Тайны московских монастырей - Нина Молева

И если опять-таки вернуться к дате кончины царской бабки, то точность надгробной надписи опровергается еще одним существенным обстоятельством. Нового владельца Семчина-Петровского не стало в 1705 году. Подобно всей прямой родне Натальи Кирилловны, жил Лев Кириллович недолго – умер не достигнув и сорока лет. На его похоронах родной матери не было. В связи с погребальными церемониями ее имя тоже не фигурировало. Все говорит за то, что Анны Леонтьевны давно не было в живых.

Но существует и еще одно обстоятельство, не привлекшее к себе внимания исследователей: последовательность строительства зданий в ансамбле Высокопетровского монастыря. Принято считать, что усыпальница Кирилы Полуехтовича появилась вскоре после его смерти – в 1691 году. Получается, что до нее в монастыре появилась великолепная Боголюбская церковь (1684–1685), ставшая усыпальницей всех Нарышкиных. Так почему же исключение, и притом очень скромное, не потребовавшее никаких сколько-нибудь значительных затрат, было сделано для основоположника рода? Что могло лишить права отца царицы Натальи Кирилловны покоиться в достойном царской семьи храме? И это после вступления внука на престол.

Думается, единственный ответ, который не опровергают документы: по существу опальная царица Наталья Кирилловна получила единственную возможность скромно похоронить отца в одном из окраинных и никак не связанных с дворцовой жизнью монастырей, а уже затем ей не было отказано и в праве построить в монастыре церковь. Шли годы правления Федора Алексеевича.

Он не готовился к престолу – у Алексея Михайловича был «объявленный» народу в 1670 году наследник, царевич Алексей Алексеевич. Федора пришлось объявить в 1674-м после неожиданной и тяжело пережитой царем кончины наследника. По образованности Федор не уступал старшему брату: тот же учитель Симеон Полоцкий, а от него – блестящее знание истории, мифологии, географии, польского языка и латыни, собственное представление о государственном устройстве и – мечта о независимости.

Ему мало лет при вступлении на престол, но еще меньше было в свое время Дмитрию Донскому. По сравнению с легендарным князем Федору Алексеевичу не слишком повезло с советчиками. Но в одном он неколебим: немедленное отстранение от престола всех собственных родных – Милославских. Сестры могли заниматься строительством и украшением новых своих кремлевских палат, выезжать в город и на богомолье. Если кто-то и мечтал о вмешательстве в государственные дела, его ждало горькое разочарование. Федор Алексеевич обходится своими любимцами – постельничим Иваном Максимовичем Языковым и стольником Алексеем Тимофеевичем Лихачевым. Он не идет навстречу сестрам даже в отношении выселения из Кремля вдовой царицы Натальи Кирилловны. Вместе с детьми.

Достаточно пятилетнему подученному матерью Петру броситься в ноги брату со словами: «Жалобу приношу… на Годунова, нарицаемого Языкова, который хочет меня нечестно и с матерью моею выслать из дома моего отца и от тебя государя, как древний Годунов царевича Дмитрия», – и Федор дает разрешение мачехе остаться в Кремле и даже начать строить себе новые палаты, правда, в отличие от царевен не каменные, а деревянные – на месте нынешнего Арсенала.

Федор Алексеевич увлекается архитектурой – по его собственному чертежу в Чудовом монастыре Кремля начинается перестройка старой церкви Алексея, прилегающих к ней палат и трапез. Он отменяет запрет отца на ношение западного платья и стрижку волос. Не считаясь с самыми серьезными последствиями в среде боярства, уничтожает местничество и дает распоряжение о сожжении знаменитых Разрядных книг, отменяет как «варварский обычай» членоотсечение. Федор Алексеевич задумывает Академию художеств, в которой должны получать бесплатное образование дети нищих и беспризорники. Даже в нарушение традиции дает «добро» на побелку Кремлевских стен, потерявших единый цвет из-за многочисленных починок.

По западных образцам начинают меняться особенно любимые юным государем торжественные выходы и шествия. И на все это ему дают право внешнеполитические успехи, в частности заключенный в 1681 году мир на 20 лет с Турцией и Крымом.

К тому же Федор Алексеевич принимает решение вернуть из ссылки смертельно рассорившегося с отцом бывшего патриарха Никона, которому, правда, не удастся вернуться в столицу – он скончается на обратном пути, – и Артамона Матвеева с семейством. О покровителе вдовой Натальи Кирилловны супруга умолила юная царица Марфа, которой боярин приходился крестным отцом. Но и для Артамона Матвеева возвращение оказалось несчастливым. Через считаные дни по приезде в Москву он погиб в Кремле во время Стрелецкого бунта. Осталась лишь память о доброй воле молодого царя.

Здоровьем Федор Алексеевич не отличался, как и все сыновья царицы Марьи Милославской. Зато дочерям передались жизненные силы ходившего с рогатиной на медведя Алексея Михайловича. Федор Алексеевич страдал от цинги, был подвержен приступам слабости, и все же последняя болезнь подступила неожиданно. Слишком неожиданно.

Можно было бы обвинить современников в обычной относительно царствующих особ подозрительности, если бы не переполох в теремах. Никто не поверил новости о тяжелом приступе, не поспешил в царскую опочивальню. Главное – не подумал о последствиях и необходимых к ним приготовлениях. Случилось непонятное.

С большим опозданием собрались всей семьей у постели умирающего – и почему-то оставили его одного в последние минуты. В момент кончины около царя была царица Марфа, одна из сестер-царевен и князь Михаил Алегукович Черкасский. Дальше для истории значение приобретали минуты.

Каждая из царствующих особ уходила из жизни по-своему. При иных обстоятельствах. С иными подробностями. Обычно с объявленным народу наследником, которому еще предстояло утвердиться на престоле. Всегда с духовной, условия которой спешили или не спешили выполнять. Последняя воля человека обретала смысл, только если входила в расчеты нового властителя. Неизменной оставалась запись о кончине, сделанная в Дворцовых разрядах. Краткая. Вразумительная. Следующая определенной формуле. Царь Михаил Федорович, первый из рода Романовых, скончался 1645 года июля 13-го дня в 4-м часу ночи. Отсчет времени в тот век начинался с наших восьми вечера. Значит, смерть наступила около полуночи.

Михаил Федорович Романов.

Его сын и наследник, царь Алексей Михайлович, приказал долго жить 1676 года января 30-го числа, тоже в 4-м часу ночи. Оба находились на престоле по тридцать лет.

С внуком, Федором Алексеевичем, все обстояло по-другому. Оказался на престоле подростком, царствовал всего шесть лет. Источники почему-то не удовлетворились обычной формулой и, самое главное, не сходились ни в минутах, ни даже в часах: 11 часов 45 минут – 12 часов 15 минут – 12 часов 30 минут – просто первый час дня – 17 и даже 18 часов.

Различная степень осведомленности авторов? И достоверности сведений? В том-то и дело, что все авторы располагали, казалось, не вызывавшими сомнения источниками. Однако каждый из них представлял свою придворную и приказную группу, если не сказать, партию. В сложнейших хитросплетениях ниточки тянулись к разным приказам, к успевшим сменить друг друга патриархам, к фавориту правительницы Софьи князю В. В. Голицыну, к просветителю Сильвестру Медведеву, к купцам, горожанам, придворным. Ошибки должны были иметь причину. Они могли преследовать и определенную цель.

Самый ранний срок называют «Записки» Ивана Шантурова и так называемый «Мазуринский летописец». По роду занятий Иван Шантуров не должен был записывать государственных событий. Он всего лишь площадной подьячий в Московском Кремле, то есть служивший на Ивановской площади Кремля в особой, пристроенной к колокольне Ивана Великого палатке, где осуществлялись функции нотариата – совершались купчие крепости, составлялись крепостные акты. У площадных подьячих было преимущество первыми узнавать царские указы, которые выкрикивались на всю Ивановскую площадь («во всю Ивановскую!») с крылец здания Приказов. В Приказах сидели их близкие и знакомые. Все кругом кишело слухами. Оставалось выбирать, иной раз додумывать, но вряд ли досочинять.

Но и «Мазуринский летописец» не представлял официальной исторической хроники. Его составитель – не автор! – использовал чужие сочинения. Вопрос о смерти Федора Алексеевича затрагивался в интересном и совершенно самостоятельном повествовании о народном восстании 1682 года. Автор явно принимал участие в развернувшихся событиях и писал под их непосредственным впечатлением. Момент царской кончины важен для него только как точка отсчета для всего, что должно было последовать за ним. А сам составитель принадлежал к окружению патриарха Иоакима Савелова, державшего нейтралитет между Милославскими и Нарышкиными.