник, хватая одного из могильщиков за плечо.

Благодарно посмотрев на него, оба работника вылезли из могилы и воткнули лопаты в холмик свежей земли. После этого они подошли к телу, один взял за ноги, второй за плечи, с кряхтением понесли труп к могиле, кивнули друг другу и опустили волшебника в яму. Голова покатилась и упала лицом вниз, тело перевернулось.

– Великий Кин-са, – начал Гермос.

– Да, Гермос, – сказала Мария, – пришло время молиться.

– Отнеси Моркасла к покою и безопасности, – продолжил Гермос, – у тебя сильная спина.

Могильщики начали забрасывать тело землей. Гермос освободил руку Марии и бросился вперед.

– Переверните его, – прокричал он, но лопаты продолжали мерно кидать землю.

Добежав до могилы, Гермос оттолкнул могильщиков и встал на колени перед телом. Как раз в эту минуту большая соленая слеза покатилась по его худой щеке, но рабочий, оправившийся от неожиданности, кинулся к Гермосу и схватил его за плечи, чтобы оттащить от могилы. Великан ударил его локтем в лицо, второй отступил сам. Гермос снова повернулся к могиле, но тут над ним склонился Кукольник. Теперь великан поднялся в полный рост и посмотрел на Кукольника сверху вниз.

– Его надо перевернуть, – повторил он.

Могильщики опасливо приблизились.

– Переверните его, – приказал Кукольник, – и положите голову на место.

Гермос вернулся к Марии, пока успокоившиеся могильщики занялись телом.

– Ему надо поставить памятник или камень, – добавил Гермос, беря слепую за руку.

– Посмотрим… Посмотрим… – угрюмо отозвался Кукольник.

***

В тот день новость о смерти Моркасла и неприлично скомканных похоронах распространилась по всему Карнавалу Л'Мораи. Вечером все фонари и лампы в квартале артистов были зажжены, а двери в палатки и вагончики крепко заперты. Несмотря на то, что зрителей было немало, боковые аллейки Карнавала были пустынными, а пояса артистов оттягивали ножи и кинжалы.

Единственным людным местом была палатка-столовая, где артисты искали убежища в ярком свете и тысячеглазой толпе. То и дело из-за столиков раздавался напряженный гневный смех, как будто именно им хотели отпугнуть убийцу карлики и уроды.

Но везде – на главной аллее и в столовой – густой пеленой в воздухе висел страх. И как будто материализовавшись из этого дыма, выполз ужас.

– Он здесь, – сказал великан. Он махнул рукой куда-то в сторону и бросил на Марию долгий взгляд. Хотя она крепко держалась за его руку, но с каждым шагом отставала все больше и больше. Гермос нежно посмотрел на ее маленькое лицо и крепко сжал губы, подавив желание подхватить ее на руки и понести по посыпанной песком дорожке, как ребенка.

– Еще немного, – повторил он в четвертый раз.

Мария покачала головой и задыхаясь пробормотала:

– Иди вперед, я догоню.

Гермос кивнул. Они добрались до людного района Карнавала и пробились через толпу зрителей. Дальше начиналась улочка лавочек: татуировщик, галантерея, пивоварня… Они миновали несколько палаток, задернутых полотняными занавесами, на которых яркими веселыми красками были изображены их обитатели: мальчик-леопард, женщина с головой козы, карлики…

– Он здесь, – сказал Гермос, но они обошли еще с десяток заведений и эстрад, пока великан не остановился.

– Что это? – спросила Мария. – Кто там?

– Это он, – ответил Гермос, глядя на человека, появившегося на сцене перед ним. – Мясник. Доминик.

Мария покрепче ухватила великана за руку.

– Он сбежал из города?

– Нет, – ответил Гермос. – Теперь он один из нас.

Доминик сидел на помосте, но он больше не был тем бесстрашным мясистым чудовищем, который боролся с Гермосом в палатке прорицателя. Не был он и тем наводящим ужас девятипалым убийцей, который умертвил Панола, Банола и шпагоглотателя Борго.

Доминик переменился. Отовсюду из его большого тела торчали, блестя в огнях, острые лезвия. Все – от крупной головы до больших ног – ощетинилось кинжалами, острыми шпагами, кривыми саблями и кухонными ножами. Сотни острых колющих предметов кровавили его кожу, будто огромный арсенал изнутри пробивался наружу к свету.

– Великий Каррик – человек тысячи ножей, – выкрикивал зазывала на возвышении, указывая на Доминика. – Единственный человек в мире, который растит внутри себя ножи и сабли…

Мария отшатнулась, будто ее ударили по лицу, и схватила Гермоса за руку.

– Да-да, смотрите, господа, – продолжал клоун, – как ножи прорастают сквозь кожу…

И действительно, отовсюду из кровоточащих ран росли лезвия, некоторые показались на несколько дюймов, другие – уже вылезли целиком, и все неумолимо – небыстро, но заметно – продолжали вылезать и вылезать, пробивая кожу в новых и новых местах.

– Отличные ножи, как и положено мяснику, – продолжал зазывала. Он приблизился к Доминику, ухватился за один из выросших кинжалов, потянул его на себя, заставляя мясника скривиться от боли, и вынул его наружу. Доминик задрожал, глаза, как у безумного, заметались по его мясистому лицу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});