Могло быть и так, или Эльфы тоже люди - Андрей Трегубов

— Кто такие серые?

Она подняла глаза… тишину разорвал гитарный перебор из открытого пашкиного окна.

— Не спитс-ся этому wanre![34] — в сердцах бросил эльф на уже ставшей привычной смеси языков, гневно глядя на распахнутые рамы, будто это могло урезонить или пристыдить менестреля.

Когда он опомнился и опустил голову, тумана уже не было.

— Я буду помнить тебя, Ориелен! — прошептал он.

За дальними горами занималась грустная, тоскливая заря…

Из окна шелестел Пашкин голос:

  …я решил податься   в вольные пастухи.   Не вернусь. Пока…

Глава 25. Агора-нео-фобная

«Гнездо Чайки»

Ведьма поднималась по тёмной винтовой лестнице к личным покоям. Шустрые молчаливые слуги молниеносно исчезали при её появлении. На втором этаже от лестницы вела анфилада комнат. Надежду всегда раздражала эта европейская мода: комнаты были проходными, в каждой — две двери, коридор отсутствовал. В таких комнатах невозможно было уединиться, скрыться, создать свой маленький уютный мирок. Она, с рождения жившая в алтайской избушке, долго не могла привыкнуть к такой открытости и затребовала себе и дочери самые дальние комнаты. Самые маленькие. Деревянные кровать, сундук и стол, на стене зеркало. И вид из окон на закаты западного побережья.

Проходя последнюю из комнат мужчин, она остановилась. По щелчку пальцев рядом выросла молчаливая фигура служанки.

— Передайте Ближним, пусть пошлют Двести-Семидесятую обратно в то звено, где сейчас Четырнадцатый. Он там один остался… — Добавила она негромко, будто себе. — И передайте, что я прослежу за её перемещением.

Служанка молча испарилась. Надежда вступила в свою комнату. Закрыла дверь, подошла к зеркалу. На него слуги прикрепляли письма, если хозяйки не было дома. На этот раз она обнаружила лист древовидного папоротника. Стоило только прикоснуться к листу, как на нём проявились буквы: послание светлой целительницы предназначалось только ей. Ведьма пробежала глазами строки, сморщилась, разорвала лист, швырнула в камин:

— Почему я узнаю всё от эльфийских королев, а не от своих подданных?!

Она прошла к окну, взглянула на угли догорающего заката над спокойным океаном.

— Впрочем, — начала успокаиваться она, — это всего лишь домыслы Наземной правительницы… Все ополчились на мою дочь. Либо кто-то сильно подставляет её, либо я не хочу видеть её предательства… Чем я заслужила её предательство? — по щеке скользнула старческая слезинка.

Эти минуты слабости властительница могла показывать лишь закатному солнцу. Наконец, она взяла со стола кувшин и сполоснула пылающее лицо прохладной водой. Мысли начали проясняться, разбушевавшиеся не по уставу чувства — уходить на второй план. В этом мире должен господствовать только разум. А чувства… чувства и породили её непутёвую дочь. Непутёвую, но любимую.

Надежда-Эстель тихо подошла к двери в комнату дочери. Оттуда не доносилось ни шороха.

«Может, её там нет? А она всё ещё на балконе?»

Правительница приоткрыла дверь. В сумерках рождающейся ночи на лежанке спала Эстелиель, по-детски поджав руки и ноги. Изо рта тянулась ниточка амулета.

«Долго, наверно, спит. Далеко ушла».

Надежда притворила дверь и, почти не осознавая своих действий, последовала за дочерью в мир сновидений… Она вознеслась выше золотой Цепи, догоняя закатное солнце, уходящее за горы в пустыню песка и океана. Цепь была почти пуста: сумерки — время смены докладчиков. Именно в сумерки всегда происходит всё самое преступное… Надежда быстро отыскала душу дочери и полетела подглядывать её сны.

Ведьма не очень удивилась увиденному: Эстелиель бродила вокруг избушки, в которой, по её словам, она оставила Разных. Хозяин бодрствовал и не знал о гостях. А Шестая побежала по границам звена, расспрашивая серых о тех, кого она привела.

«Нахалка! Вот нахалка! Неужели опасения Наземной подтвердились! И Подземная оказалась права в своих предупреждениях! И тамплиеры…»

Надежда не находила себе места, не могла собраться, наблюдая неумелую разведку дочери.

«Не может быть, чтобы они все лгали! Так продуманно, не сговариваясь… или сговариваясь?..»

И, раздираемая чувствами, она окликнула дочь. Та вздрогнула, оглянулась, испугалась, рванулась убежать, но остановилась. Замерла, опустив глаза…

«Неужели, всё-таки виновата?» — мелькнула ужасающая мысль у Надежды.

Вслух же она произнесла:

— Нам обязательно нужно поговорить. Как можно скорее. Просыпайся, когда освободишься, — и она поплыла по направлению к «Гнезду Чайки».

Началась ночь. В безлунной тьме нестройно мерцала золотой пыльцой Цепь. Потихоньку засыпали и появлялись здесь дневные доносчики. Они сторонились, пропуская повелительницу. Некоторые перешёптывались.

«Да, — думала ведьма. — За семьсот лет райской жизни я уже отвыкла от ощущения, что все против меня… Даже самые близкие. Что уж говорить об этих подданных. Они живут в абсолютном подчинении, но даже сейчас могут шептаться о свержении своих властителей или об уходе в мир Разных… Смотря, что задумал их лидер».

Она обернулась. Эстелиель следовала за ней, не приближаясь, и подчинённые никак не реагировали: не оглядывались на Надежду, не старались удалиться, не выказывали Шестой больше внимания. В общем, заговорщиками не казались.

«Может, не виновата… Подружилась с двумя Разными, притащила их сюда, не может поверить в их смерть, вот и ищет…» — она готова была поверить любому объяснению поведения дочери.

В молчании они дошли до замка, вернулись в свои тела, и Надежда присела в ногах дочери. Она казалась очень усталой, замученной. Будто не было у неё помощников и подданных. Сердце Эстелиель защемило от жалости к матери. В темноте неосвещённой комнаты каждая из них почти не видела сидящую напротив. Но это не нужно было. Несмотря на долгую разлуку, они чувствовали друг друга. Но не могли понять…

— Тель, девочка моя… Расскажи мне, зачем ты их ищешь? — начала Надежда тихим вкрадчивым шёпотом.

— Зачем тебе? — неожиданно ощетинилась та.

— Я хочу знать, чем ты живёшь…

— …Чтобы разрушить мою жизнь! — последовало из тишины.

— Ты опять, — оторопевшая Надежда не знала, как вести себя дальше.

Она рассчитывала на жалость дочери, на разговор по душам, который снова не клеился.

— Я не «опять», я «всё ещё»… У меня нет ребёнка, у меня нет и не будет любимого… По твоей милости…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});