История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Однако в первых двух случаях государствам пришлось пройти через жесткое перераспределение и реорганизацию на пути к становлению империи, в то время как Османское государство развивалось постепенно. Следовательно, институты более крупных империй не только вдохновили, но и установили прочную преемственность для учреждений локальных государств. Так, в итоге Османская империя, включая ее строго контролируемые сегменты, разделилась на две части: с одной стороны, провинции Анатолия и Румелия, представлявшие ядро, и с другой — более поздние юго-восточные приобретения, главным образом арабские земли. Самобытные османские институты управления полностью развились именно в провинциях, являвшихся ядром страны. Возможно, именно закостенелость характерных черт и институтов общества, сформировавшегося в государстве, повлекла за собой серьезные последствия. Таким образом, мало того что разнообразное культурное наследие было эффективно интегрировано, эта интеграция воплотилась в бесчисленных независимых институтах, созданных и почитаемых традицией. И внести изменения в один из них, не затронув другие, можно только при сильном давлении новых интересов.

В частности, коммуналистский общественный дух, четко прослеживающийся (хотя и в измененном виде) у гази, глубоко ощущался только до тех пор, пока был крепко связан с другими импульсами и рассматривался в рамках многолетнего ответственного опыта. Также и отношения улемов и государства выросли не из внезапного введения нового режима, а благодаря медленной эволюции. В процессе этой эволюции безразличие гази к ученым улемам и их высказываниям сменилось глубоким уважением к ним как к главной поддержке коммуналистского единства. Однако в османском мусульманском сознании продолжали доминировать основные идеалы гази. Когда город, а не племя или лагерь стал средоточием османской жизни, в вопросе установления норм шариатские улемы заменили суфийских дервишей баба, активных соплеменников и пограничников. Однако улемы представляли все то же мусульманское сообщество, за которое сражались гази. Османские нормы все еще были нормами воинствующего ислама. Через поколения эти понятия будут выражаться в государстве еще сильнее. Соответственно, первостепенную роль во всем исламском мире этим понятиям придали не только социальные институты, но и моральный настрой централизованной империи, который возник еще со времен завоевания Селимом арабских земель (1517 год).

Осевшие потомки гази, похоже, приняли религиозную политику городских высших классов, поддерживавших шариатские тарикаты и суннитских улемов. В сущности, как и предполагалось ранее, движение ислама против неверных было для них главной задачей мусульманского сообщества. Мировоззрение гази в определенной форме сохранилось у войск янычар, которые проявляли особое рвение новообращенных. Отчасти янычары пришли к пониманию ислама, за который они сражались, через Бекташи, тайный шиитский тарикат, выступавший против любых форм строгого шариата. Долгое время войска янычар неофициально ассоциировались с этим тарикатом. Однако сами янычары следовали принципу коммунализма; в итоге, будучи мусульманами, они заменили широко используемые христианские войска. Практически в то же время, когда христианских рекрутов заменили мусульмане, христианские владельцы земельных пожалований постепенно стали принимать ислам (с 1500 года). В результате военный класс землевладельцев стал исключительно мусульманским. В отличие от Индийской империи с ее индуистскими генералами, землевладельцами и вассалами, Османская империя выстроила строго коммуналистический мусульманский фронт. В правление Селима акцент на коммуналистический ислам проявился и во внутренней дискриминации: все османы должны были быть не просто суннитами, а последователями ханафитской школы. Следование догмам исламского коммунализма усилилось после беспрецедентных массовых убийств шиитов. (Однако в этой кампании, как и с янычарами, симпатизировавшими Бекташи, Селим потерпел неудачу.)

Преемник Селима, Сулейман Кануни (Законодатель) (1520–1566 гг., в западной традиции его называют Сулейманом Великолепным, так как его деятельность меркнет на фоне блеска его личной власти), правил империей в классический период, когда все центральные учреждения можно определить как шариатские и коммуналистические. По духу его царствование можно сравнить с правлением Акбара в Индии, хотя суть духовности была совершенно разной. Более того, в Османской империи, в отличие от Индийской, мы сталкиваемся с развитием и усовершенствованием уже существовавших понятий. При Сулеймане даже османская литература и искусство классического периода воплощали принципы коммуналистского ислама.

Усиление коммунализма естественно повлекло за собой восхищение шариатом, через который общество выражало свое отношение к жизни. Улемы обладали весомым авторитетом и приобрели в обществе не просто влияние, а огромную власть. Для официального получения такого статуса требовалось длительное обучение, сопровождавшееся постоянными проверками и экзаменами. Так же, как кади и муфтии, улемы были хорошо организованы и обладали особой неприкосновенностью. Главный муфтий государства, шейх аль-ислам, обладал полномочиями, позволяющими ему требовать отстранения от власти падишаха, если тот не отвечал требованиям. Бывали случаи, когда муфтий пользовался этим правом (с позволения мощной фракции).

В то же время улемы были крепко связаны с государством. Центр их организаций, разбросанных по всей империи, находился в Стамбуле. При этом падишах мог в любой момент сместить главу улемов. Центральные и в некоторых случаях местные позиции для улемов передавались в соответствии со сложными и обязательными правилами cursus honorum («путь чести»). Неукоснительно соблюдалась последовательность уровней обучения, а затем преподавания в лучших медресе столицы. Лица, занимающие определенные должности, были распределены таким образом, что имели возможность получить назначение на любые важные шариатские посты в империи. Однако можно не сомневаться, что должности, для которых выделялся вакф, контролировались лично учредителем вакфа. Местные группы улемов в основном сохраняли свою независимость. Но даже среди них были случаи, когда местный глава официально лишал провинившегося признанного статуса улема[384].

Вся шариатская система стояла отдельно от основного корпуса абсолютистского режима. В отличие от государственного аппарата, в эту систему могли попасть только урожденные османы, представители знатных фамилий. В действительности благодаря карьере в этой области коренной житель Османской империи получал возможность добиться высоких должностей. В то же время не существовало никакого соперничества между представителями рабовладельческого хозяйства с их военно-административной карьерой и османскими улемами и их шариатской иерархией. Подобное разделение должностей предоставляло абсолютизму свободу действий в центральной администрации. И в то же время оно было обязательным условием для равноправного сотрудничества государственных деятелей и улемов.

Шариат играл в государстве такую же роль, как и его представители. А именно их авторитет был подтвержден на высшем уровне и не подвергался случайным вмешательствам. Однако законодательная инициатива все же сохраняла в силе непререкаемую власть абсолютизма. Так, с монгольских времен шариатским термином урф (обычай) обозначалась власть монарха. Затем в османском употреблении слово канун (пришедшее в арабский от греческого «канон» — закон) означало имперское административное постановление, утвержденное урфом. Понятие кануна было устойчивым и безличным, так как предполагалось, что директивы одного падишаха продолжатся его преемниками. Теперь же назначенный улем должен был детально подтверждать постановления кануна на предмет их соответствия нормам шариата. Таким образом соблюдались требования шариата. Например, по закону шариата о землевладении наследуемую землю приходилось дробить. Однако можно было обойти этот закон, не вводя обычаев, противоречащих шариату. Для этого государство объявлялось фиктивным владельцем земли, в итоге наследство переходило в аренду владельцам и, следовательно, оставалось неделимым. (Местные обычаи, адат, конечно, в некоторых случаях могли быть узаконены шариатом: так, в раннем обществе подразумевалась определенная степень признания этих обычаев.) Тем не менее при таких правителях, как Сулейман, постановления канун, хоть и не противоречили законам шариата, но возникали независимо от этой традиции.

Несмотря на всемогущество шариата, при дворе он подвергался бесчисленным ограничениям. Некоторые ограничения шли снизу. В определенных областях империи придворные не принадлежали к ханафитскому мазхабу, при этом они занимали высокие позиции, хотя не попадали под шариатские нормы иерархии и не были привязаны к власти. И даже при этом все шариатские дворы были ограничены в своих масштабах. Различные группы, из которых состояло общество: немусульманские миллеты (учреждения зимми), а также мусульманские деревни, гильдии, городские кварталы — использовали свои внутренние методы урегулирования конфликтов, хотя эти методы в большей или меньшей степени были основаны на нормах шариата. С другой стороны, все еще существовали мазалим и другие чисто административные дворы, которые не были полностью связаны с процедурой шариата. Они также держались на принципе решений, соответствующих постановлениям шариата, но иногда подвергались нападкам чиновников, которые устанавливали самые тяжкие меры наказаний, включая пытки. (По крайней мере со времен Мехмеда II именно падишах подавал пример судебной жестокости, хотя самые могущественные падишахи старались запретить ее для всех, кроме себя.) И все же шариат оставался самой признанной и эффективной нормой. Ученые кади выступали в качестве местных руководителей и исполняли широкий круг обязанностей. Так, например, два высших кади и муфтий высшего ранга могли, независимо от великого визиря, исполнять роль советников в Стамбуле.