Стихотворения и проза - Алексей Плещеев

Немало передумал и старик, лежа на своей постели с закинутыми за голову обеими руками и взором, неподвижно устремленным в потолочную балку. То ему представлялось все происходившее с ним каким-то безобразным сном, и он не верил себе, точно ли это случилось действительно; то он старался убедить себя, что его превосходительство только пошутили, что это все не более, как комедия. Не может же серьезно произойти такое страшное дело! Он надеялся, что господин Тупицын завтра же пришлет за ним или даже сегодня и скажет: "Ты, братец, на меня не сердись… это я так только, у меня, видишь, не нашлось денег еще, но через неделю я вложу, непременно вложу; а что я тебя распек, это ничего! Это я только так, по наружности, я тебя зато к награде представлю". Голова бедного казначея трещала от вторжения в нее разных мыслей. Наконец он не выдержал, украдкой вышел из своей комнаты, чтобы не видала Маша и не стала бы опять допрашивать, набросил на плечи шинелишку, самым осторожным образом надел калоши и пошел к его превосходительству, где надеялся окончательно разрешить свои сомнения. Господина Тупицына не было дома, а ее превосходительство почивали, потому что не так здоровы. Долго бродил он после этого визита по городским улицам без цели и мысли, как помешанный. Он опомнился только, когда миновал заставу, и там уже, где кончались дома и начинались длинные заборы и огороды, повернул домой.

В отсутствие его явился к нему в дом Подгонялов. Узнав, что хозяина нет дома, он пожелал увидеться с Марьей Васильевной. Маша не приняла бы его в другое время, чувствуя к нему неодолимое отвращение, но надежда узнать что-нибудь об отце заставила ее выйти к гостю.

Капиталист скорчил самую плачевную мину, к чему его физиономия оказывала большую способность. Маша тотчас угадала, что он является недобрым вестником.

— Достойнейшего Василия Степановича нету дома-с, — произнес Подгонялов каким-то жалобно-пискливым голосом, держа, по обыкновению, голову несколько набок.

— Я и не видела, как он вышел, — отвечала Маша. — Верно, по делу какому пошел. Он в эту пору редко уходит.

— Не позволите ли, многоуважаемая Марья Васильевна, пообождать немножечко-с, ибо я имею до них самонужнейшее, не терпящее отлагательства дельце-с.

— Подождите.

Она указала на кресло. Подгонялов сел, глубоко вздохнув. Маша поместилась у окна за работой.

— Не ожидали, надобно полагать, — произнес Геронтий Петрович, помолчав с минуту, — Марья Васильевна-с, такого примерного, можно сказать, несчастия-с с вашим достойным батюшкой-с.

Маша побледнела. Она чувствовала, как будто ножом кто-нибудь хватил ее в самое сердце. Дурные предчувствия начинали сбываться; но она притворилась, что знает все, чтобы заставить Подгонялова высказаться.

— Что делать, — произнесла она дрожащим от волнения голосом: — видно, так богу угодно… — И в эту минуту мысленно обратилась к тому, чье имя произнесла: "Господи, не дай мне услышать что-нибудь ужасное, спаси моего бедного отца!"

— Ведь бывают же такие изверги-с, — продолжал Подгонялов: — воспользоваться доверием, добротою честнейшего человека-с и расставить ему эдакие тенета-с. Подлинно, нет нынче правды на земле-с! В ком и искать ее после этого!

Маша молчала, смутно догадываясь, в чем дело.

— Что теперь предпринятьe — сказала она, наконец, едва слышно.

— Да что, Марья Васильевна, осмелюсь доложить-с, предпринимать тут нечего-с, как только внести всею полностью сумму-с. Поверите ли-с, весь город соболезнует, всякий, конечно, уверен-с, что не батюшка же ваш воспользовались этим кушем, им на что-с! Известно, в чьи лапы все пошло-с, только что выражать-то это открыто многие опасаются-с.

Маше все стало ясно. Еще недавно Шатров в ее присутствии уговаривал отца ее быть осторожнее относительно денег.

— Господи, господи! Где это отец возьметe Он погиб, погиб совершенно!

Слезы хлынули из глаз девушки.

— Действительно, найти трудновато-с. Народ нынче не податлив на деньги стал. Если б еще под залог, под серебро, например, или другие какие ценные вещи, так можно бы, а то нет, трудновато-с.

— Чем же все это может кончиться, скажите мне, если отец не добудетe

— Конец очень неблагоприятный может быть для родителя вашего-с, Марья Васильевна, таить не стану-с, ибо к чемуe

— Ну что же, что с ним сделают, говоритеe

— Да под суд пойдут; от должности, следовательно, отрешены будут. Должны теперь в заключении все это время находиться. А потом… ох, ох, ох (он возвел к небу глаза), потом уж лучше и не думать, Марья Васильевна-с! Такое может произойти бедствие-с… в солдаты, а то и хуже-с…

Закрывшись руками, Маша горько плакала.

— Вы не извольте так себя убивать, Марья Васильевна, — сказал Подгонялов: — еще бог милостив, может, как и поправится дело-с.

— Как, как поправитсяe — говорила Маша сквозь слезы. Потом отерла лицо и прибавила: — А что, если я пойду сама к этому злодею, если выскажу ему, что его поступок низок, бесчестен, подл: может быть, мои слова его усовестят, ему стыдно будет смотреть на мои слезы…

— Эх, Марья Васильевна, полноте-с! Какой тут стыд-с. Да разве у таких людей есть стыдe Да вас, смею доложить, и не допустят к ним-с.

— Я буду стоять у них в сенях до тех пор, пока не увижу его. Весь день, всю ночь простою. Выйдет же когда-нибудь, уж я добьюсь этого.

— Не дозволят-с, Марья Васильевна, не дозволят-с. Швейцар не дозволит в сенях стоять.

— Так научите же, дайте совет; вы старше меня, опытнее. Что ж мне делатьe Я на все пойду, чтобы спасти отца.

— Если вы так изволите говорить-с, то, действительно, средство есть-с и в ваших руках находится-с, Марья Васильевна.

— В моих рукахe Так что ж вы давно не говорили, что ж вы меня мучили понапраснуe Коли в моих руках, стало быть отцу нечего бояться.

— Не посмел-с, Марья Васильевна, не посмел; а средство есть. Я сам готов внести за родителя вашего…

— Выe — Она устремила на него пристальный взгляд, стараясь вычитать, что скрывается за этим предложением. Она знала, что даром он ничего не сделает.

— Точно так-с, я-с.

Он умильно посмотрел на Машу, и этот взгляд сказал ей все.

— Я понимаю, — произнесла она, встав с места: — вы хотите, чтоб я вышла за вас, тогда вы выручите из беды отца. Хорошо. Если никакого другого средства не сыщется, я согласна. Я сказала уж, что я готова на все для отца, и не отопрусь от своих слов. Но только, повторяю, одна крайность может заставить меня выйти за вас. Я сперва употреблю все средства, все усилия, чтобы помочь ему иначе, потому что видеть меня женою вашей будет ему почти так же больно, как быть опозоренным, не сделав ничего бесчестного. К какому дню он должен внести деньгиe

— Через неделю, Марья Васильевна, через неделю беспременно-с. Через десять дней ревизора ожидают-с.

— Накануне назначенного дня вы узнаете мой ответ.

Она вышла. Подгонялов постоял еще несколько минут на одном месте, кусая себе губы, и потом также отправился восвояси.

"Теперь не уйдешь, голубушка, — говорил он себе, сходя с крыльца. — Поищи-ка других-то средств. Прытка больно! Дай срок, приберем тебя к рукам, шелковая выйдешь!"

Маша между тем послала за Шатровым. Когда он явился и она рассказала ему, он, во всем безусловно ей веривший, на этот раз усомнился в справедливости слов ее и начал уверять, что до нее как-нибудь неверно дошла эта история, что этого быть никогда не может. Хоть он и не глядел на действительность сквозь розовую, идиллическую призму, но ему казался, однакоже, несбыточным такой случай. Маша сначала скрыла от него предложение Подгонялова, но когда Шатров продолжал настаивать на своем, что тут что-нибудь да не то, она нашлась вынужденною передать ему от слова до слова свой разговор с Подгоняловым. Кровь бросилась в лицо молодому человеку от негодования. Он увидел вдруг все в ином свете. То, чему он сначала не хотел верить, сделалось для него вдруг возможным. Это непременно устроено Подгоняловым, чтоб овладеть Машей, подумал он, и злость закипела у него в сердце.

В первые минуты волнения при каком-нибудь известии, возмутившем глубоко душу нашу, мы никогда не в состоянии придумать действительных мер, чтобы помочь горю. Мы теряем голову и исключительно поддаемся возникающему в нас чувству. Так и Шатров в пылу негодования хотел бежать к Подгонялову и под дулом пистолета заставить его отказаться от своих намерений, хотел опозорить перед целым обществом Тупицына, и когда Маша, долго сидевшая молча, прервала его, кротко и нежно произнесла:

— Ты слишком встревожен, Андрей, ты не помнишь себя… Это все не поможет… У нас с тобой есть одно только средство…

Он не выдержал… Мысль, не досказанная Машей, вызвала на глаза его слезы, и, бросившись перед ней на колени, он с отчаянием воскликнул:

— Я не уступлю тебя никому, моя Маша! Никому, никогда!