Свободная любовь. Очарование греха - Якоб Вассерман

— Вот видишь, ты не верил, что она «из таких»!

Гиза в первую минуту не поняла этих слов, адресованных графу, потом выбежала из комнаты и, не помня себя от стыда, бросилась бежать по полям…

Случай остался бы тайной, если бы горничная, знавшая о знакомстве Гизы с фрау Герц, не пришла к ней в мастерскую и не рассказала обо всем. Возмущенная художница поспешила к Уибелейзенам. Рихард Уибелей-зен был приятелем фрау Зёдерборг, и поэтому его жена Гедвига была вынуждена общаться с женщиной, которую ненавидела. Обе дамы поехали к фрау Зёдерборг, не застали ее дома и взяли с собой Гизу, которая и до сих пор еще не вполне оправилась. Две ночи Гиза провела у Уибелейзенов. Но квартирка у них слишком тесная, и, кроме того, фрау Гедвига начала ревновать Гизу. У Ги-зы не было денег, она решительно не знала, куда ей деваться, и только постоянно твердила, что ни за что не вернется в тот проклятый дом на краю города. В то же время ее влекло туда с непреодолимой силой. Теперь они пришли к Анне Ксиландер, чтобы спросить, не может ли та приютить Гизу на неделю, оставшуюся до ее свадьбы.

Эта бессвязная история, в которой действующие лица не имели никаких разумных мотивов, Зёдерборг выступала в роли непостижимой личности, а Гиза напоминала сумасшедшую, которая не могла контролировать свои поступки, очень растрогал и рассказчицу, и слушательниц. Гедвига Уибелейзен начала всхлипывать, Катарина Герц последовала ее примеру. Не лишенная сентиментальности, Анна Ксиландер тоже заплакала и обняла Гизу. Ангелус, почувствовавший себя неловко среди таких непривычных звуков, начал тихонько подвывать. Рената, не имевшая ничего общего с этими женщинами, смотрела то на одну, то на другую, кусала губы и испытывала такое чувство, будто присутствует в театре на представлении, начало и конец которого ей неизвестны.

Наконец Анна Ксиландер заговорила.

— Вы правы, — сказала она, — Гизу нельзя предоставить самой себе; у Зёдерборг ее тоже нельзя оставлять. Вы говорите, чтобы я ее приютила. Не знаю, право, как это устроить. Я сплю на одной кровати с Ренатой. Но на несколько дней я могу перейти на софу, если Рената согласится спать с Гизой.

Все посмотрели на Ренату, которая изменилась в лице и нервно закусила губу. Как ни симпатична была ей, с одной стороны, Гиза, но спать с нею в непосредственной близости, ощущать на себе дыхание этой девушки, изведавшей, хотя и невольно, столько отвратительной житейской грязи, — мысль об этом возбудила в Ренате такое отвращение, что она резко и решительно сказала:

— Нет, я не хочу!

Отказ Ренаты произвел на всех одинаковое впечатление. Ангелус, как бы почувствовавший какую-то опасность для своей госпожи, стал около Ренаты, готовый защищать ее. Она уже раскаивалась не в самом отказе, а в той форме, в которой он был сделан. Нельзя было говорить это таким надменным тоном.

— Я хотела сказать, пусть лучше Анна спит на кровати, потому что она больше устает, чем я, а я буду спать на софе, — постаралась исправить свою неловкость Рената.

Но Анна мрачно усмехнулась; она вдруг почувствовала глубокую ненависть к баловню судьбы, каким была в ее глазах Рената, тогда как сама она казалась себе таким же несчастным, затравленным зверем, как и Гиза Шуман. «Она считает нас грязными и испорченными созданиями. Строит из себя саму невинность, — пронеслось у нее в голове. — Неужели эта куколка думает, что отличается от нас?»

Гиза встала, склонила по привычке голову к плечу и посмотрела на всех своим кротким взглядом мадонны.

— Благодарю вас, — сказала она, — я опять пойду туда, к Габриэли. Как-нибудь проживу эти несколько дней. Пусть будет что будет.

— Я буду каждый день навещать вас, — сказала Анна Ксиландер, гладя ее руку.

Рената почувствовала себя словно во вражеском стане.

— Оставайтесь здесь! — с тоскою обратилась она к Гизе.

Но та отрицательно покачала головой.

XII

1

Между Анной и Ренатой возникло отчуждение. Анна начала относиться к Ренате недоверчиво, хотя и не показывала этого, да и едва ли сама осознавала наступившую перемену. Но когда она бранила людей и аристократические привычки, непременно задевала и Ренату. По вечерам Анна искала различные предлоги, чтобы не ложиться в постель до тех пор, пока Рената не уснет. Она перестала гладить ее по волосам, восхищаться ее кожей и безупречными формами. Рената почувствовала некоторое облегчение, но резкая перемена в отношениях настораживала ее. Она становилась все сдержаннее и замкнутее.

Однажды она сказала:

— В последнее время вы изменились по отношению ко мне, Анна.

Анна промычала что-то неопределенное.

— Если я вам в тягость, вы должны сказать откровенно, я нисколько не обижусь.

— Почему же в тягость? Вы единственная, кто хоть немножко понимает нашего брата.

— Как странно! Вы говорите «нашего брата», как будто и я не такой же пролетарий, как вы.

— Такой же, да не такой. Нет, уж как видно, мир так устроен, что одной всю жизнь суждено носить шелковые юбки, а другой — бумажные.

Рената горько усмехнулась.

В эту минуту позвонил почтальон. Он принес письмо от баронессы Терке.

«Милая фрейлейн Рената! Узнав от знакомых ваш адрес, немедленно сообщаю вам известие, которое вас глубоко потрясет. Ваша мать скончалась 6 апреля во Фрейбурге. Об ее последних днях мне неизвестно никаких подробностей. Ваш отец лишь кратко сообщил мне о постигшем его несчастии. По почерку видно, как он поражен этим событием. Ваше имя также упоминается в его письме, но с такими эпитетами, что я не решаюсь их повторить. И все-таки отец ваш лучший из людей: одно слово, одно ваше письмо — и все могло бы быть улажено. С неизменной симпатией к вам,

Вильма фон Терке».

Рената прочла письмо, и оно выпало из ее рук.

— Что случилось? — равнодушно спросила Анна Ксиландер.

Рената безмолвно указала на письмо. Анна подняла его и прочла. Рената села в угол и неподвижно сидела там в течение нескольких часов. Дом, в котором она жила, показался ей тюрьмою, комната — камерой; в ней она была заключена с Анной Ксиландер, которая радовалась каждому прошедшему дню. В первую минуту Рената хотела бежать к баронессе Терке, в смутном стремлении узнать подробнее о смерти матери. Но потом подумала: «К чему это?» И осталась. Кто была теперь она, Рената Фукс, заблудшая дочь?.. Потом у нее явилась мысль поехать туда, где умерла мать. Но Рената не поддавалась уже, как прежде, непосредственным порывам своей фантазии и не хотела вторично выслушивать проклятия отца. Лучше быть вдали, страдать и ждать. Она удивлялась самой себе, удивлялась, что у нее нет слез, несмотря на глубину постигшего ее горя, и неподвижно сидела, глядя на лампу. Лампа коптила, и стекло стало черным от копоти. Рената не могла встать. Если бы лампа лопнула и в доме начался пожар, ей было бы безразлично.