Тесей. Царь должен умереть - Рено Мэри

Я замолчал. Настала долгая тишина. Потом Биас поднялся, подошел к тому, у кого был мой меч, забрал у него и вложил мне в руку. Аминтор вскочил: «Тезей наш царь!» - и все подхватили его крик. Только Биас был мрачен. Когда крики смолкли, он встал возле меня и обратился к остальным:

- Да, сейчас вам легко кричать, но кто из вас выдержит проклятие? Думайте сразу. Чтобы нам не привести его в Элевсин и не бросить там умирать одного.

Парни зашептались.

- Что это за проклятие? - спрашиваю.

- Царица наложила холодное проклятие на каждого, кто тебя пропустит. - Это Биас сказал.

- Я не знаю холодного проклятия, - говорю, - расскажите.

Я просто подумал: мне легче будет, если знать в чем дело, - а они посчитали это лишним доказательством моей храбрости.

Биас сказал:

- Холодные чресла и холодное сердце, холод в битве и холодная смерть.

На миг у меня мороз пошел по спине, но тут я вспомнил - и давай хохотать.

- Послушайте, - говорю. - В Афинах по ее приказу меня пытались отравить. И тогда я узнал, что Ксантий тоже действовал с ее согласия. Однажды она сама бралась за нож - вот шрам, поглядите… Зачем бы ей все эти хлопоты, если бы действовало это ее холодное проклятье? А может, кто-нибудь от него на самом деле умер? Вы видели, как оно действует?

Они слушали поначалу угрюмо, но вот кто-то позади выкрикнул похабную шутку… Я ее и раньше слышал, но ее не произносили при мне. Все рассмеялись, зашумели… - вроде поверили мне. Только один, тот что не хотел охотиться на Файю, сказал:

- Все равно она прокляла одного два года назад - так он закричал и упал, как доска жесткий… А потом поднялся, встал лицом к стене - и ничего не ел и не пил, пока не умер.

- Почему ж нет? - говорю. - Наверно, он заслужил это проклятие, и ни один из богов не защитил его. Но я - слуга Посейдона. Быть может, на этот раз Мать послушается своего мужа; это не так уж и плохо - хоть для богинь, хоть для женщин…

Это им понравилось больше всего остального. Особенно тем, у кого матери были настроены против их девушек. И, забегая вперед, могу сказать, что они-таки женились потом, как хотели. В результате получилось, что примерно у половины оказались хорошие жены, а у половины плохие - как и при старом обычае… Однако управляться с плохими они могли уже лучше, чем прежде. Наверно, не без помощи бога получилось так, что Товарищи первыми встретились мне на пути. Я знал их, сразу видел их реакцию - с ними я смог нащупать подход… Ведь это была моя первая проба. И когда уже ехал дальше, навстречу войску, я понял то, чего уже не забываешь никогда: чем больше людей - тем легче их увлечь.

Они перекрыли дорогу в самом узком месте - между морем и отвесным склоном горы. Эта горловина - ключ Афинской дороги, там оборонялись с незапамятных времен, и поперек была выстроена грубая стена из камней и кольев. Теперь все, кто только мог на нее вскарабкаться, были наверху. Мне не пришлось уговаривать их выслушать меня: они же были элевсинцы и сгорали от любопытства, что я им скажу…

Я стоял на песке у спокойной воды пролива. В синем небе серебром сверкали чайки, тихий ветерок с Саламина шевелил перья на шлемах воинов… Все было мирно вокруг - и я обратился к ним, как к собранию. Постарался вспомнить все, что успел узнать о них за это время, - и заговорил. Ведь они уже не одно поколение жили бок о бок с эллинскими царствами. Они видели обычаи стран, где правят мужчины, и мучились завистью… Я это хорошо знал.

К концу моей речи уже видно было, что им хотелось бы быть на моей стороне. Но решиться было страшно.

- Послушайте, - говорю, - что это с вами? Неужто вы думаете, воля богов в том, чтобы женщины правили вами вечно? Давайте я расскажу вам, как это началось, хотите?

Они все притихли, снова приготовились слушать… Элевсинцы - любители всяких историй.

- Так слушайте, - говорю. - Давным-давно - в дни самых первых земных людей, что делали свои мечи из камня, - люди были темные, дикие, жили словно зверье на лесных ягодах… И до того они были глупые - думали, что женщины рожают сами по себе, по собственному волшебству и без помощи мужчин. Неудивительно, что женщины казались им полны силы и власти! Если она скажет «нет» - кто кроме него в проигрыше? А она своим волшебством может иметь себе детей, - от ветра там, от ручья… мало ли откуда? Она ничем не была ему обязана. И потому все мужчины пресмыкались перед ней, до одного какого-то дня. А в тот день… - И я рассказал им историю о мужчине, который первым узнал правду. Каждый эллин ее знает, но элевсинцам она была в новинку и рассмешила их.

- Ну вот, - говорю, - это все было давным-давно; теперь все мы знаем, что к чему. Но, глядя на иных из вас, этого не скажешь; вы цепляетесь за свой страх, будто он вам предписан небом!…

Я снова почувствовал, как что-то связало нас. Будто пуповина, наполненная общей кровью. Но певцы говорят - это Аполлон. Когда призываешь его, как должно, - он связывает слушателей золотой нитью, а конец ее отдает тебе в руки.

- Всему есть мера, - говорю. - Я пришел сюда не затем, чтобы оскорблять Богиню, все мы ее дети. Но чтобы сотворить ребенка, нужны и женщина и мужчина, - а чтобы сотворить мир, нужны и богини и боги!… Великая Мать приносит зерно. Но не смертный мужчина, обреченный исчезнуть, оплодотворяет ее, а семя бессмертного бога!…

Вот если мы сыграем им свадьбу - это будет представление, вот это будет праздник!… А почему бы и нет? Представьте себе - бог из Афин идет к ней со свадебными факелами… Да, идет к ней; ведь она - Велика! А факелы - это ваш обычай; красивый, прекрасный обычай!… И Его ведут к Ней в священную пещеру, а оба города пируют и поют… Вместе!… Какой прекрасный союз!…

Я не собирался этого говорить, это как-то само пришло. Они любили разные предзнаменования, любили смотреть, как мойра управляет людьми, - я знал это, - быть может, потому все это и пришло мне в голову… Но когда у тебя счастливый день - бог идет рядом с тобой, так что наверно он мне послал эту мысль. Пришло время перемен, а я был его орудием. Ведь потом я на самом деле устроил для них этот обряд. Точнее - послал за певцом, который приходил к нам в Трезену; я не знал никого, кто смог бы лучше него управиться с этим. Он говорил со жрицами, с самыми старыми, молился Матери, советовался с Аполлоном - и сделал этот обряд таким прекрасным, что с тех пор никому не хотелось его менять. Он сам говорил, что это было лучшим его произведением за всю его жизнь, и даже если он ничего больше не создаст - умрет спокойно.

Он был жрецом Аполлона-Целителя и, наверно, видел грядущее. Ведь старая религия дорога Дочерям Ночи, им не нравятся перемены, как бы ни нравились они всем остальным. Так что их рука поразила его, как и меня потом.

Его убили во Фракии. Там, несмотря на все его старания, старая вера сохранилась… Даже в Элевсине она умирает очень медленно, и пережитки ее живучи. Каждый год, в конце лета, вы можете на склонах гор увидеть толпы горожан и крестьян: народ собирается посмотреть представление, а мальчишки-козопасы разыгрывают их старые предания про смерть царей.

Но это все пришло потом. А в тот раз воины стали швырять в воздух шлемы, размахивали копьями, просили меня вести их в город… И вот я снова был в седле, вокруг меня - Товарищи; а следом - все элевсинское войско. С песнями, с криками: «Тезей наш царь!»

Я мог бы поехать прямо ко Дворцу, но выбрал нижнюю дорогу: к священной пещере и к площадке для борьбы.

Все женщины высыпали нам навстречу, трещали, спрашивали у мужчин, что случилось… Склоны вмиг заполнились народом, как в тот день что я пришел сюда впервые… Я подозвал двоих из самых влиятельных мужчин и сказал им:

- Прикажите царице спуститься ко мне. Если захочет, пусть придет сама; не захочет - приведите силой.

Они ушли наверх, но на вершине лестницы их остановили жрицы. Будь я постарше - я бы знал, что двоих будет мало. Послал к ним еще четверых, для поддержки духа… Они растолкали жриц и вошли внутрь. Я ждал. Я недаром выбрал для встречи именно это место: она должна была спуститься по этим ступеням, как спускался ко мне Керкион; как спускался к нему предыдущий царь; как год за годом - и несть им числа - шли по этой лестнице мужчины во цвете юности, завороженные, как птицы змеиной пляской, лишенные сил, чтоб обреченно бороться здесь и умереть.