Героиновые пули - Александр Щелоков

— Анатолий…

— Это голос Марусича, — пояснил Катков.

— Анатолий, я все думаю, как удобнее оформить наши финансовые отношения. Может быть жену оформить как бы за прочтение лекций? Дело ведь идет о сущем пустяке. Меня интересуют только свежие документы из твоей канцелярии. Ты подумай и сразу не отказывайся. Или не хочешь с этим связываться?

— Да не то что не хочу. — Муратов узнал голос Волкова. — Просто мне как-то это…

— Не по душе? Я понимаю. Но, если подумать, ничего в этом нет. Милое дело. Документы остаются у тебя, мне только ксерокопии. — Марусич засмеялся, и его смешок показался Муратову гаденьким. — И лекцию, оказывается, ты у нас прочитал… Впрочем не ты — жена…

— Жена у меня не юрист.

— Ну и что? Кто знает-то? Ты подумай — речь ведь всего о ксерокопии. Шапочку, где там номер и гриф «Секретно», прикроешь маской. А жену я официально оформлю на чтение лекций.

— Значит, я просто буду отдавать тебе ксерокопии?

— Только и ничего больше.

— Заманчиво.

— Значит договорились? Молодец, ты принял правильное решение. — И тут же уже другим, веселым тоном, Марусич позвал. — Симочка, иди, детка сюда. Садись ко мне на колени. Ой, ой, осторожно…

Катков выключил магнитофон.

— Дальше, Геннадий Михайлович, порнография…

Муратов задумчиво заходил по кабинету. Остановился у окна, посмотрел в него. Отошел. Повернулся к Каткову.

— Как думаешь, какой смысл в том, что нам это подбросили? Если ответить на этот вопрос, можно понять в чем дело.

Катков скептически усмехнулся.

— В такой же мере если ответить кто стал инициатором, можно понять зачем это сделано.

— Хорошо, попробуем решить сразу оба вопроса: кто и зачем?

— Зачем — это ясно. Расчет на то, что мы засуетимся и поспешим дать ход делу.

— Коль скоро источник из ФСБ они и сами могли заняться этим делом.

— Думаю, им этот материал подкинули как кукушонка из МВД.

— Смысл? У них есть своя служба внутренней безопасности. Могли также возбудить дело по своим каналам. Без афиширования.

Катков понимал — Муратов и сам может ответить на все вопросы, да скорее всего уже и ответил, но как всякий солидный юрист старается проговорить версию со всех сторон, чтобы не оставить без внимания ни один нюанс, ни одну сомнительную деталь.

— Служба внутренней безопасности — это контора внутри ведомства. Волков — человек Чибисова. Сейчас положение у Чибисова довольно шаткое. Ему нет никакого резона раскачивать собственный стул, выбивая из под него такую ножку, как Волков. А чиновник, который все это дело нащупал понимает, что замахнуться на начальство без плохих последствий для себя не может. Если столб подпирает чью-то крышу, валить его бывает опасно.

— Зачем же тогда он передал материалы и нас и в ФСБ?

— Могут быть две причины. Первая. Человеку выгодно сделать бяку Волкову. В случае, если генерала уберут, пойдут перестановки и кто-то, вполне возможно, просчитал для себя вакансию.

— Второе?

— Человек искренний и честный. Видит грязь вокруг себя и решает о ней сигнализировать…

— В каком случае больше шансов на точность?

— В первом. Даже в варианте с честным сотрудником фактор выгоды нельзя отбрасывать.

— Почему ФСБ сбросило материал нам?

— Не думаю, что они примут такую формулировку. Если возникнет подобный вопрос, они ответят: мы прокуратуру проинформировали, поскольку дело касается человека неординарного, но по своей линии уже ведем проверку.

Муратов аккуратно совсем по-интеллигентному выругался, пробормотав нечто словесно неопределенное, но по смыслу конкретное.

— Так что мы в таких условиях будем делать? Вполне возможно, этим вопросом может поинтересоваться президент или премьер.

— Вопрос…

Катков задумался.

— Может выйти с докладом? — Муратов размышлял вслух. — Сработать на опережение?

По тону его вопроса Катков понял — сам он так не думает. Лишь зондирует почву.

— Не стоит, Геннадий Михайлович. Скорее всего материал из МВД уже подкинули администрации.

— Допустим, что так. Тогда нас могут спросить: почему не доложили сразу, едва вам стало известно?

— Геннадий Михайлович, о Марусиче такого вопроса не зададут. Это не та фигура. А если спросят, то вы получили материал и передали мне для изучения. Только потом будет принято решение.

— Черт с ним, с Марусичем. Спрашивать будут о Волкове. Он член коллегии силового министерства…

— С ним ещё проще. Бросать тень на такого человека, даже если у нас есть какие-то фото, не дело прокуратуры. Мы приняли отпечатки и передали их на экспертизу. До получения результата поднимать тревогу нет причин.

Катков, излагая свою точку зрения, ни на миг не сомневался, что генеральный уже просчитал варианты и лишь проверяет свои выводы мнением заместителя. То, чем они занимались, относилось к категории аппаратных игр высокой сложности. Касайся подобный компромат чиновника с низших ступеней власти, проблем не возникло бы. Но член коллегии МВД, если делать сравнения, это кит в море развитой демократии. А охота на китов, как известно, запрещена международными конвенциями.

— И еще, — Катков задумался, подбирая выражения, — было бы неплохо, если о деле могла узнать пресса…

Муратов отпустил матюга. Что поделаешь, генеральный прокурор — человек (хотя вполне возможно, что со знаком плюс и минус одновременно). А коли так, ничто человеческое ему не чуждо. Катков скромно промолчал. Муратов положил руку на грудь и погладил место, под которым билось сердце. Сказал задумчиво:

— Утром слегка прихватило.

— Спазм, — с видом знатока поставил диагноз Катков. — Говорят, его хорошо снимает коньяк. Черчилль себе никогда не отказывал в коньячке, вот и прожил девяносто три года…

— Девяносто один, — поправил Муратов, — но дело не в этом. У тебя сейчас не спазмит?

Катков понимающе улыбнулся. Тронул грудь.

— Разве что ради профилактики?

— Прекрасно, так и сделаем.

Муратов открыл сейф, вынул бутылку кизлярского коньяка. Достал два хрустальных стаканчика. Аккуратно, с видом священнодействующего жреца, наполнил их. Они выпили не чокаясь. Катков блаженно зажмурился и почмокал губами. Муратов погладил грудь, стараясь понять стало ему легче или стоит принять ещё одну рюмочку. Решил, что подействовало. Убрал бутылку в сейф. Показал Каткову на стул.

— Присядь. Что касается прессы, мы на контакт с ней не пойдем. Вот увидишь, в какой-нибудь из газет эта история выскочит ни завтра, так послезавтра. Или я ни хрена не понимаю в происходящем…

* * *

С утра Алексей зашел в гараж. У машины барахлил стартер, и он договорился на работе с механиком, чтобы тот заодно покопался и в двигателе. Завести машину с отказавшим стартером было бы трудно и Алексей обратился за подмогой к соседу.

— Будь другом, Петрович, выдерни мой рыдван из гаража.

— Алеша! — Сосед зашелся от возмущения. — Что за разговор: будь другом… Это что, услуга? Мы же с тобой…

Петрович развернул «жигуль», поставил задом к боксу Алексея, притормозил.

— У тебя свой буксир или мой достать?

Алексей весело хохотнул.

— Чтобы все оказалось вроде того: выдерни меня из гаража своим тросом и налей бензинчику, чтобы уехать.

Алексей быстро вытащил из багажника нейлоновый шнур — стропу от грузового десантного парашюта. Накинул петлю на буксирный крюк, завязал узел. Махнул рукой — тяни!

«Москвич» тронулся и медленно выполз из бокса. Алексей шел слева, через переднее открытое стекло руководя движениями машины. Когда она вся оказалась снаружи, махнул рукой, крикнул: «Стой!» и заскочил в гараж, забрать с верстака свою сумку.

В этот миг раздался оглушительный взрыв. Железная дверь с грохотом захлопнулась. Алексей оказался в кромешной тьме. Придерживаясь стенки, чтобы не упасть в смотровую яму, не понимая что же произошло, он добрался до выхода и плечом надавил на дверь. Она открылась.

Зрелище, представшее перед его глазами, заставило его длинно и крепко выругаться. Синий «Москвич» — чудо-машина, верно служившая человеку ровно пятнадцать лет, выглядела рудой рваного металла, который дымился вонючей копотью. Ошарашенный происшедшим Петрович сидел в своем «жигуле», боясь из него вылезать.

От сторожевой будки к месту взрыва бежал сторож гаража отставной капитан-автомобилист Сопелко. На бегу он орал:

— Все целы? Никто не пострадал?

К машине, распоротой и развороченной, подбежали несколько человек, до этого возившихся в боксах возле своих машин. Они побросали все дела и примчались поглазеть на происшествие. Потом сгрудившись стояли вокруг дымившейся кучи металлолома, качали головами, глубокомысленно произносили: «Да-а, ни хрена себе, разнесло!» И можно было понять, что каждый примерял несчастье на себя: что было бы с ним самим, а он ко всему бы оказался рядом, а ещё хуже — в самой машине. Гадали: кому и зачем понадобилось делать закладку в старый «Москвич». И каждый делал свои выводы, хотя вслух догадками никто не спешил делиться.