Ценнее власти (СИ) - Ольга Арунд

перед Чехом!

Даже желание спать пропадает, стоит вспомнить наше знакомство с Виктором.

— Мы с тобой не друзья, — склоняет голову князь, открыто меня рассматривая. Как будто девушек в пижаме ни разу не видел. — И никогда ими не были.

— Тогда я не понимаю, — понизив голос, я перетекаю на колени, оказываясь вплотную к Бенешу, — что не друг делает в моей спальне и в моей постели.

Метка обжигает предупреждением, но у меня даже мысли около постельной в отношении князя нет. Так, одна провокация. И мы оба прекрасно это осознаём.

— Помогает, — хмыкнув, отстраняется князь не разочаровывая. Он поднимается и достаёт из кармана плоскую флягу.

— Только не кровь, — с мученическим стоном я откидываюсь на подушки. — Сколько можно мне её таскать. Не хочу я её, не-хо-чу.

— Это не кровь, всего лишь укрепляющий отвар. Чтобы лучше спать. — Откинув крышку, Бенеш протягивает мне фляжку. — Не доверяешь? — поднимает бровь, когда я не двигаюсь.

— А должна?

Но хуже вряд ли уже будет, поэтому я беру фляжку и принюхиваюсь. Пахнет травами и вишней. Бросаю ещё один взгляд на бесстрастного князя, а потом выпиваю почти половину. Действительно, травы — я узнаю почти все. И вишня, но не сок, крепче. Что-то похожее на вино, но не оно.

— Тоже собрано в особый день? — киваю я на фляжку и возвращаю тару хозяину.

— Вроде того.

Бенеш убирает фляжку и просто смотрит. Улыбается. С интересом ждёт реакции.

А выпитый отвар вдруг обжигающим теплом прокатывается по всему телу. Придаёт лёгкость, стирает тревоги, добавляет смелости.

Метка пропадает. Все эти дни я не замечала её присутствия, а сейчас раз, и в голове и сердце становится вдруг пусто.

— И что в нём было?

Сознание ещё моё, реакции — нет.

Нехорошие реакции, мало похожие на то, что подмешала мне Стася. Потому что все мои мысли принимают опасный оттенок. И хотелось бы сказать, что плотоядный взгляд на князя принадлежит не мне, но увы. А его ответный, пристальный и хищный только разжигает непонятное нечто внутри меня.

И хуже всего, что подушечки пальцев начинают зудеть от желания коснуться доступного и подлого вампирюги.

Из рук которого я теперь не приму даже живую воду. Лучше смерть.

— Сейчас и узнаем.

Сволочь.

Почему? А кто его знает. Не потому ведь, что всё это время спасал, поддерживал и заботился. Не потому, что готов защитить от целого мира. Не потому, что готов этот мир сжечь дотла. И всё ради маленькой и скромной меня.

Потрясающее чувство.

Вдохновляющее на подвиги.

И на то, чтобы одним слитным движением его оседлать. Качнуться от неудобной позы. Ощутить горячие ладони, поддерживающие под спину.

Интересно, почему горячие, если вампиры немножко трупы?

Весело фыркнув от дурацкой мысли, я устраиваюсь удобнее.

— Зачем ты это сделал?

— Что сделал?

Поддерживать больше не надо, и его ладони скользят по моим ногам. Ложатся на бёдра. Прижимают ближе, не оставляя между нами пространства.

— Неважно.

Потому что действительно всё равно. Мне наконец-то легко и спокойно. А безграничное, невероятное всевластие только усиливает удовольствие.

— Неважно, — эхом отзывается князь, почти касаясь моих губ своими.

Рвано вздыхает. Но эта медлительность раздражает, и я резко подаюсь вперёд, утягивая его в чувственный, требовательный и такой желанный поцелуй.

Я просыпаюсь мгновенно. Просто открываю глаза и не понимаю, почему внутри поселилось странное чувство неправильности. Словно я сделала что-то, что не стоило делать. Но адская боль в голове отвлекает от копания в себе.

Едва разлепив чувствительные губы, я с протяжным стоном сажусь в постели. Виски ломит, взгляд не фокусируется, а чужое сердцебиение отдаёт набатом в голове.

Но стоит подумать об этом, и стук замолкает.

Поздно.

Я поднимаю взгляд и встречаюсь с князем. С расслабленно сидящим князем в кресле, которое он сам подтащил к кровати, потому что раньше мебели здесь не было.

— Как ты?

— Не знаю, — обречённо запустив пальцы в волосы. — Что со мной опять было?

— Не помнишь? — Бенеш поднимается, подходит ближе.

Я чувствую его взгляд. Вижу и небрежно застёгнутую рубашку, и в целом взъерошенный вид. Успеваю удивиться, потому что обычно он куда более аккуратен.

И принимаю из его рук бокал с водой.

Чтобы получить вышибающий воздух удар в грудь, с которым всё вдруг встаёт на свои места.

— Ты! — Вот только пока я могу лишь шипеть.

Реакции заторможены, каждое движение отдаётся ноющей болью. Зато мозг функционирует исправно, подкидываю одну за другой похабные картинки. Увы, со мной и Бенешем в главных ролях.

— Только дай мне встать, — угрожаю, откидываясь на подушки.

Хочу бросить бокал ему в лицо, но князь мягко перехватывает мою ладонь и заставляет-таки сделать несколько глотков.

Стыд, отвращение и страх. Страх оттого, что будет, когда об этом узнает Марек.

И плевать, что Бенеш что-то мне подмешал. Не оправдание. Как и то, что я раз за разом допускаю его слишком близко. Мало того, доверяю, что вообще за гранью разумного.

Так же, как и то, что не будь Мара…

— Станешь моей княгиней?

От такого вопроса, у меня даже головная боль отступает.

— Только чтобы убить, а потом развалить всю вашу шайку.

А вот злости нет. На него нет — на себя её навалом.

— Оль…

— Просто уйди, — пряча лицо в ладонях. — Я обязательно придумаю, как тебе отомстить, но попозже. Когда перестанет тошнить от самой себя.

— Прекрати. — Бенеш выглядит слишком мрачным для того, кто добился своего. — Ничего не было.

— То есть ты не травил меня, чтобы соблазнить? — Нервный смешок. — Я всё помню, князь, так что утешающие речи оставь при себе.

— Совсем всё? — Он окидывает меня взглядом, усмехается.

А я проваливаюсь в новый приступ отвращения, заново окунаясь в воспоминания. И в последнем князь нависает надо мной уже без рубашки, я же тянусь к ремню на его брюках.

— За идиотку меня держишь? Я прекрасно знаю, чем заканчиваются такие вот фильмы, даже если не помню концовки. Поэтому будь добр, исчезни, пока у меня не подуспокоится желание тебя убить.

— Оля, — он качает головой.

И я не успеваю среагировать.

Бенеш обхватывает моё лицо ладонями, прикрывает глаза, и я проваливаюсь в виденную уже сцену. Но с другой стороны.

С разбега окунаюсь в восхищение, восторг и трепет, каких не ждёшь от тысячелетнего мужика. Замираю от каждого своего же стона, улыбки и прикосновения. И едва не умираю в самый последний и окончательный раз, только услышав едва различимое, на выдохе и тише шёпота, имя.

Слишком знакомое. Искренне ненавидимое. И не своё.

А дальше вместо логичного продолжения — лёгкий взмах рукой и