Мой мир - Лучано Паваротти

Пока одни так чудесно проводили время в Пекине, посещая разные места, знакомясь с людьми и осматривая достопримечательности, у других возникали проблемы. По непонятной причине на таможне задержали наше акустическое оборудование, и техники никак не могли его вызволить. Во время репетиции, когда Де Витт и его команда начали снимать, вошли какие-то китайцы и сказали, что съемки репетиций запрещены. Создатели фильма были поставлены в тупик. Они объяснили, что специально приехали из Америки, чтобы снять этот документальный фильм и как важны такие кадры. Китайцы сказали «нет». Запрещено, и все! Наш продюсер спросил, можно ли решить эту проблему с кем-нибудь еще. Тогда киногруппу пригласили в специальную комнату в театре к человеку, сидевшему, как император, на небольшом возвышении и беспрестанно курившему. Именно он все решал. Казалось, он не хотел менять своего решения, но в то же время вроде бы изменил его: просто операторы продолжали снимать фильм, а он ничего не говорил.

Еще одна критическая ситуация возникла, когда дирижер Эмерсон Бакли сказал, что генуэзцы забыли взять гитару и аккордеон, которые требовались для второго действия «Богемы». «Может быть, в Китае найдутся аккордеон и гитара?» — спросил я Эмерсона. Со временем их, конечно, нашли, но мелочь, которую дома можно решить за пять минут, здесь вырастала в целую проблему.

По вечерам я чаще всего обедал в номере. Так как каждый день был заполнен встречами, общением со множеством людей, плюс еще репетиции, то к вечеру я мечтал только об отдыхе в кругу семьи и друзей. Иногда по вечерам, когда еще оставались силы, я спускался в большой буфет, который в это время открывали для нас в гостинице. Оказалось, что китайская пища, которую там предлагали, не нравится многим, особенно итальянцам, которым часто нравится только собственная итальянская кухня.

Однажды я вошел в буфет и увидел, что за столиком сидит молодой баритон из Рима. В одной руке у него был крекер, в другой — бокал с апельсиновой водой. У него был такой несчастный вид, что я пригласил его к себе на спагетти. Мне стало ясно, что многие соскучились по привычной еде. И вот каждый вечер я стал приглашать к себе по очереди кого-нибудь на обед. Особое внимание при этом обращал на исполнителей главных партий — им больше других нужны были силы. Надо мной сначала подтрунивали, что я привез из Италии продукты и поваров, но позже многие этому радовались.

Мне нравилось обедать внизу в буфете вместе со всеми, кроме того, не хотелось, чтобы хозяева думали, что я отказываюсь от их пищи. Как-то вечером я послал наших поваров на кухню, чтобы они показали китайским поварам, как надо готовить макароны. В другой раз мы устроили состязание с режиссером Романом Терлецким и кое-кем из певцов — кто больше выпьет пива. Потом мы начали петь, и получилось соревнование с несколькими хористами из Генуи. В Генуе сильно влияние коммунистической партии, и некоторые генуэзцы из труппы были коммунистами. Они пели партизанские песни, чтобы выразить свою солидарность со служащими отеля.

Настроение в буфете обычно было веселым. Однажды, заканчивая обед с моей сестрой Лелой и несколькими друзьями, мы почувствовали себя такими счастливыми, что запели итальянские песни. Официанты прекратили работу, послушать нас вышли из кухни повара. Когда мы кончили петь, они зааплодировали. Затем произошло что-то невероятное.

Один из поваров запел китайскую песню. Все смолкли. Мы пели свои песни все вместе, а он пел один. Подумалось, может быть, остальные подхватят? Нет — он пел совсем один. Мы ждали, что песня вот-вот закончится, но она все продолжалась и продолжалась. Кое-кто из моих друзей уже стал разговаривать — я их остановил. Нас все больше завораживал этот замечательный концерт. Юноша дошел до какого-то места, забыл слова и расхохотался. Остальные — тоже. Пение продолжилось. Это было захватывающее представление, зал был совершенно зачарован незнакомой музыкой. Восхищенный, я от души поздравил певца.

Днем, находясь среди китайцев, я с удивлением узнавал, что многим, даже детям, известны названия опер, которые я записал. И юные, и пожилые протягивали мне кассеты с моими записями и просили дать автограф. В Китае оказалось на удивление много моих записей. Я спросил представителя «Лондон Рекордз», находившегося в нашей группе, что, должно быть, они продают в Китае много моих кассет? Он ответил: «Не продаем. Ноль». (Те записи, что я видел, все были с «черного рынка».)

Мне жаль фирму «Лондон Рекордз». Заодно и себя: ведь я не получал своих процентов от кассет, продаваемых на «черном рынке». Но меня поразило другое: молодые китайцы прилагали немало усилий в поисках моих записей. Чтобы получить автограф, многие приносили также мою первую книгу, написанную совместно с Биллом Райтом. Она была, разумеется, на китайском языке и напечатана на скверной бумаге. Читалась она, естественно, по-китайски — сверху вниз. Но это была моя книга: «Паваротти. История моей жизни». Я подписал много экземпляров.

Приближалась премьера «Богемы». Волнение все больше овладевало нами. Волновались и работавшие с нами китайцы. Толпа у театра, когда я подъезжал на машине, день ото дня, казалось, становилась все больше. Когда я ехал по улице, все больше людей махали мне рукой. Переводчик г-н Ву держал нас в курсе событий и рассказал, что много билетов на наши спектакли роздано бесплатно тем, кого партия хотела поощрить. Но остались места и для продажи. Люди часами стояли в очереди за билетами, на улице торговали моей книгой и кассетами с моими записями.

Наконец наступило 28 июля 1986 года — день премьеры «Богемы». Было так жарко, что я удивлялся, как еще держится грим на наших лицах. Но все прошло очень хорошо. Я испытывал необыкновенные ощущения, исполняя в Пекине перед китайскими зрителями свою любимую роль, которую столько раз пел за прошедшие двадцать пять лет. Мне сказали, что многие рабочие были награждены билетами в театр за ударный труд. Они приехали на велосипедах сразу после работы, не успев переодеться. Как это было не похоже на обычную чинную атмосферу западного оперного театра!

Так как я никогда прежде не пел в Китае и не говорил с теми, кто там бывал, то не представлял, как будет реагировать зал на мое пение. Мне было известно, что в Китае есть любители западной оперы, в частности, итальянской. Но я считал, что ко мне потому проявляют интерес, что видели меня в концертах по телевидению. Людям было просто любопытно, а это совсем не значит, что им нравится западная опера. Со своей стороны, я ведь тоже хотел удовлетворить свое любопытство и увидеть китайскую оперу. Но я бы слукавил, если бы стал бешено аплодировать после ее окончания. Мне говорили, что публика в Китае спокойная и сдержанная, и предупредили, чтобы я не расстраивался, если прием в Пекине будет не таким теплым, как на Западе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});