Князья Русс, Чех и Лех. Славянское братство - Василий Седугин

Лютичи славились среди других племен своей воинственностью. Их удар был страшен, воины бились яростно и неистово. Среди них из одного края в другой на белом коне, в белом плаще метался Лютобор, вдохновляя и подбадривая бойцов, и они творили чудеса. Центр лангобардов дрогнул и подался назад, следом был сломлен их левый край. Только удар запасных войск сумел восстановить положение, а затем лангобарды стали наращивать силы и медленно, но неуклонно теснить лютичей. Не помогали ни геройство сотников и десятских, бросавшихся в самое пекло сражения, ни брошенная в последний момент личная дружина князя. Сказывалось огромное численное превосходство противника, который стал охватывать оба крыла лютичей свежими отрядами.

Когда стало ясно, что больше не устоять, Лютобор приказал отступать. Лютичи пятились медленно, отражая нападения неприятеля, иногда сами устремлялись вперед и наносили урон, держа врага в постоянном напряжении. Поняв, что не удастся обратить противника в бегство, лангобарды постепенно ослабили напор, а потом и вовсе остановились. Это произошло еще и потому, что на поле боя пала темнота.

Всю ночь войско брело по бездорожью, чтобы уйти от неприятеля. Направление определяли по звездам. Воины чуть не падали от усталости, но все знали, что необходимо оторваться от противника и укрыться за стенами Радигоша — только в этом их спасение.

Жители стольного города мужественно встретили известие о неудаче войска. Тотчас воины были разобраны по домам, накормлены и уложены на отдых. Без понуканий люди пошли к крепостным стенам и стали готовиться к обороне: выносили котлы для кипячения воды и смолы, рубили и таскали хворост и дрова для костров, укладывались камни для бросания в неприятеля… Лютобор ходил среди них, заговаривал, отвечал на вопросы, поддерживал воинственный дух. Сам он чувствовал себя бодро, будто и не было ожесточенного сражения и тяжелого ночного перехода; откуда брались силы, он и сам не знал да и не задумывался над этим, столько сразу навалилось на него забот, и он повсюду поспевал, всюду оказывался вовремя.

Лангобарды подошли к вечеру, не спеша расположились недалеко от города, поставили палатки и шалаши, зажгли костры и стали готовить ужин. Конечно, их воины сейчас рыщут по окрестным селениям, угоняют скот, грабят и убивают жителей, забирают в плен, чтобы продать римским купцам в рабство… Лютобор скрипел зубам в бессильном бешенстве, когда думал об этом, и старался отвлечь себя от горестных дум напряженной работой.

Наутро группа нарядно одетых всадников стала объезжать крепостные стены. Они ехали не спеша, останавливались и о чем-то совещались. Люди на стенах внимательно наблюдали за ними. Это военачальники лангобардов во главе со своим конунгом оценивали достоинства и недостатки крепостных стен и башен и намечали, по каким направлениям бросить воинов на приступ.

Однако, вопреки ожиданиям, лангобарды на приступ не пошли. Они плотно окружили город, а, главное, возвели на отмели двойную стену из врытых в песок заостренных бревен и посадили за ними крупный отряд своих воинов. Тем самым они отрезали город от реки. Может, конунгу было известно раньше или кто-то из предателей сообщил, что в колодцах недостаточно воды и жители берут ее в основном из реки. Но то, что враги действовали целенаправленно, со знанием дела, не вызывало у него никаких сомнений. Тотчас ввели строгий учет за потреблением воды, поставив возле колодцев воинов; жители вынуждены были забить почти весь скот; правда, это дало много мяса, тем более что наступали холода и его можно было хранить длительное время.

Наступила зима, порой шел снег, его собирали, расходовали на питье. Но потом установились ясные дни, а колодцы пустели, воды постоянно не хватало, люди страдали от жажды.

Дорож как-то сказал Лютобору:

— Надо пробиваться к реке, иначе без воды не выстоим.

Лютобор и сам понимал, что без реки оборонять город невозможно. И как предков угораздило возвести столицу так неудачно? Но теперь положение не исправить, город не перенесешь на новое место, надо исходить из того, что есть.

Стали готовиться к вылазке. На телеги погрузили бочки, создали группу, которая должна была выкопать бревна и выбросить их в реку. Основные силы направлялись на уничтожение лангобардов, засевших за бревенчатой оградой. Стали ждать лунной ночи. Наконец она настала. Лютобор с вечера предупредил всех участников вылазки, усилили охрану крепостной стены на случай, если враги попытаются воспользоваться моментом и прорваться в город с другой стороны. Когда наступила полночь, дал команду начать боевые действия.

Неслышно открылись крепостные ворота, и из них молча вышли первые отряды бойцов; со стен были сброшены лестницы и веревки, по ним быстро спускались вооруженные люди и бегом направлялись к вражеским укреплениям… И вот уже частокол, на него полезли напористо, с ожесточением.

То ли часовые проспали, то ли поздно были предупреждены лангобарды о нападении, но сопротивление отряда было быстро сломлено, немногим удалось спастись бегством. Заработали ведра, бочки были наполнены, их повезли в крепость; легко вырыли бревна, их бросили в воду, они медленно потекли по течению.

Едва управились, как явились лангобарды. Завязалась ожесточенная схватка. В азарте враг полез вслед за лютичами на стены, кое-где взобрался на площадку, силы прибывали. Может, и удалось бы лангобардам закрепиться и прорваться в город, но не хватало лестниц, поэтому приступ захлебнулся.

Лютобор и его военачальники рассчитывали, что напуганный разгромом конунг не решится поставить новый частокол из бревен, но укрепление на берегу реки было восстановлено, за ним засел еще более крупный отряд, а к нему с той и с другой сторон были ближе подвинуты основные силы, которым вменялось пресекать попытки лютичей прорваться к реке.

Через месяц колодцы опустели, положение стало безнадежным. В самом начале осады Лютобор послал за помощью к Добрану, но гонец вернулся ни с чем. Ему сообщили, что князь уехал на охоту в дальние леса и отыскать его нет возможности. Больше помощи ждать было неоткуда.

На Лютобора жалко было смотреть. Он не спал ночами, пытаясь найти какой-нибудь выход из положения, потерял аппетит и страшно похудел, из темных глазниц отчужденно смотрели на мир воспаленные, лихорадочно блестевшие глаза; окружающие боялись подходить к нему.

Только Херта оставалась возле него.

Как-то, улучив момент, она сказала:

— Тебе надо повидаться с великим князем Руссом.

Он ничего не ответил, но она по его настороженному виду поняла, что он ее слова услышал и запомнил.

Наконец, видя, что люди от жажды начинают умирать, Лютобор приказал начать переговоры. Сам в стан лангобардов не поехал; за него условия мира обговаривал Дорож. А они были жестоки: лютичи вынуждены были платить с каждого двора по десять унций серебра, держать у себя в столице лангобардского наместника и не вступать ни с кем в союзные отношения, не воевать, не заключать мира без разрешения конунга. Такого унижения гордое и воинственное племя в своей истории не знало никогда.

V

— Ну, невольница, можешь выходить на свободу! — весело проговорил Воимир, открывая дверь светлицы. — Хватит с тебя, насиделась в одиночестве!

Неделю продержал он Велину взаперти, лишь служанка приходила к ней, приносила еду и питье и убиралась. Думал, месяцы протомит, так осерчал на нее за своевольство. Однако был князь горяч, но отходчив. Жаль стало родное дитя. И когда во дворце начался очередной пир, не выдержал, взял ключ и отомкнул замок.

Велина сидела у окна и вышивала. Воимир подошел к ней, рассмотрел рисунок.

— Ишь ты, красные розы — цветы любви! — проговорил он снисходительно. — Уж не Руссу ли предназначены?

— Может, и ему! — непримиримо ответила она.

— О Руссе забудь, — строго сказал он. — Я его изгнал из столицы, думаю, к отцу с матерью подался, больше некуда. Отвоевался. Теперь ему за сохой и плугом ходить да по лесам за зверьем скитаться. Ни на что другое не годится.

Воимир прошелся по светлице, продолжал:

— Любовь — явление временное. Приходит — уходит. Я за свою жизнь сколько раз влюблялся — и не упомню. Думаешь, все, лучше и краше не найду. А проходит какое-то время, другая встречается. И снова охи-вздохи, без любимой свет не мил, она одна во всем мире… Так и с тобой, скоро сама над собой смеяться будешь, поверь мне…

Спохватился:

— Да что я, старый дурак, рассусоливаю перед тобой? Вставай, собирайся и на пир. Подруги там заждались тебя, парни, думаю, соскучились!

На пир она не пошла, а на другой день отправилась гулять по городу, потому что действительно соскучилась по людям, по вольному воздуху, по тому, что всегда окружало ее раньше. Навстречу Скрынь, все тот же замкнутый, с испытующим взглядом из темных глазниц. Она тотчас решила узнать от него что-то про Русса.