Третий удар. «Зверобои» из будущего - Федор Вихрев

Ващенко перевел дух и продолжил:

— Далее, что касается убийства Ногинского. «Крот» пошел на убийство информатора по двум причинам: во-первых, считая того смертником, наговорил кое-что лишнее, например, что группа летит под Ровно, и кое-что еще. Когда разведчик не улетел — испугался, что тот его вычислит. Во-вторых, надеялся тем самым задержать вылет группы. Собирался спрятать тело, имитировать пропажу ротного без вести и свалить на него все, что можно и нельзя. Убил просто — изобразил «случайную встречу» и попросил посмотреть по знакомству, что с пистолетом — заедает, мол. Спокойно вынул оружие и выстрелил в упор, но спрятать тело ему не дали. То же укромное местечко облюбовала одна парочка, они-то, услышав выстрел, и спугнули «Мусатова». За время новой задержки вылета он хотел сам определить состав группы, потому как других контактов внутри нее у предателя не было.

— Вы уверены, что в группе Летт «крота» нет?

— Да, уверен.

— А какой смысл доноса на Иванову в Особый отдел? Разве не было понятно, что все выяснится за пятнадцать минут?

— Он ее не видел в лицо, услышал обрывок разговора Мякишева с Никой, когда лазил в кустах, высматривая место для убийства Ногинского. Считал, что это просто новая связистка с любовными письмами. Просто хотел проявить бдительность, подтвердить свою лояльность. Ну, и туману напустить…

Центр

— С-с-с-с-ц-у-у-у-ка…

Выматывающий душу вой сирен, тяжкая дрожь от работающего зенитного «крупняка», частое тявканье зениток — авангард 114-го полка попал под бомбежку, и теперь танки маневрировали, огрызаясь огнем из башенных пулеметов. Увы, но только на каждой третьей машине стоял крупнокалиберный — родной ДШК или американский «браунинг». Больше их просто не было. В качестве хоть какой-то замены на установленные сразу на заводе турели ставили «Дегтярев танковый» на специальном кронштейне. Толку от такого «зенитного пулемета» было немного…

Зенитки же наоборот — сойдя с дороги, они, стоя на месте, лупили в четыре ствола по немецким самолетам, заставляя их бросать бомбы не доходя до цели. В итоге — много воронок, стреляных гильз и один убитый с тремя ранеными среди зенитчиков. Налет закончился, и батальон, разошедшийся за время маневрирования, снова собирается на дороге и продолжает движение. Недолгое, к сожалению.

— Во-о-здух! — и снова свист падающих бомб, рев «лаптежников», пикирующих на плюющуюся огнем колонну, столб дыма, подсвеченного снизу языками пламени горящего соляра… Новый взрыв, столб пламени на месте ЗСУ-37-1, взрыв… нет, эта далеко.

БУМ! Хм, а красиво шмякнулся — с дымным шлейфом, с пламенем из горящего мотора и грязным клубом взрыва на месте падения. Красиво. Жаль, что один.

К моменту встречи с наземными частями вермахта у авангарда в активе было уже два сбитых самолета, а в пассиве — одна уцелевшая зенитка из четырех…

Город Ровно, столица рейхскомиссариата «Украина»

Май 1942 года

— Герр рейхскомиссар, я считаю, что несмотря на все наши усилия, обстановка в рейхскомиссариате по-прежнему напряженная. Даже привлеченные в качестве вспомогательной полиции местные уроженцы и члены национальных формирований, м-м-м, несколько ненадежны. Что уж темнить, герр Шене, — они подчиняются нам, но слушают лишь своих «самостийныйх» руководителей. И не стоит забывать о вражде между… как их там…

— Мельниковцами и бандеровцами, герр рейхскомиссар…

— Благодарю вас, герр группенфюрер. Что же касается действий контрпартизанских сил, хочу отметить 201-й охранный батальон, переброшенный по моей просьбе из Белоруссии, и боевую группу «Шимана», созданную из уроженцев дистрикта «Галиция» по предложению нашего уважаемого герра Шиманы. Теперь следующее…

Рейхскомиссар Кох дотянулся до стакана с водой, сделал глоток.

— Как правило, среди служащих батальона и группы нет лиц, разделяющих идеологию местных националистов — что очень хорошо, но все-таки их сил не хватает для подавления партизанских отрядов и подполья. Вдобавок, по некоторым данным, из Москвы прибыло несколько десятков лиц для активизации и усиления действий подполья и партизан. Несмотря на мои неоднократные обращения в Берлин, по поводу переброски хотя бы охранной дивизии СС или полиции, в этом было отказано.

— А мотивация, герр рейхскомиссар?

— В Фатерлянде полагают, что наши проблемы не столь значительны в сравнении с положением под Киевом и Житомиром. Вдобавок, напряженная ситуация сложилась на Севере, ввиду действий русских.

— Пока оперативные мероприятия, осуществленные СД и полицией, успехов и результатов не принесли. Более того, отмечена возросшая активность в районах, прилегающих к генеральному округу «Житомир».

— Герр Клемм, что вы можете сообщить по этому поводу?

— Герр рейхскомиссар! Мной и начальником СД неоднократно подавались докладные на имя вашего предшественника в отношении действий партизан на территории гаулейтерства и наличия разветвленной сети большевистского подполья. Нашими силами удалось навести более-менее удовлетворительный порядок, но для дальнейшей очистки территории от нежелательных лиц и преступных элементов нам потребовались дополнительные силы, в присылке которых было отказано с формулировкой «справитесь сами».

Ника

Проработка плана — еще та головная боль! Кажется, все уже предусмотрели, все продумали, все учли и снова:

— Вот здесь…

— А если станет машина…

— Сюда…

— Еще раз…

— Контрольное время…

— Маршрут…

— А если…

— Сюдой…

— Подстраховка…

— Расстояние…

— Прицельные ориентиры…

— Время подхода…

— Форма…

— Документы…

— Ребята, если это прокатит — мы будем самые везучие сукины дети на всей планете! Этот план — такое безумие, что просто…

— На то и рассчитано!

— Ну, тогда с богом!

— Пусть бог поможет немцам, а мы как-нибудь сами…

Мы сами. Больше некому. Нас, правда, прикрывают разведчики Медведева, но мы их не знаем и не видим. Они бойцы невидимого фронта. Связь с ними только через Ващенко. Если все пойдет по плану, им даже вмешиваться не надо будет. И где-то здесь живая легенда — Кузнецов. Интересно, узнаю ли я его? А может, мы уже виделись и я, как всегда, не узнала… Жалко и обидно. В который раз моя паршивая память на лица меня подводит.

Уже второй день я работаю в штабе комендатуры в качестве машинистки. По сути, делаю то, что в родное время делал ксерокс, — да-да, тиражирую документы. Пишущая машинка берет четыре копии, а их надо на некоторые документы до сорока — это по разным инстанциям и полицейским участкам. Что в них? Хотела бы сама знать, но… я как не знала немецкого, так и не знаю его, кроме десятка обиходных слов и фраз, выученных на скорую руку и зазубренных намертво. А печатаю я вслепую десятипальцевым методом, что на русском, что украинском, что на латинице. Главное, что пальцы знают сами, где какая буква расположена, и в текст не надо вчитываться. Хорошо, что у всех европейских стран буквенная латинская раскладка почти одинаковая — тут уже язык глубоко по барабану. Разве что в немецком четыре «лишних» буквы.

Устроилась я на удивление просто. Связной в Ровно с брезгливостью в голосе обхаял соседку, что вот девка продалась немцам ни за грош — машинисткой в штабе, а сама — краля. Тут же выяснили, что «немецкая шлюха» — одинокая женщина, ненавидимая всем кварталом с детства только за то, что дед был этническим немцем, а мать украинкой из-под Одессы. Да и сама семья всегда держалась «не здоровкаясь».

Найти в Ровно нормальную обувь оказалось самым тяжелым нашим заданием. Не то чтобы ее не было, но покрой немецкий и наш, отечественный, — это как небо и земля, а заявиться знакомиться в «прикиде не по теме» это все равно, что пойти на диверсию с миной без взрывателя — примерно так я объяснила своим мужикам. Прониклись. Туфли и колготки нашли. Остальной прикид дорабатывала на швейной машинке «Зингер», вспоминая длинные зимние ночи перед новогодними детскими утренниками. Спасибо дочке — она меня сподвигла в свое время научиться быстро шить без всяких выкроек.

Знакомство произошло без лишних выкрутасов. Подловила на выходе из магазина, толкнула, улыбнулась и извинилась:

— Ой! Пробачте, панi! Я така незграбна! Ось Ваша валiза! — и снизу, с колена, увидела, как недоверчиво и удивленно распахнулись глаза «объекта». Привыкла небось, что с ней заговаривать тут брезгуют. Жизнь научила быть гордячкой, не замечать хамство и презрение со стороны людей, плевки со стороны соседей и ничем не прикрытую ненависть горожан, а тут…

— Ой! Ваш хлiб! Biн впав у багнюку! Ой! Я так винна! Чи можу я якось згладити свою провину i пригостити вас фiлiжаночкою кави?