Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден

Между тем слуги уже не кланялись, а стелились ковром. Несмотря на напускное спокойствие, Сюань изнемогал в нетерпеливом предчувствии, когда двое из них с нижайшим поклоном открыли двери в приемную сановника, заведующего назначением чуть ли не на все чиновные должности в Ханчжоу. Имя Сун Кима совпадало с названием правящей династии, хотя из своих источников Сюань знал, что по рождению этот человек простолюдин. Будучи лицом, заведующим выдачей Сюаню денежных сумм на содержание скромного двора, Сун Ким за годы получил от Сына Неба гору писем и прошений. И ни на одно из них не ответил.

Слуги объявили о появлении цзиньского государя и, расступившись, почтительно замерли с опущенными головами. Сюань зашел в приемную, приятно удивленный ее тонким уютом. Сун Ким жил, можно сказать, в роскоши, среди скульптур и живописи довольно изысканного и отнюдь не дешевого вкуса. Чиновник средней руки себе такого не позволил бы. Сюань улыбнулся невзначай мелькнувшей мысли: а не подкинуть ли Сун Киму что-нибудь лестное? Глядишь, гнусный щелкопер сделает подарок в виде поблажки или чего-то подобного. Хотя об этом стыдно и думать. Несмотря на драматизм положения, сам сан Сына Неба не допускает такого.

Пока секретари засеменили докладывать о его прибытии, Сюань взялся неторопливо переходить от одного живописного полотна к другому, принципиально не задерживаясь на одном месте подолгу. Времени у него непочатый край, а Сун Ким наверняка заставит себя ждать.

Он ошибся. Сун Ким вышел из кабинета самолично, причем почти тотчас. Сюань чуть склонил голову и удостоился столь же скупого кивка со стороны сановника. С обычной своей сдержанностью Сын Неба сказал пару вежливых фраз, не выдавая все растущее нетерпение.

Наконец Сюаня провели во внутреннее помещение, куда тут же подали чай. Сюань уютно разместился у столика и обратил на сановника выжидательный взор.

– Сын Неба, у меня для вас необычайные новости, – сообщил Сун Ким. Человек он был старый, седой, с морщинистой кожей. Руки его подрагивали – то ли просто так, то ли от волнения. Судя по произнесенной фразе, все-таки от второго.

Сюань приподнял бровь с таким видом, словно биение сердца с каждой секундой не становилось все неистовей. Но что делать, надо разыгрывать спокойствие.

– Сын Неба, монгольский хан мертв, – выговорил Сун Ким.

Сюань улыбнулся, после чего с усмешкой спросил:

– И это всё?

С мстительным удовлетворением он отметил, что поверг старого лукавца в растерянность.

– Я, признаться, думал… Вынужден перед вами извиниться, Сын Неба, но я полагал, что новость вызовет у вас великую радость. Раве она не означает конец вашим мытарствам? – Сун Ким недоуменно пожал плечами и сделал еще одну попытку впечатлить своего визави, только несколько иными словами: – Ваш враг мертв, государь. Хана больше нет.

– Я не хотел вас обидеть, досточтимый Сун Ким. Я пережил уже двоих монгольских ханов, и новость эта в самом деле отрадна.

– Тогда… я не понимаю. Разве это не переполняет ваше сердце счастьем?

Сюань прихлебнул чай, поистине превосходный.

– Счастьем? – вежливо переспросил он. – Вы не знаете их так, как я. По своему хану монголы долго не горюют. А тут же садят на его место кого-нибудь из его сыновей и ищут новых врагов. Когда-нибудь, досточтимый Сун Ким, они придут и сюда, в этот город. К той поре я, вероятно, по-прежнему буду томиться у вас в плену. И смотреть из этих самых коридоров, как их полчища прибывают под ваши городские стены.

– Помилуйте, Сын Неба! Вы императорский гость, а ни в коем случае не пленник. Вам такие вещи даже говорить не к лицу.

Сюань с гримаской аккуратно поставил пиалу.

– Гость может гулять там, где ему вздумается. Гость может ездить верхом без надзора караульных. Будем честны друг с другом, досточтимый Сун Ким.

– Прошу прощения, государь. Я надеялся вызвать у вас радость, а не печаль.

– Будьте уверены, вы вызвали и то, и это. А теперь, если только вы не желаете обсудить со мной мои прошения, я бы хотел возвратиться в свои покои.

Сановник склонил голову:

– К моему великому сожалению, удовлетворить ходатайство о встрече с вашими солдатами я не могу. Подобные просьбы превосходят мои скромные полномочия.

Сюань поднялся с горестно-надменной улыбкой:

– Что ж, ладно. Но учтите: когда сюда явится новый хан, солдаты вам понадобятся, сильные и годные к сражению. Понадобятся

все до единого

.

Теперь улыбнулся уже Сун Ким. Город Ханчжоу был древним и прекрасно укрепленным. От бывших цзиньских земель он лежал вдалеке. Сама мысль об армии, способной когда-нибудь появиться в сравнительной близости от его стен, не вызывала ничего, кроме усмешки.

Исторические нюансы

Третий сын Чингисхана пробыл великим ханом всего двенадцать лет, с 1229 по 1241 год. В ту пору, когда монголы, покорив восток Европы, уже готовы были захлестнуть Запад, смерть Угэдэя стала одной из главных поворотных точек истории. Западная Европа против монголов не выстояла бы. Средневековые замки угрожали их армиям не больше, чем обнесенные стенами цзиньские города, а на поле боя монгольская тактика стремительных атак была практически неодолима. Не будет преувеличением сказать, что будущее Запада изменилось в тот момент, когда остановилось сердце Угэдэя.

Известно, что Угэдэй был сравнительно молод, а умер спустя всего четырнадцать лет после смерти своего отца. Теперь уже не узнать, для чего именно он построил Каракорум, – этот сын хана, не только презиравшего города, но и всю свою жизнь демонстрировавшего, как они слабы и ненадежны в плане защиты. Тем не менее Угэдэй возвел город как символ и средоточие своей империи. Существуют и дошедшие до нас описания его современников – например, свидетельства христианского монаха Гийома де Рубрука. Серебряное дерево – это исторический факт, как и то, что в столице ханства имелись языческие храмы, мусульманские мечети и, по крайней мере, одна несторианская церковь.

Сложно понять, зачем Угэдэй вообще затеял это строительство. При сопоставлении фактов напрашивается одно из возможных объяснений: по натуре он был чем-то схож с Сесилем Родсом

[29]

– человеком, страдавшим сердечным недугом еще с шестнадцатилетнего возраста. Прежде чем скончаться от сердечного приступа в свои сорок восемь лет, Родс построил себе целую империю в Африке. Он был одержим желанием оставить в этой жизни след и беспрестанно осознавал, что времени ему на это отпущено немного. Видимо, Угэдэю была присуща примерно такая же одержимость целью, которую необходимо достигнуть во что бы то ни стало, причем в сжатые сроки.

Второй вопрос: отчего вдруг он по облику и даже по сути уподобил свою столицу цзиньским городам, которые на его глазах не раз сжигались дотла? Здесь, вероятно, сказывается влияние Яо Шу. Советник с таким именем у Угэдэя действительно был, хотя как персонаж он воплощает у меня черты двух китайских монахов-буддистов той поры (это повествование я еще не закончил). Кстати, исторический факт: обеспокоенный пристрастием хана к питию, Яо Шу как-то показал Угэдэю, как вино способно разъесть изнутри железную бутыль. Истинно и то, что Угэдэй согласился уполовинить свое ежедневное количество винных чаш, при этом, правда, распорядившись изготовить чаши вдвое большего размера. Привить монгольскому двору ростки цивилизованности буддистским советникам удалось через неброское, исподволь, влияние на каждого из ханов. В результате цзиньские города, которые Чингисхану сопротивлялись до последнего, со временем все-таки стали открывать свои ворота перед его внуком Хубилаем.

«Три мужских игры» (Наадам) в Монголии – это борьба, скачки и стрельба из лука. На самом деле Наадам возник гораздо раньше времен Чингисхана, хотя в более ранние столетия для племен он был еще и торжищем, а также местом для сватовства, гаданий и азартных игр. В своем нынешнем виде Наадам – это популярный фестиваль, где в стрельбе из лука и скачках участвуют также и женщины (борьба – единственный вид троеборья, что остается за мужчинами). Описание состязания по стрельбе приводится в точности. Дистанция до мишени составляет примерно сто шагов, а лучники соревнуются десятками, или

арбанами

(самое мелкое подразделение армии Чингисхана). Каждому лучнику выдается по четыре стрелы, а в учет при судействе берется не индивидуальное число попаданий, а определенное число мишеней, пораженное всем десятком. Примечательно, что во главу угла здесь ставится «работа в команде», то есть спорт своей традицией восходит к боевому мастерству, имевшему жизненно важное значение в армиях Чингисхана.

Скачки на фестивале, длящемся три с лишним дня, – это сплошь гонки на выносливость. По сравнению с Западом выносливость – то качество, которое делало ханские армии на редкость мобильными. Опять же стоит отметить, как сохранилась у монголов значимость данного свойства применительно к ценности той или иной лошади по сравнению с мгновенным и не особо долгим рывком скорости, требующимся от европейской скаковой лошади, которую растят и дрессируют скорее как борзую.