Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Желаю Вам, дорогая моя, скорейшего возвращения в Россию. Надеюсь, что Мишино выздоровление идет хорошо. Будьте здоровы, дорогой друг. Благодарю Вас за всё!

Ваш П. Чайковский.

131. Мекк - Чайковскому

Вена,

24 мая 1883 г.

Дорогой мой, милый друг! Бесконечно благодарю Вас за все Ваши письма из Парижа, Берлина и Петербурга, которые я имела величайшее удовольствие все получить. Я сама не писала Вам давно, потому что, правду сказать, я не очень охотно пишу через Москву, потому что не уверена в аккуратной доставке Вам письма, и потому убедительно прошу Вас, дорогой мой, как только Вы фиксируетесь на одном месте, дать мне Ваш непосредственный адрес.

Меня также радует несказанно благополучный ряд празднеств в нашей матушке-Москве, но успокоюсь я вполне только тогда, когда всё, и выезд из Москвы, совершится благополучно; дай господи, чтобы все было радостно и спокойно.

Посылаю Вам, милый друг мой, вырезку из газеты “Новое время”, хотя уже очень давнюю, но Вы, вероятно, будучи в Париже, не читали этого маленького сообщения по поводу Вашей кантаты, но мне понравилась эта, хотя очень короткая, фраза об Вас. Насчет же Антона Рубинштейна здесь говорится не то, что во французской газете, и я думаю, это гораздо правильнее: “пробовал, не смог и отказался”!. Коротко и верно.

Я до сих пор не могу себе простить, милый друг мой, что послала Вам немецкий листок с Вашею биографиею. Если бы я могла только подумать, что Вас может огорчить мнение какого-нибудь Левенсона о Вашей неспособности к опере (???!!!), то ни за что бы я не послала Вам этого листка, но мне и в голову это не могло войти. Я представляла себе, что Вы можете только рассмеяться, увидя, как пирожник шьет сапоги и как авторитетно решает, что первейший талант в мире неспособен к тому, что делает. Вот он-то так неспособен к тому, что делает, потому что если он неспособен понять красоты Вашей музыки, так и не берись быть критиком, тем более, что он музыки и с научной стороны ведь вовсе не знает. Неужели Вы думаете, друг мой, что кто-нибудь еще, кроме таких же шутов, как Левенсон, относится так же к Вашим операм, как он? Да и его критика - на что же она похожа? Разве он указывает на то или другое, что было бы дурно, неприлично, несообразно? Нет, ничего; он только с ученым видом дурака (извините за этот парафраз) решает, что Вы (??) неспособны писать оперы, но ведь он сам себе не дает отчета в том, что говорит; он говорит это только для того, чтобы показаться ученым, он просто дрянной жидок и больше ничего. И Вы могли огорчиться его словами, друг мой? - увы, это уже не стоит.

Меня очень радует, что Вы не хотите пока приниматься ни за какую работу, я ужасно забочусь о том, чтобы Вы отдыхали как можно больше. Вам, вероятно, известно, друг мой, что вел. кн. Константин был в консерватории и выразил желание слышать Ваш Trio, что и было исполнено. Как мне хочется скорее познакомиться с Вашею кантатою]

Как Вы меня обрадовали, мой милый, дорогой друг, Вашим обещанием погостить у меня в Плещееве осенью. И говорить нечего, что я приглашаю, приглашаю Вас самым горячим, задушевным образом исполнить это непременно, милый, добрый друг мой, и это будет чудесно, если Вы поживете в Плещееве хотя бы до декабря, потому что дом теплый и в нем можно отлично жить хоть всю зиму. Если Вам там покажется уютно, то, быть может, Вы и проживете всю зиму, дорогой мой? Ведь там так близко до Москвы, где находится Анатолий Ильич; к тому же ведь с Вами, вероятно, будет жить Алеша, если он отпущен на год, - так что Вы, быть может, и не соскучились бы. Книг у меня там множество, роялей два, лошадей целая конюшня, сливки и масло отличные, одним словом, кроме общества (которого Вы и не жаждете) все есть. Благодарю, благодарю бессчетно раз, мой дорогой, бесценный друг, за это радостное обещание.

Об Мише я не очень хорошие известия получаю: улучшение опять остановилось, он всё слаб, ходить не может, устает даже от того, что сидит на балконе; страшно, страшно за него. Коля теперь счастлив, я думаю, до упоения, потому что находится в Каменке. Он выедет ко мне навстречу в Варшаву, а в июле уже заранее отпросился поехать опять в Каменку к именинам Анны. Сашок, вероятно, поедет летом в Либаву на морские купанья, а также и Милочку я пошлю с ним и с ее старою бонною туда же на купанье, потому что она такая худенькая, фражильная, что я боюсь за нее. Жить они будут в Либаве вместе с Лидой и ее мужем.

У Коли всё нелады с Дичковыми, и, конечно, как всегда, обе стороны виноваты. Старшие не хотят идти за временем и понять, что дети растут и делаются взрослыми, а всё хотят относиться к двадцатилетнему юноше, как к тринадцатилетнему мальчику, и самым бестактным образом выказывают свою власть и значение, а молодой, по молодости, горячится и волнуется, так что я намерена развести их. M-me Личкова очень несимпатичная женщина, и она, главным образом, и подстрекает мужа, который находится совершено у нее под башмаком. Я, вероятно, возьму Макса к себе, Коля последний год проживет у кого-нибудь, хотя я еще не решила у кого, а Иван Иванович) пусть живет на покое с пенсионом.

Однако, пора кончить. Простите, дорогой мой, что так дурно написано: перо ужасное, а я всё уложила, другого пет. Прошу Вас теперь адресовать мне в Плещееве: Подольск, Моск. губ. в Плещееве, на мое имя. Я хочу выехать тридцать первого, остановиться в Варшаве на один день и четвертого быть в Москве. Будьте здоровы, мой милый, дорогой. Всею душою горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

132. Чайковский - Мекк

Петербург,

24 мая [1883 г.]

Милый, дорогой друг мой!

Оставшись в Петербурге дольше, чем предполагал, я тем самым лишаю себя известий о Вас, ибо, вероятно, в Москве меня ожидает письмо от Вас. Я оттого так долго всё не еду в Москву, что очень боюсь московского многолюдства и опасаюсь, чтобы меня не заставили там являться к великим мира сего за получением благодарности по поводу кантаты. Я бы чрезвычайно желал обойтись без наград, благодарностей и т. д. Такого рода труды теряют все свое значение, когда за ними следует мзда. Между тем, Анатолий усиленно зовет меня в Москву: с ним случилась неприятность, он очень огорчен и расстроен и желал бы меня видеть. Неприятность же состоит в том, что, неправильно поняв текст манифеста, он выпустил из Смирительного дома тридцать восемь человек, не имевших на то права, и теперь страшится ответственности. Со свойственною ему склонностью преувеличивать всякую маленькую невзгоду, он считает себя чуть не погибшим человеком. Но, наученный опытом, я решаюсь всё же продлить еще дня на три мое пребывание здесь. По всей вероятности, ничего особенно трагического не случится с братом, ибо, как я слышу, и здесь случилось несколько подобных ошибок, не повлекших за собой никаких тяжелых последствий. В конце недели я буду в Москве.

Я уже писал Вам, дорогой друг, что Петербург на сей раз мне приятен благодаря своей пустоте, отсутствию множества лиц, столкновения с коими мне тягостны, а главное, благодаря удивительнейшей погоде, которая стоит здесь всё это время. Мы сделали с братом Модестом и его воспитанником несколько очаровательных поездок в окрестности, т. е. в Петергоф, Павловск и т. д., и удовольствие для меня было тем более сильное, что в Париже, кроме ежедневного странствования между Rue Richepanse и Passy, я ничего не видел в течение многих месяцев.

Я предаюсь полному отдохновению и праздности. Покамест еще нет никакой охоты не только работать, но даже думать о работе.

Мы давно не имеем известий о Мише. Надеюсь, что ему хорошо в деревне. От души желаю, чтобы и Вы скорее перенеслись в свое симпатичное Плещеево.

Дай бог Вам здоровья и счастливого переезда, милый друг. Ваш до гроба

П. Чайковский.

Говорят, что кантата моя была отлично исполнена и что государь остался очень доволен.