Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

— Иоганн, вы умеете лазать по деревьям?

— О, йя, герр барон.

— Тогда полезайте на эту сосну и посмотрите, где железная дорога. Здесь недалеко станция. Вы, наверное, увидите крыши построек.

Послушный немец полез на дерево, но, как ни напрягал зрение, ни дороги, ни крыш, ни большой скалы, стоящей за станцией, не увидел.

— Кругом лес. У нас в Германии таких лесов совсем нет. Надо, герр барон, идти на гросс-штрассе.

— Да, хорошо идти… Но как мы на ваше штрассе выйдем? Нет, лучше будем ночевать здесь, в лесу.

— Шляфен, о нет, тут нельзя — комар съест.

— Не только комар, — сказал я, указывая на сорванную с мясом кору сосны.

Вспомнился рассказ покойного отца. Медведи, идя за самкой, оставляют на деревьях такую метку, стараясь сделать её как можно выше, чтобы отбить у низкорослых соперников охоту идти по следу медведицы.

— Вот метка медведя, вот след его когтей…

Несмотря на страшную усталость, всё моё существо пронизывала великая досада и злоба на то, что я заблудился и не сумел предупредить сына. Воображение рисовало мрачные картины, и я невольно прислушивался, не раздадутся ли звуки выстрелов из Маргаритина… Но был слышен только гул комаров и совиный хохот…

Кто не бывал в девственных уральских лесах, тот не поймёт, так же как не понимал и я, что можно заблудиться в полосе в три версты шириной, да ещё прорезанной двумя линиями железных дорог. Но тот, кто знает леса, эти чертовы городища, сопки да болота, тот не отнесёт мою ошибку к разряду легкомысленных. Нет, без компаса сюда соваться нечего даже опытному лесничему.

Передо мной стоял вопрос уже не о спасении сына, а о том, как выбраться из этого заколдованного леса, как избавиться хотя бы от комаров, от укусов которых и у меня, и у несчастного немца опухли лица…

В мыслях — пусто, и в дополнение ко всему, начала томить ужасная жажда.

Взошла луна, и мы тихо тронулись в путь, сами не зная куда. Шли, отмахиваясь от комаров.

Вдруг Иоганн крикнул радостным голосом:

— Герр барон, штрассе, штрассе!

И мы выходим на шоссе саженях в десяти от верстового столба.

Приглядываюсь к цифре, читаю: «Девятнадцать». Смотрю на часы — половина второго. Итак, я совершенно бесплодно проблуждал целых три с половиной часа. Теперь торопиться нечего. Закуриваю трубку и с удовольствием ложусь прямо на пыльное каменное шоссе. Мокрое платье облегает ноги, ноющие от усталости, комаров почти нет, нет и тревожных мыслей…

— Господи Боже милостивый, — твержу я, глядя в беспредельное тёмное небо, — да будет воля Твоя.

И на меня ниспало такое спокойствие, что, кажется, если бы я увидел не только тигров, львов, медведей, но даже дюжину комиссаров, то не только бы их не испугался, но и не двинулся бы с места.

Однако всё больше хотелось пить, несмотря на лёгкий предутренний ветерок, от которого моим мокрым ногам становилось не на шутку холодно. Делать нечего — надо вставать.

Взяв Иоганна под руку, я двинулся, как автомат, по знакомой дороге. Прошли пять вёрст. Появился мост через Решётку. Было ещё темно. Спустившись к речке, мы жадно припали к воде.

— А вот и моя земля, — указал я Иоганну на жалкие шесть десятин.

Иоганн восхитился моим богатством.

— Помилуйте, — прошептал он, — целых шесть десятин такой земли и такого леса…

* * *

Уже рассвело, когда я подходил к усадьбе Маргаритино, с трепетом думая о судьбе сына.

На застеклёной террасе ещё горел огонь, в окнах торчали незнакомые головы.

Я направился во флигель и залез под полог на кровать сына. Вот где блаженство!.. Неожиданно возле меня очутился мой верный пёс Трамсик, выказывающий визгами и лизанием моего лица свою неподдельную радость и дружбу.

Дверь отворилась и вошла Маргарита Викторовна.

— Владимир Петрович, это вы?

— Я.

— Ну, слава Богу. Я вас увидала, но никто из комиссаров вас не заметил. Сейчас же бегите в лес, а то вас арестуют. Владимир Михайлович и Володя успели убежать, а Толя и Боря с ними отлично беседуют. Обыск закончился благополучно…

— Ну нет, я никуда не убегу — мочи нет. Пусть лучше арестуют, — не то наяву, не то во сне ответил я. — Принесите, ради Бога, холодного молока…

Выпив залпом два стакана, я залез под одеяло, и приятная дремота охватила моё усталое тело. Ведь, шутка ли сказать, за небольшими отдыхами я пробыл на ногах более двенадцати часов и, значит, сделал от тридцати шести до сорока вёрст по ужасной дороге!

Однако, как ни был я утомлен, всё же сознание близкой опасности гнало сон, и время от времени я высовывал голову из-под полога и через окошко старался рассмотреть, что происходит на террасе.

Дверь отворилась, и вбежала Оля Имшенецкая.

— Слава Богу, всё благополучно: закладывают лошадей. Они всё поджидали вас, но решили, что вы вернулись в город.

Убежала.

На дворе уже светало… Из усадьбы вышли «товарищи» с винтовками. Лениво волоча приклады по земле, они направились к флигелю. Один из них взошёл на крыльцо. Запрыгала щеколда в запоре. Ну, теперь я пропал… Схватил Трамсика за морду, чтобы не смел лаять… Но чудо свершилось! Почему-то дверь, так легко открывающуюся, комиссар не открыл, сойдя ленивой походкой с крылечка и направившись обратно в дом.

Слава Богу!

С комиссарами из усадьбы выехал и дворник Фёдор.

Слава Богу, мы спасены!

* * *

Хозяин заимки, Владимир Михайлович Имшенецкий, был человек практичный, не без хитрецы. Дабы спасти свою заимку, он с ранней весны начал хлопотать в Екатеринбургском, Исетском и Решётском совдепах о разрешении организовать сельскохозяйственную коммуну. После уплаты мзды его хлопоты увенчались успехом… Коммуна была разрешена. В члены была записана вся семья Имшенецких, моя и, для большей демократичности, дворник Фёдор и два плотника. Мы честь честью заказали бланки, печать и выдавали друг другу мандаты на право проезда в город, что тогда было запрещено. Комиссаром расписывался Имшенецкий, а секретарём — я.

Комиссаром села Решёты состоял очень умный, хозяйственный солдат-мужик и безусловно честный человек. (Был такой случай: Имшенецкий решил сделать ему подарок и преподнёс пятьсот рублей. Он спокойно выслушал и, отказавшись от мзды, предложил ему эти деньги внести в Решётскую коммуну, о чём и выдал квитанцию.) Частенько, почти каждое воскресенье, он приезжал к нам наблюдать за нашими работами и присылал крестьян посмотреть работу огородника-немца и инкубатор, который всех крестьян очень интересовал.

Вот эти-то документы, гласящие о том, что у нас коммуна, и спасли положение, сбив с толку приехавших делать обыск «товарищей»… Выяснилось, что обыск был назначен по доносу плотника Николая. Он совершенно верно указал, что у нас имеются такие запрещённые к владению предметы, как пишущая машинка, револьверы, сёдла, велосипеды и даже мотоциклетка. Имелась и мука в большем, чем полагалось, количестве, и сахар. Было чем поживиться. Но всего за несколько дней до обыска, предчувствуя грозу, наша молодёжь воспользовалась тем, что плотники перепились, сварив себе самогонку. Разобрав в лачужке плотников потолок, юноши положили на чердак мотоциклетку, велосипеды и пишущую машинку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});