Русские поэты XIX века: Хрестоматия - Леонид Кременцов

1838

ПОЭТ

Отделкой золотой блистает мой кинжал;Клинок надежный, без порока;Булат его хранит таинственный закал —Наследье бранного востока.

Наезднику в горах служил он много лот,Не зная платы за услугу;Не по одной груди провел он страшный следИ не одну порвал кольчугу.

Забавы он делил послушнее раба,Звенел в ответ речам обидным.В те дни была б ему богатая резьбаНарядом чуждым и постыдным.

Он взят за Тереком отважным казакомНа хладном трупе господина,И долго он лежал заброшенный потомВ походной лавке армянина.

Теперь родных ножон, избитых на войне,Лишен героя спутник бедный;Игрушкой золотой он блещет на стене —Увы, бесславный и безвредный!

Никто привычною, заботливой рукойЕго не чистит, не ласкает,И надписи его, молясь перед зарей,Никто с усердьем не читает…

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,Свое утратил назначенье,На злато променяв ту власть, которой светВнимал в немом благоговенье?

Бывало, мерный звук твоих могучих словВоспламенял бойца для битвы;Он нужен был толпе, как чаша для пиров,Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпой;И, отзыв мыслей благородных,Звучал, как колокол на башне вечевой,Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык, —Нас тешат блестки и обманы;Как ветхая краса, наш ветхий мир привыкМорщины прятать под румяны…

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророкИль никогда на голос мщеньяИз золотых ножон не вырвешь свой клинок,Покрытый ржавчиной презренья?

1838

* * *

Ребенка милого рожденьеПриветствует мой запоздалый стих.Да будет с ним благословеньеВсех ангелов небесных и земных!Да будет он отца достоин,Как мать его, прекрасен и любим;Да будет дух его спокоенИ в правде тверд, как божий херувим.Пускай не знает он до срокаНи мук любви, ни славы жадных дум;Пускай глядит он без упрекаНа ложный блеск и ложный мира шум;Пускай не ищет он причиныЧужим страстям и радостям своим,И выйдет он из светской тиныДушою бел и сердцем невредим!

1839

ТРИ ПАЛЬМЫ

(Восточное сказание)

В песчаных степях аравийской землиТри гордые пальмы высоко росли.Родник между ними из почвы бесплоднойЖурча пробивался волною холодной,Хранимый, под сенью зеленых листов,От знойных лучей и летучих песков.

И многие годы неслышно прошли;Но странник усталый из чуждой землиПылающей грудью ко влаге студенойЕще не склонялся под кущей зеленой,И стали уж сохнуть от знойных лучейРоскошные листья и звучный ручей.

И стали три пальмы на Бога роптать:«На то ль мы родились, чтоб здесь увядать?Без пользы в пустыне росли и цвели мы,Колеблемы вихрем и зноем палимы,Ничей благосклонный не радуя взор?Не прав твой, о небо, святой приговор!»

И только замолкли – в дали голубойСтолбом уж крутился песок золотой,Звонков раздавались нестройные звуки,Пестрели коврами покрытые вьюки,И шел, колыхаясь, как в море челнок,Верблюд за верблюдом, взрывая песок.

Мотаясь висели меж твердых горбовУзорные полы походных шатров;Их смуглые ручки порой подымали,И черные очи оттуда сверкали…И, стан худощавый к луке наклоня,Араб горячил вороного коня.

– И конь на дыбы подымался порой,И прыгал, как барс, пораженный стрелой;И белой одежды красивые складкиПо плечам фариса вились в беспорядке;И, с криком и свистом несясь по песку,Бросал и ловил он копье на скаку.

Вот к пальмам подходит шумя караван:В тени их веселый раскинулся стан.Кувшины звуча налилися водою,И, гордо кивая махровой главою,Приветствуют пальмы нежданных гостей,И щедро поит их студеный ручей.

Но только что сумрак на землю упал,По корням упругим топор застучал,И пали без жизни питомцы столетий!Одежду их сорвали малые дети,Изрублены были тела их потом,И медленно жгли их до утра огнем.

Когда же на запад умчался туман,Урочный свой путь совершал караван;И следом печальным на почве бесплоднойВиднелся лишь пепел седой и холодный;И солнце остатки сухие дожгло,А ветром их в степи потом разнесло.

И ныне все дико и пусто крутом —Не шепчутся листья с гремучим ключом:Напрасно пророка о тени он просит —Его лишь песок раскаленный заносит,Да коршун хохлатый, степной нелюдим,Добычу терзает и щиплет над ним.

1839

МОЛИТВА

В минуту жизни труднуюТеснится ль в сердце грусть:Одну молитву чуднуюТвержу я наизусть.

Есть сила благодатнаяВ созвучьях слов живых,И дышит непонятная,Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,Сомненье далеко —И верится, и плачется,И так легко, легко…

1839

ПАМЯТИ А.И. ОДОЕВСКОГО

1Я знал его: мы странствовали с нимВ горах востока, и тоску изгнаньяДелили дружно; но к полям роднымВернулся я, и время испытаньяПромчалося законной чередой;А он не дождался минуты сладкой:Под бедною походною палаткойБолезнь его сразила, и с собойВ могилу он унес летучий ройЕще незрелых, темных вдохновений,Обманутых надежд и горьких сожалений!

2Он был рожден для них, для тех надежд,Поэзии и счастья… Но, безумный —Из детских рано вырвался одеждИ сердце бросил в море жизни шумной,И свет не пощадил – и Бог не спас!Но до конца среди волнений трудных,В толпе людской и средь пустынь безлюдных,В нем тихий пламень чувства не угас:Он сохранил и блеск лазурных глаз,И звонкий детский смех, и речь живую,И веру гордую в людей и жизнь иную.

3Но он погиб далеко от друзей…Мир сердцу твоему, мой милый Саша!Покрытое землей чужих полей,Пусть тихо спит оно, как дружба нашаВ немом кладбище памяти моей!Ты умер, как и многие, без шума,Но с твердостью. Таинственная думаЕще блуждала на челе твоем,Когда глаза закрылись вечным сном;И то, что ты сказал перед кончиной,Из слушавших тебя не понял не единый…

4И было ль то привет стране родной,Названье ли оставленного друга,Или тоска по жизни молодой,Иль просто крик последнего недуга,Кто скажет нам?.. Твоих последних словГлубокое и горькое значеньеПотеряно… Дела твои, и мненья,И думы, – все исчезло без следов,Как легкий пар вечерних облаков:Едва блеснут, их ветер вновь уносит —Куда они? зачем? откуда? – кто их спросит…

5И после их на небе нет следа,Как от любви ребенка безнадежной,Как от мечты, которой никогдаОн не вверял заботам дружбы нежной…Что за нужда? Пускай забудет светСтоль чуждое ему существованье:Зачем тебе венцы его вниманьяИ терния пустых его клевет?Ты не служил ему. Ты с юных летКоварные его отвергнул цепи:Любил ты моря шум, молчанье синей степи —

6И мрачных гор зубчатые хребты…И, вкруг твоей могилы неизвестной,Всё, чем при жизни радовался ты,Судьба соединила так чудесно:Немая степь синеет, и венцомСеребряным Кавказ её объемлет;Нам морем он, нахмурясь, тихо дремлет,Как великан, склонившись над щитом,Рассказам волн кочующих внимая,А море Черное шумит не умолкая.

1839

* * *

Э.К. Мусиной-Пушкиной

Графиня Эмилия —Белее чем лилия,Стройней ее талииНа свете не встретится.И небо ИталииВ глазах ее светится,Но сердце ЭмилииПодобно Бастилии.

1839

* * *

1-е Января

Как часто, пестрою толпою окружен,Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,При шуме музыки и пляски,При диком шепоте затверженных речей,Мелькают образы бездушные людей,Приличьем стянутые маски,Когда касаются холодных рук моихС небрежной смелостью красавиц городскихДавно бестрепетные руки, —Наружно погружась в их блеск и суету,Ласкаю я в душе старинную мечту,Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мнеЗабыться, – памятью к недавней старинеЛечу я вольной, вольной птицей;И вижу я себя ребенком; и кругомРодные всё места: высокий барский домИ сад с разрушенной теплицей;

Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,А за прудом село дымится – и встаютВдали туманы над полями.В аллею темную вхожу я; сквозь кустыГлядит вечерний луч, и желтые листыШумят под робкими шагами.

И странная тоска теснит уж грудь мою:Я думаю об ней, я плачу и люблю,Люблю мечты моей созданьеС глазами, полными лазурного огня,С улыбкой розовой, как молодого дняЗа рощей первое сиянье.

Так царства дивного всесильный господин —Я долгие часы просиживал один,И память их жива понынеПод бурей тягостных сомнений и страстей,Как свежий островок безвредно средь морейЦветет на влажной их пустыне.

Когда ж, опомнившись, обман я узнаю,И шум толпы людской спугнет мечту мою,На праздник незванную гостью,О, как мне хочется смутить веселость их,И дерзко бросить им в глаза железный стих,Облитый горечью и злостью!..

1840