История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

При правлении Селима с территориальной экспансией распространилась и тенденция личного покровительства в абсолютизме. Вне системы рабовладения сформировался сплоченный класс, соперничавший с официальной тюркской аристократией. Падишах и его приближенные могли контролировать империю, играя на противоречиях этих групп. Однако с расширением границ на новых землях, преимущественно арабских, наиболее эффективным способом управления было назначение местных чиновников, а не внедрение старой тюркской военной аристократии. С подобных должностей (ильтизамы) в царскую казну поступал прямой доход, в отличие от чисто военных пожалований (тимары). Более того, старая аристократия была связана с вторичным по значимости родом войск, кавалерией, в то время как представители класса свободного от рабовладения относились к различным пехотным войскам. Последняя группа в итоге одержала победу. При Сулеймане это придало империи силы. В XVII веке для соискателей высших османских должностей было введено обязательное условие (к шариатским оно не относилось): являться мусульманином, но иметь родственные связи со старой аристократией. Официально это условие оправдывалось тем, что формально чиновник является личным рабом падишаха (мусульманин, рожденный свободным, не может быть рабом). Уровень преданности чиновника доходил до такой степени, что он был готов пожертвовать своим потомством в интересах падишаха. Официальные наследники (которые в действительности все-таки получали наследство) могли стать османскими землевладельцами, но при этом они оставляли правительственные должности. При подобном раскладе, если потомки древних семей хотели сделать политическую карьеру, с особого разрешения им позволялось обратиться в официальное «рабство» к падишаху. Многие из них выбирали именно этот путь.

Однако (как и в Сефевидской империи) изменения, усилившие центральную власть, отразились и на военном характере. Власть имперских рабов (и системы прямого дохода в императорскую казну) значительно возросла, по сравнению со старыми семьями, владевшими военными земельными пожалованиями. Это все больше придавало гражданский оттенок самому государству, несмотря на то что его структура была формально военной. Среди «армейских служащих» обычно (но не всегда) удавалось занять высокие посты тем военным (исключительно гражданские чиновники никогда не получали таких должностей), которые имели литературное образование, контролировали казну и пользовались уважением в армии. Как и в Индии, судя по записям Даввани, при дворе довольно часто абсолютная монархия демонстрировала принцип «истинного халифата», в результате чего некоторые солдаты были разжалованы до более низкого звания. Понятие самого государства было настолько сильным, что уже не зависело от переменного величия высокопоставленных лиц и их ближайших родственников. Будучи центром бюрократической структуры и все меньше завися от личности падишаха, сама государственная система веками оказывала династии поддержку. Государство не зависело не только от определенного падишаха, но и от правящей семьи, полномочия которой ограничивались военным делом. Однако возникал вопрос: если Османская ветвь прекратит свое существование, какая династия официально унаследует их трон в Стамбуле[382]?

Как бы то ни было, центральный институт власти продолжал базироваться на военном мировоззрении. На протяжении всего XVI и большей части XVII века государственная служба ассоциировалась с армией, составлявшей ее ядро. Вооруженные силы, в свою очередь, существовали за счет захватнических войн, поддерживая свой моральный дух и привычный уровень дохода (например, войска янычар, недовольные низкой оплатой, всегда были готовы свергнуть начальство, которое не было с ними щедрым). Более того, идеология, связавшая правящие классы с их подчиненными, усилила милитаристское мировоззрение. Но жизнеспособность этого образа мышления тоже зависела от военных успехов государства. Официальные рабы падишаха, солдаты и чиновники, осознавали, что они служат своему правителю, а тот взамен делится с ними своей добычей. Придворные мудрецы описывали данный режим в идеальных представлениях поздней фальсафы о справедливой монархии. С точки зрения землевладельцев и рабочих классов, основная функция государства заключается в установлении и распространении норм ислама. Истинный монарх все еще являлся главным гази, однако не главой военного подразделения, а официальным представителем закона шариата и учения улемов[383].

Интеграция закона шариата и абсолютная монархия

Во всех рассмотренных выше империях шариат играл очень важную роль. В Османской империи (как и в других государствах) коммуналистические убеждения шариата связали вместе придворную и простую городскую жизнь. Более того, он стал самым продуктивным вдохновителем высших культурных форм в придворной жизни. Его роль можно сравнить с ролью шиитского хилиазма в Сефевидской империи или с традицией монгольского честолюбия в Индийской. Улемы в османском обществе удостаивались довольно высокой роли.

Беллини Дж. Султан Мехмед II

Большинство улемов обычно принимали модус вивенди в отношении de facto военных правителей исламского общества, что нередко перетекало в открытое союзничество. После падения великого халифата от улемов потребовалось официальное признание эмиров законной властью. От эмиров, в свою очередь, требовалось предоставить улемам неприкосновенность и полномочия в определенной сфере. В государствах, унаследовавших монгольские принципы, улемы оказались более зависимыми в рамках всеобъемлющего военного государства. В великих империях они на время утратили свою автономность в связи с тем, что культурные формы в любых проявлениях полностью подчинялись имперским институтам. При Сефевидах смена суннитского улема на шиитского сопровождалась подчинением последнего государственной власти. Однако подобная зависимость не отвечала правилам шиитского шариата, и улемы постепенно обрели свободу действий. Даже союзы заключались на их условиях. Акбар установил над улемами личный контроль, а их роль ограничивалась универсалистскими культурными стандартами, чтобы понятия шариата не подорвали мусульманско-индуистского сотрудничества, благодаря которому империя процветала. В конце концов одно из самых непримиримых объединений улемов набрало достаточно сил, чтобы сместить приоритеты государства, в результате система была подорвана, по крайней мере ее политическое выражение.

В Османской империи союз улемов и эмиров держался на относительно равной основе и в скором времени пришел к гармоничному синтезу. Улемы вступили под управление правительства, но при этом они ставили шариат в центр государственной жизни. Более ранний союз суннитов и эмиров базировался на другой основе: падишах получал больше полномочий, распространив свой контроль даже на общественные аспекты шариата. В свою очередь, шариат и его представители активнее участвовали в работе военных правителей. Религиозные учреждения никогда не были настолько независимы, как при Сефевидах, и никогда не были настолько терпимы к исламско-христианскому сотрудничеству, как это было в Индии. Представители шариата осознавали, что в значительной мере империя находилась в их руках.

Различия между империями уходят глубоко в историю. Сефевидское государство и Тимуридская империя в Индии, равно как и Османская империя, выросли из политической структуры, возникшей во времена монгольского владычества. В результате они отражают политические условия того времени: завоевание и междоусобицы Тимуридской империи, военизированные тарикаты Сефевидов, установившие местное управление в некоторых городах. В случае Османской империи ее происхождение, без сомнений, восходит к пограничному государству гази. Идеалы каждого из этих государств большей частью заимствованы у их культурного наследия и усовершенствованы в ходе создания империи. Индийская империя нашла источник вдохновения в монгольском и тимуридском чувстве космополитического величия, усиленного индийским бесстрашием и изяществом. Сефевидов, в свою очередь, воодушевило реформистское рвение шиитов, родившееся из самого сердца старого ислама. А Османская империя вдохновилась чувством общинной миссии гази, сражавшихся на границах христианского мира.

Однако в первых двух случаях государствам пришлось пройти через жесткое перераспределение и реорганизацию на пути к становлению империи, в то время как Османское государство развивалось постепенно. Следовательно, институты более крупных империй не только вдохновили, но и установили прочную преемственность для учреждений локальных государств. Так, в итоге Османская империя, включая ее строго контролируемые сегменты, разделилась на две части: с одной стороны, провинции Анатолия и Румелия, представлявшие ядро, и с другой — более поздние юго-восточные приобретения, главным образом арабские земли. Самобытные османские институты управления полностью развились именно в провинциях, являвшихся ядром страны. Возможно, именно закостенелость характерных черт и институтов общества, сформировавшегося в государстве, повлекла за собой серьезные последствия. Таким образом, мало того что разнообразное культурное наследие было эффективно интегрировано, эта интеграция воплотилась в бесчисленных независимых институтах, созданных и почитаемых традицией. И внести изменения в один из них, не затронув другие, можно только при сильном давлении новых интересов.