Сурикэ - Густав Эмар

Выстрел из пистолета уложил его.

Шарль бросился на своего врага с поднятым прикладом.

— Не стоит труда добивать меня, — с усмешкой проговорил незнакомец, — в меня попали две пули.

— Голос мне знаком… — сказал охотник.

— Да, да, — отвечал раненый все еще насмешливо, — подойдите поближе, вы меня тогда узнаете.

Шарль, не подозревая никакого злого умысла, наклонился, но незнакомец, пользуясь последним случаем, схватил Шарля за блузу и, притянув его к себе, выхватил нож.

— Умри, собака! — воскликнул он, стараясь воткнуть ему нож в грудь.

Но охотник схватил его за руку, сжал ее как в тисках, отнял нож и бросил его в кусты.

Раненый упал в изнеможении, хрипя в предсмертной агонии.

— Почему вы так ненавидите меня, г-н Курбюиссон? Я не сделал вам ничего, кроме добра.

— А! Вы узнали меня наконец, г-н Лебо?

— Да, и тем более уверен, что между нами недоразумение.

— Вы ошибаетесь, г-н Лебо, недоразумения нет никакого.

— Вы меня искали здесь?

— Именно вас.

— Чтобы убить меня?

— Да, чтобы убить.

— Вы меня ненавидите?

— Вовсе нет.

— В таком случае, я вас не понимаю.

— Весьма вероятно, — отвечал умирающий с мрачным смехом.

Он, казалось, старался в продолжение нескольких минут вспомнить по порядку все происшедшее. Охотник грустно смотрел на него.

— Выслушайте меня, г-н Лебо, — сказал Курбюиссон глухим голосом, — вы убили меня, через несколько минут я умру…

— Вы молоды, — перебил его охотник, — в ваши годы природа…

— Не пытайтесь утешить меня, я умру, еще раз повторяю вам, пули попали туда, куда назначались; не станем терять драгоценного времени, мне надо сообщить вам вещи, весьма важные для вас.

— Если вы этого требуете, то говорите, я слушаю вас.

— Я вовсе не ненавижу вас, напротив, я всегда сохранял искреннейшую благодарность за услуги, оказанные вами мне, но бедность — плохая советчица; за что я ни брался, ничто не удавалось мне, все мои усилия были тщетны, часто мне по два и по три дня не приходилось иметь куска во рту, один Бог знает, что я вытерпел; надеялись, что я буду гордостью своей семьи, я стал позором для нее. На днях я встретился с одним человеком, которого знал, когда был еще богат; этот дьявол-искуситель справился о моем положении, я признался ему во всем, что выстрадал и что терплю в настоящую минуту, этот человек предложил мне пятьсот луидоров — целое состояние для умирающего с голоду нищего — и ставил только одно условие.

— Мою смерть, не так ли? — с горечью спросил охотник.

— Да, — сдавленным голосом отвечал умирающий, — я долго противился, клянусь вам…

— Я верю вам.

— Он пересыпал золотые перед моими глазами, вид их опьянял меня, я сходил с ума; остальное вам известно!

— Кто же этот человек?

— Граф Рене де Витре.

— Негодяй!

— Действительно негодяй, но это еще не все; нагнитесь ко мне поближе, кровь душит меня, я говорю с трудом.

Несчастный действительно весь посинел, холодный пот выступил у него на лбу, взор его блуждал, на губах выступила кровавая пена; с трудом можно было разобрать, что он говорил.

Шарль Лебо нагнулся к нему. Курбюиссон продолжал прерывающимся голосом:

— Он заплатил не за одну вашу смерть; кроме вас, мадам де… де…

Он испустил раздирающий душу крик, дрожь пробежала по телу, он привскочил, упал лицом вниз и не двигался больше.

Он умер.

Охотник осмотрел тело, чтобы убедиться, что Курбюиссон уже не дышит; в этом не оставалось сомнения.

— Бедняга! — философски заметил охотник. — Жизнь его была дурная, а конец еще хуже; но что он хотел сказать? Ему следовало бы прожить еще несколько минут… И вы, г-н де Витре, берегитесь!

Шарль обыскал карманы у мертвого и нашел в них засаленный бумажник, набитый бумагами, и несколько золотых — остаток от пятисот.

— Они помешают ему всплыть наверх, — сказал Шарль, опуская золото обратно в карман покойника.

Он поднял тело и бросил его в реку. Так как было уже поздно, Шарль поспешил вернуться в крепость.

— Что видели нового во время своей долгой прогулки? — спросил Ларутин.

— Ничего, — лаконично ответил охотник.

ГЛАВА IX. Где вполне обрисовывается фигура Сурикэ

На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.

Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.

За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.

Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.

Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом — да извинит нас читатель за сравнение — как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.

— Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?

— Очень поздно.

— И теперь уже встал?

— Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом…

— А! — сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.

— Когда надо делать дело, у него никому нет спуску…

Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.

— Ну, что нового, друг Шарль? — спросил генерал, когда охотник подошел ближе.

— Новостей довольно; имею честь кланяться, — отвечал Шарль Лебо. — Как вы спали?

— Отлично, благодарю вас, — сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. — Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?

— Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.

— Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.

— Сомневаюсь, генерал.

— Все равно расскажите все по порядку.

— Во-первых, меня чуть было не убили…

— Как это чуть было не убили?

— Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.

— Это важно.

Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.

— Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, — сказал генерал, нахмурясь, — вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!

— Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.

— Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?