Гибель Помпеи (сборник) - Василий Аксенов

…Там, в овраге, в буйных зарослях папоротника, лопухов и куриной слепоты, гуляла парочка – голодранец Рыжий и Аська – генеральская дочь. Там за ними следили из-за бузины я, бесшумный, как Гайавата, и кое-кто еще. О, девочка и мальчик, вы не видите беды, а трое хулиганов с лихой Подлужной в кепках «Костя-капитан», с раздутыми щеками, лопающимися от кавалерийского жмыха, цыкающие желтой слюной, уже идут по вашим следам.

– Гы-гы, – реготали в кулак хулиганы, – сейчас устроим сабантуйчик, сейчас накрутим леди Гамильтон косички…

Я спрыгнул сверху на одного из них, и сразу все покатилось в желтой и зеленой пелене, в которой иногда возникал, укрупняясь, набегающий Рыжий с сумасшедшим лицом, и все вертелось дальше, лиловый и желтый круг воспоминаний, лишь изредка прорываемый вспышками голубизны, в которых, в этих вспышках, бежали наши густой толпой, а потом «подлужные», а потом снова наши, и снова они, и Аська мелькала то ли в бантах, то ли просто в своих глазах, и сыпались тумаки, и вновь лилово-желтое застилало глаза, пока не улеглась пыль и не остановился этот бешеный бег возле трех странных сооружений на бревенчатых лафетах, возле трех катапульт системы Рыжего, установленных нами ночью над оврагом.

…Мой Рыжий – был ли это сон? – постепенно линял, от его флотской – или периферийной? – заносчивости не осталось уже ни следа, он мрачнел, озирался, стоя посреди зала, где не было ни одного свободного места и где, конечно, разговорное шевеление губ, улыбки, подмигивание и хохотание казались ему неким столичным таинством, исполненным глубокого смысла, а я сидел, вмазавшись в кресло, в страхе перед возможной ошибкой, а англосаксы уже встали, и стол очистился.

– Свободно, товарищ? – спросил сразу же подошедший Рыжий. – Мне нужно два места.

– Свободно, конечно. Только, извините, пока не убрано, – залепетал я, – но это очень быстро. Шурочка сейчас все наладит, вы не вол…

Он с удивлением смотрел на любезного гражданина.

– …нуйтесь, я здесь свой человек. Шурочка? Сейчас все уберут и накроют, будьте спокойны, а почему два?

– Я жду…

– Даму?

– Вот именно. Даму.

Улыбка порхнула по рыжим пятнышкам.

«Господи, Аську, что ли?»

– Это прекрасно. Все прекрасно, товарищ. А я вам не помешаю?

– Да чего там, стол большой, – устало, словно отмахиваясь от меня, сказал Рыжий.

Дама появилась вскоре. Это была Аська, конечно, но от ее толстоножества и постоянной надутости не осталось и следа. Это была замечательная высокая тридцатилетняя, усталая, все понимающая, слегка ироничная дама. Короткие черные (вот странность!) волосы, нежная шея, тонкая рука с папиросой, спокойный взгляд – все было безыскусственно, естественно, прекрасно, но почему же так невероятно сквозь даму проглядывала наша милая кривляка Аська?

Рыжий встал ей навстречу с суровостью, свидетельствующей о сложности и драматичности их отношений, вытянулся во фрунт, офицерскими приемами – стул назад, стул вперед – усадил даму, а она чуть кивнула мне, чуть улыбнулась мне, как человеку «своего круга», она сразу разгадала во мне человека «своего круга» и уже совсем с другой улыбкой повернулась всем телом к Рыжему. Улыбка и поворот были такими, что всем сразу стало ясно, что тут к чему.

Они заговорили сразу быстро, приглушенно, Рыжий – сердито, Аська – досадливо, а я, уткнувшись в чашку кофе, украдкой взглядывал на них, и то мне хотелось погладить этих детей по головам, то вдруг я сам становился тем прежним голодранцем перед чужими взрослыми людьми.

Они замолчали, когда подошла Шурочка, потом сделали заказ, потом опять замолчали… Разлад, разлад, размолвка, драма, страдание – вот что было у них, я это чувствовал и понимал, что тянется это годами.

– Алло, товарищ, – вдруг обратился ко мне Рыжий, – правда, что здесь бывают сплошные знаменитости? Вот мне говорили, что в этом ресторане плюнешь – и в знаменитость попадешь.

– Да, бывают. Вам правильно говорили, – сказал я, а Аська опять улыбнулась мне как человеку «своего круга».

– Ну где же они, товарищ? Покажите хоть одного. Надо же будет хоть чем-нибудь похвастать, – напористо куражился Рыжий.

– А вот, пожалуйста, посмотрите – возле колонны сидят Икс, Игрек и Зет. Это как раз знаменитости.

Все трое сделали мне «салютик», а Игрек привстал и поклонился Аське. Аська надменно ему кивнула.

– Ты знакома с ним? – быстро спросил Рыжий.

– Немного, – ответила она.

Икс улыбался овалом, Зет – полумесяцем, а Игрек, собака, улыбался кружочком.

– Может быть, вы тоже знаменитость? – спросил меня Рыжий.

– Нет, что вы, – испугался я.

– Ну-ну, не скромничайте, – улыбнулась Аська.

– А кто вы будете, товарищ, извините, а? – спросил Рыжий.

– Я художник, но не знаменитый. А вы кем стали, Рыжий?

– Что такое?! – заревел Рыжий. – Не хами, парень, а то…

– Успокойтесь, дорогой мой Рыжий с того двора! – воскликнул я. – Я знаю, кем вы стали. Вы стали конструктором страшных катапульт, при помощи которых Ганнибал разбил войска Наполеона и овладел городом Иерихон! А вы кем стали, Аська, генеральская дочь?

Они оба перегнулись через стол и напряженно уставились на меня, но взгляды их были невидящими, они были как буры, они стремительно уходили в прошлое, в то летнее утро, когда…

На краю оврага собралось все наше воинство – братья Яковлевы, Борька Майофис, Славка Ульрих, Рустем Кутуй, Эрик Дибай, Сережка Холмский и еще с десяток ребят, и Аська – Прекрасная Дама, и я, а Рыжий с того двора сказал:

– Это знаменитые катапульты, при помощи которых Ганнибал разбил войска Наполеона и овладел городом Иерихон, – и расхохотался.

А вокруг было: под чесночным соусом и томатным, под соусом тартар, под соусом ткемали и нашараби, с приправой из портулака и гурийской капусты, зимних помидорчиков и огурчиков, вкупе с шампиньонами и жюльенами из дичи – вырезки, люля, шашлыки, осетрина, судак-орли и чикен-табака – под хруст розовых ассигнаций, под бульканье «твиши», «псоу», «гурджаани», под бульканье рашен стронг водка, с тостами, без тостов, с намеками и без намеков, с аппетитом и без аппетита – под оркестр.

Они все еще блуждали взглядами где-то в закоулках «того двора», аукались взглядами среди жеребцовских лип, ныряли во влажный сумрак оврагов парка ТПИ в куриную слепоту.

– Эй, на «Астролябии», суп есть? – крикнул я, соединив клич нашего детства и современную глупую шутку.

– Петька, – улыбнулся Рыжий. – Петька? – крикнул он. – Петька? – захохотал он и дал мне через стол тумака.

– Бог ты мой, – сказала Аська и приложила ладони к щекам. – Петя, – нежно улыбнулась она мне, – вот уж никогда не думала, что художник Петр Н. – это наш Петя.

Началось: а помнишь, подожди, помнишь, как…

– Чемпионат по «махнушке»… как у тебя ноги-то? Штаб в дровянике, помнишь? Подождите, мальчики… ты, как всегда, через крышу… это когда организовалась тимуровская команда? Ну да… мне не нравилась утренняя физзарядка… ну, ты вообще… позвольте, товарищи, тимуровская команда – это тайное общество стремительных благодетелей, а Борька Майофис… да уж, а кто первый прыгнул с обрыва? Я, я, я… какая желтая там была вода, помнишь? А помните? Откуда тебе это знать? Наши заработки, чистим, блистим, лакируем, кто лучше всех выбивал дробь? Ты, ты, ты… мы пролезали в кино на «Леди Гамильтон», я всегда плакала в том месте, когда она старая… а пузырьки в аптеку? А те лягушки в заречных прудах… кто больше всего наловит лягушек? Я, ты, братья Яковлевы, мы их сдавали на кафедру физиологии, пятерка за штуку, а на Малой Сорочке – пшено в трофейной патоке… эрзац-сахар на нитке принес Сережка Холмский, ему батя из Германии… ну, а катапульты?

Теперь доказано, что все войны, какие только ни были на земле, имели экономическую первопричину. Крестовые походы, как известно, были вызваны поисками новых торговых путей на Восток, и даже война, которую затеял некий сластолюбивый хан для того, чтобы захватить грузинскую царицу Тамар в свой гарем, тоже имела таинственную экономическую основу.

Так и наша война с Подлужной улицей внешне была борьбой за оскорбленную честь нашей Аськи, за право Аськи гулять с кавалерами по оврагам. Из опроса пленных было выяснено, что защищает Подлужная вовсе не овраги и не право бесконтрольного разбоя по оврагам, вовсе не право обижать девочек в голубых бантах, а защищает она конюшни кавалерийской школы, примыкавшей к парку. Потайной лаз в конюшни к неограниченным запасам кавалерийского жмыха, а также общение с блистательными кавалеристами, а также кони, красавцы кони, которых разрешалось иной раз поводить за узду, – вот что волновало ребят с Подлужной и вот почему в то утро мы увидели их плотно сомкнутые ряды на дне оврага.

– Ну хорошо, давайте-ка, ребята, давайте, чтобы не расплакаться, бросьте, какой там ужас, девятнадцать лет, ну, прошли и прошли, а как бы ты хотела, милая моя, давайте выпьем, только уж без этого «со свиданьицем», за встречу, так, хорошо пошло, Рыжий?