Екатеринбург - Владивосток (1917-1922) - Владимир Аничков

По дороге в Государственный банк мне встретился Павловский, возвратившийся из отпуска. Он шёл к комиссару Чутскаеву.

— Что слышно? — спросил я.

— Вчера получено известие из Москвы, что вскоре будет подана серьёзная помощь против чехов. Так что вся эта авантюра, слава Богу, будет скоро ликвидирована.

Я удивился и не смог воздержаться от восклицания:

— Как — слава Богу? Вы что?

— Да, я против этих выступлений — они только озлобляют большевиков.

Я сухо простился с Павловским.

К Чернявскому меня допустили. Он был рад моему приходу и начал жаловаться на большевиков и на отвратительный режим арестного дома, находившегося в ведении ГПУ.

— Скажите, Василий Васильевич, откровенно: не по вашей ли просьбе вас арестовали?

— Я так и думал, что вы зададите этот вопрос. Арест был для меня выгоден на случай прихода чехов. Я сидел под арестом при самых отчаянных условиях в доме Злоказова, где в одной комнате содержалось шестнадцать человек. И даже там я думал, как хорошо, что меня арестовали.

— Однако что вы натворили? За что такая немилость?

— А, видите ли, арестовал меня Войков. Он дал мне знать, что в пять часов начнут вывозить ценности; я и приказал явиться всему штату. Оказывается, он желал произвести вывоз ценностей келейно и страшно на меня за это рассердился. Потом придрался, что я без его разрешения, ввиду эвакуации отделения в Пермь, выдал служащим по двухмесячному окладу.

Простившись с Чернявским, я не рискнул идти домой, а зашёл в Северное страховое общество и просидел там до обеденного времени, как мы и сговорились с женой.

Ровно в три я сел за обед, а в четыре, захватив с собой краюху черного хлеба, вместе с кучером, немцем Иоганном, двинулся пешком в обратный путь, в Маргаритино.

Если бы это путешествие мне суждено было проделать двумя месяцами раньше, то я, наверное бы, на него не решился. Но теперь я окреп физически и был уверен, что свободно пройду расстояние в двадцать две версты без особой усталости.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАРГАРИТИНО

Погода стояла великолепная, хотя для ходьбы было немного жарковато. Но я утешал себя тем, что часа через два наступит вечерняя прохлада.

Первые четырнадцать вёрст я прошёл бодро, только хотелось пить, поэтому я решил зайти на лесной кордон и попросить молока. В избе я застал молодую хозяйку с довольно интеллигентным лицом. На мою вежливую просьбу продать мне крынку молока я получил резкий отказ.

— Много вас здесь шляется, буржуев. На всех молока не наготовишься.

Пришлось ретироваться. Выхожу на крыльцо и вижу, что мой Иоганн оживлённо болтает по-немецки с камарадом. Я недоумеваю, как, каким образом в четырнадцати верстах от города встретились двое военнопленных. Кое-как вступаю в разговор и узнаю, что камарад, собрав группу из восьми военнопленных, решил пешком пуститься в Германию, но несчастному так натёр ногу неуклюжий сапог, что он отстал от своих и решил вернуться в Екатеринбург.

Поделившись с ними краюхой хлеба, я уже собрался отправиться в дальнейший путь, как по шоссе подъехал дядюшка Имшенецкого, Ковылин, с сыном. Он возвращался из Маргаритина.

Поздоровавшись, он предложил выпить с ним чаю. Я рассказал ему про строгий приём хозяйки, но он оказался её знакомым. Потеряв около часа, я всё же подкрепил свои силы.

Ковылин приезжал в Маргаритино для того, чтобы предупредить Имшенецких, что им и мне грозит арест. Он настоятельно просил меня не идти по шоссе. Меня могут легко узнать.

Пришлось послушаться благоразумного совета и продолжать путь не по шоссе, а рядом — по довольно извилистой лесной тропинке.

Пройденные четырнадцать вёрст давали себя знать, и каждый камень или пень, пригодные для сидения, манили к себе.

Тропа, по которой приходилось идти, то отдалялась, то выходила на самое шоссе. Прошло около часа, лес стал редеть, и, выйдя по тропке на шоссе, я очутился как раз против верстового столба с цифрой девятнадцать. Слава Богу, осталось идти до поворота на окольную дорогу всего три версты, с радостью подумал я. И только я полез в карман за трубкой, чтобы закурить, как моё внимание привлекла бричка, едущая шагом саженях в тридцати впереди меня, запряжённая прекрасной чистокровной кобылой.

В бричке, спиной ко мне, сидело двое: один — матрос, а другой, судя по кожаной куртке, — комиссар. Оба с винтовками… Кучер обернулся назад и пальцем указал седокам на меня. Лицо кучера показалось мне знакомым, но кто это был, я сразу узнать не мог. Предчувствуя опасность, я повернулся к ним спиной и вновь увидел саженях в пятидесяти едущие из города ещё две брички с седоками, вооружёнными винтовками. В один миг я сообразил, в чём дело, и припомнил, кем был указавший на меня кучер. Им оказался плотник Николай, успевший сбрить большую чёрную бороду. Ясно, что едут к нам в Маргаритино.

Не долго думая, я, быстро повернувшись на каблуках, бегом пустился в лес.

Позади меня бежал Иоганн.

— Герр барон, — кричал он, — так нельзя, вы заблудитесь, тут нет штрассе…

Пробежав минут пять, я не слыша ни выстрелов, ни погони, приостановился и пошёл дальше шагом. Иоганн скоро нагнал меня. Я объяснил ему, в чём дело, и сказал, что до Маргаритина отсюда, по моим расчётам, не более трёх верст. На этом небольшом пути мы должны будем пересечь полотно строящейся Казанской железной дороги, речонку Решётку и, наконец, Пермскую железную дорогу. Едущим же к нам большевикам нужно проехать по шоссе ещё три версты да по убийственной лесной дороге ещё не менее четырёх вёрст.

Это давало мне надежду опередить разбойников и спасти моего сынишку и всех Имшенецких от ареста. Особенно я волновался за молодёжь: все трое были призывного возраста и подлежали призыву в Красную армию, поэтому их могли схватить как дезертиров.

И откуда только силы взялись?.. Я почти бежал, по возможности спрямляя путь, руководствуясь заходящим солнцем. Перебравшись через небольшой горный хребет, я вышел на какую-то лесную дорогу, которая скоро исчезла в болоте. Не долго думая, я решился идти через болото, благо на Урале «окон» в болотах нет. Временами я погружался в грязь почти по брюхо. Иоганн возмущался и ругал русские порядки, жалуясь на отсутствие надписей с указанием, куда ведёт дорога… Вымокнув почти по пояс, я вновь полез на гору, заканчивавшуюся скалой из валунов. Посмотрев на часы, я понял, что брожу уже больше часа. Солнце почти село, становилось темно. Комары облепили нас так обильно, что из-за мощного назойливого жужжанья было хуже слышно ругань Иоганна. Я вновь полез в болото, которое казалось бесконечным. Наконец я до-стиг противоположного берега и почти в изнеможении упал на сухую, усеянную сосновыми иглами землю под огромной развесистой сосной.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});