Вот такое кино, или «Рабыня Изаура» отдыхает - Валентина Седлова

Вдоволь отсмеявшись в коридоре — хорошо хоть никто этого не видел, а то поди объясни, что это за смешинка редактору в рот попала, — я задумалась, куда себя деть. Поскольку возвращаться в комнату для совещаний было чревато срывом работы команды, решила отправиться к Тамаре. Наш утренний разговор так и остался незаконченным, а я привыкла расставлять все точки над соответствующими буквами.

Странно. Ее дверь закрыта. Сколько себя помню — такого не бывало. Может, заперлась изнутри? Я постучала. Ноль реакции. Наверное, на площадку отправилась. Ладно, пойду узнаю, где она.

Ответ нашей секретарши на вопрос «где Тамара?» напрочь выбил меня из колеи. Оказывается, после обеда она себя очень плохо почувствовала, и перепуганный продюсер на персональной служебной машине отправил ее домой. Секретарша многозначительно поведала, что когда продюсер уводил Тамару, та едва передвигала ноги, и лицо у нее было «зеленое-презеленое». Вот это не повезло человеку! Если я только что-то понимаю, это первый случай отравления в нашей столовой. Или может, она что-то до этого некачественное съела?

М-да, что-то в нашей компании неладное происходит. То и дело какие-то неприятности валятся. А может, все дело в том, что год-то високосный? Говорят, в такие года всегда все шиворот-навыворот идет. Болезни всякие ни с того ни с сего начинаются, несчастья разные…

Смеяться больше не хотелось, поэтому я совершенно спокойно вернулась в комнату для совещаний и просидела там аккурат до того момента, когда последняя карточка последней серии была водружена на свое законное место.

Подхватив шмотки, команда с чувством выполненного долга потянулась к выходу. Андрей напоследок бросил на меня взгляд исполненный такого презрения, что мне стоило больших усилий не показать ему в ответ язык или не покрутить пальцем у виска. Тоже мне, моралист нашелся. Сам-то вон за Леткину талию держится, а мне уже и с главным автором за одним столом посидеть нельзя.

Конечно же, из офиса мы с Алексеем вышли вместе. А потом он сел со мной в один вагон метро. И доехал до моей остановки. И не спрашивая, хочу ли я этого или нет, просто взял и проводил до самого дома. А я… честное слово: я не знала, как себя вести. Близость этого человека-башни напрочь парализовала мои умственные способности. По-моему, я всю дорогу несла какую-то чушь. А он — о, ужас! — слушал и даже не собирался перебивать.

Около подъезда Леша остановился, и я поняла, что сейчас он начнет прощаться. Но я этого не хотела! Душа бурно протестовала против его ухода в тот момент, когда мне так нужно его общество. Не подумайте, что будь на его месте любой другой мужчина, ничего бы не изменилось. Решительно все было бы по-другому. Просто… я не хотела отпускать от себя этого обаятельного гиганта, так, между прочим, и не сделавшего мне выговор за дурацкий хохот на совещании.

Не знаю как, даже не спрашивайте, но мне удалось затащить слабо сопротивляющегося Алексея «на чай». Эффект дежавю был налицо: я, парень, дедушка и пара котов сидим на кухне и изображаем чаепитие. Впрочем, сегодняшняя и понедельничная картинки несколько различались между собой. Во-первых, наглый Китекет тут же вскарабкался Лешке на плечи и развалился там живым воротником. Правда, довольно куцым: не вышел еще размерами, что поделать. А Егор устроил лежбище на Лешиных коленях, таким образом напрочь лишив моего гостя свободы маневра. Впрочем, Лешка не возражал. Одной рукой держал чашку с чаем, а другой поочередно гладил то одного, то другого пушистого террориста.

Когда чай был выпит, дедушка деликатно выпроводил нас с Алексеем с кухни, сказав, что посуду он помоет сам. И никаких закосов под постояльца дома престарелых! Чтобы дед и не продемонстрировал гостю всю глубину и мощь своего маразма… Что-то тут не так.

Честное слово, если бы Алексей просто поманил пальцем, хоть как-то дал понять, что хочет меня немедленно, сию секунду — я бы отдалась ему без всяких рассуждений. Считайте это помешательством, что угодно думайте про меня и мою незрелую мораль — но факт остается фактом. Но он этого не сделал, а отправился в коридор обуваться. Сердце мое рвалось на части.

— Раз уж ты пригласила меня к себе, — сказал он, уже стоя на пороге, — то с тебя ответный визит. Например, завтра. Я встречу тебя у метро и провожу в свою берлогу, так что заблудиться не рискуешь. Что скажешь?

Ну, и как вы думаете, что я ему ответила?

После ухода Алексея я раненой рысью металась по своей комнате, звонила Машке, что-то горячо с ней обсуждала, вешала трубку и снова набирала ее номер. Потом, вспомнив мудрые книжные советы, залезла под холодный душ, который вопреки ожиданию меня не успокоил, а еще больше завел. В общем — всячески убивала остаток дня в ожидании, когда же наступит завтра, и я снова увижу доброго и ироничного гиганта по имени Леша.

* * *

Утро пятницы началось с кошмара. Сделав полный макияж и укладку, поняла, что выгляжу, как проститутка, причем не самого дорого класса. Со всех ног побежала в ванную и полностью смыла краску с лица. Голову тоже пришлось помыть, потому что лак был сильной фиксации и категорически возражал против любой иной конфигурации волос, кроме заданной.

Затем я попыталась изобразить из себя «искусно напудренную невинность», как называла этот образ язва-Машка. Дело в том, что при правильном наложении теней и пудры всевозможных телесных оттенков, лицо выглядело так, будто никто и не собирался его красить. Нежно, естественно, безыскусно. Но это — если грим правильно наложить. А у меня, как назло, ничего не получалось. Кисточки и спонжи то и дело норовили выпрыгнуть из рук, а руки тряслись, как у пьяницы в ожидании опохмелки. В общем, пришлось смывать все заново. Хорошо хоть волосы в этот раз не трогала, поэтому обошлось без повторного мытья головы.

И конечно же, именно в этот самый момент позвонил Леша, сказав, что через сорок минут ждет меня на выходе со станции метро Улица Подбельского. Я с тоской прикинула и поняла, что все равно не успею привести себя в порядок, если не хочу опоздать на свидание. Поэтому плюнула на все (а ведь помимо макияжа и прически хотела еще подобрать в шкафу что-нибудь стильное из одежды), натянула старенькие, но ладно сидящие джинсы, клубную куртку ярко-алой расцветки с номером тринадцать на спине и груди, которую мама привезла пару лет назад из Америки, и бегом кинулась к метро. Машка сейчас наверняка была бы мною недовольна. Ее кредо — если приходится выбирать между пунктуальностью и возможностью лишних пару минут провести перед зеркалом, выбери второе. А кавалер подождет.

Сев в вагон, попыталась успокоиться, хотя получалось у меня это неважно. Уф, даже вспотела слегка, пока бежала. Хорошо хоть ехать по прямой, без пересадок. Да, Лизка, ты точно с ума сошла. Тебе же уже четверть века, клюшка ты замшелая, а на свидание летишь, будто это в первый раз, а тебе лет четырнадцать. Нет, я конечно понимаю, что двадцать пять — это не сорок, и уж тем более не пятьдесят, но должна быть в этом возрасте уже некая солидность? Ан нету. И мысли все умные и правильные побоку, и сердце колотится загнанным зверьком. Мамочки, я влюбилась! По-настоящему!