Поверженный Рим - Сергей Шведов

Андрогаст уже знал о победе Феодосия и о смерти кагана Баламбера, но тем не менее внимательно выслушал рассказ Пордаки. Лицо его мрачнело по мере того, как красноречивый комит финансов излагал ему свое мнение по поводу возможных последствий столь блистательного триумфа.

— Гуннов разбили Придияр Гаст и Верен Гусь, — буркнул префект в ответ на славословия гостя по адресу божественного Феодосия.

— А что это меняет? — вежливо полюбопытствовал Пордака.

— Ничего, — пожал плечами Андрогаст.

— Комит Перразий намекнул мне, что указ о твоем аресте уже подписан Валентинианом. И теперь люди, преданные императору, ждут подходящего момента, чтобы выполнить поручение с наименьшими потерями для себя.

— Выходит, Перразий тоже переметнулся? — нахмурился Андрогаст.

— Скорее, он, подобно многим, просто выжидает, кто возьмет верх в затянувшемся споре, — не согласился с префектом претория комит финансов.

— А что собираешься делать ты, Пордака?

— Ты же знаешь, сиятельный Андрогаст, чем грозит мне лично торжество Стилихона сына Меровлада. А ведь это он стоит во главе заговора.

— Ты уверен?

— Стилихона поддерживают не только префект Рима Никомах, но и магистр пехоты Сальвиан, — продолжал свое скорбное повествование Пордака. — А ведь Сальвиан тебе обязан многим, Андрогаст, если не всем. Стоит ли удивляться, что Перразий колеблется. Никому не хочется терять нажитого. А ты, сиятельный префект, не в обиду тебе будет сказано, в последнее время не проявляешь решительности. Взять хотя бы случай недельной давности, когда божественный Валентиниан отчитал тебя словно мальчишку и даже пригрозил отправить в отставку. Ты же в ответ промолчал, словно бы признавая его правоту. А ведь слова Валентиниана слышали многие люди, и они тут же разнесли их по городу. Многие вообразили, что ты боишься императора.

— Щенок, — процедил сквозь зубы Андрогаст.

— Тем не менее именно его, а не тебя называют божественным, — криво усмехнулся Пордака. — И именно ему, а не тебе присягают римские легионы.

— Но идут эти легионеры за мной! — сверкнул глазами префект.

— До поры, — не убоялся его гнева комит финансов. — До той самой поры, пока свое твердое слово не скажет Феодосий. Ибо в глазах черни он император, а ты, Андрогаст, никто.

Собственно, ничего нового Пордака Андрогасту не сказал. Надо полагать, префект претория и сам отлично сознавал всю шаткость своего нынешнего положения. Более того, наверняка уже обдумывал шаги по его упрочению. И первым таким шагом должно было стать устранение императора Валентиниана.

— Комит гвардейцев императора, высокородный Луций, тоже колеблется, — понизил голос почти до шепота светлейший Пордака. — И мне пришлось потратить немало средств, чтобы ослепить ему глаза. Но все может измениться в один миг, сиятельный Андрогаст. Многое сейчас зависит от того, кто первый сделает решительный шаг.

— Я подумаю над твоими словами, Пордака, — холодно бросил префект и отвел взгляд.

Пордака покидал усадьбу Андрогаста в приподнятом настроении. Пока что было положено только начало новой весьма замысловатой интриге, которая должна вывести комита финансов из-под удара и обеспечить ему достойное существование в будущем. В префекте Андрогасте Пордака нисколько не сомневался. Собственно, у руга не было иного выхода, как устранить божественного Валентиана и объявить себя императором. Только этот далеко не бесспорный ход оставлял ему надежду на сохранение власти и жизни. И возможно, Андрогаст добился бы своего и стал бы первым в истории Рима императором-варваром, если бы рядом с ним не было умного Пордаки.

Свой второй за этот день визит Пордака, вернувшийся в город, нанес даме. И хотя он никогда не числился в друзьях почтенной Анастасии, все-таки матрона снизошла к его просьбе и впустила в свой дом комита финансов, под которым, по слухам, задрожала земля. Высокородный Пордака был любезен как никогда, почтенная Анастасия оставалась надменной и холодной, словно мраморная статуя, которой комит финансов сейчас любовался. Статуя уже лет пятьдесят по меньшей мере украшала прелестный садик в доме магистра Сальвиана и ничего примечательного собой не представляла. Тем не менее высокородный Пордака предложил за нее умопомрачительную сумму в двадцать пять тысяч денариев. Почтенная Анастасия, уже достигшая возраста зрелости, но сохранившая почти в неприкосновенности былую красоту, отнюдь не была дурочкой, а потому сразу поняла, что ей предлагают взятку. Осталось только выяснить, какую услугу потребует от нее комит финансов.

— Это статуя Меркурия, — томно взмахнула ресницами Анастасия. — Мой духовник неоднократно мне намекал, что христианке не следовало бы держать в своем доме изображение языческого бога. Тем более обнаженного. Тебе не кажется, высокородный Пордака, что христианские пастыри порою слишком докучливы?

— Не буду спорить, почтенная матрона, — вежливо склонился Пордака. — Мне этот Меркурий напомнил одного хорошего знакомого, с которым я очень хотел бы повидаться.

— И как зовут твоего знакомого? — насторожилась хозяйка.

— Его зовут Стилихоном, — усмехнулся Пордака. — И я буду очень обязан тебе, благородная Анастасия, если ты поспособствуешь исполнению моего скромного желания.

— Ты уверен, высокородный Пордака, что эта встреча закончится для тебя благополучно? — нахмурилась матрона.

— Уверен, — усмехнулся комит финансов. — Когда мне принести деньги, благородная Анастасия?

— Какие еще деньги? — удивилась рассеянная матрона.

— Деньги за статую, — напомнил Пордака. — Двадцать пять тысяч денариев.

— Загляни ко мне через два дня, комит, — обворожительно улыбнулась гостю Анастасия. — Ты получишь не только статую, но и Стилихона.

Так высокородный Пордака сделал второй уверенный шаг к своему спасению. После чего отправился домой, плотно поужинал и в хорошем настроении лег спать. Разбудил его высокородный Перразий, явившийся с визитом к старому знакомому ранним утром. Пордака нехотя облачился в шелковую тунику и, поддерживаемый под руку расторопным рабом, направился навстречу нетерпеливому гостю. Перразий был бледен, как сама смерть. Он почти вырвал из рук раба серебряный кубок необычайно тонкой работы и залпом осушил его.

— Божественный Валентиниан умер, — произнес он севшим от волнения голосом.

— Когда? — уточнил Пордака.

— Видимо, ночью, — нервно повел плечом комит агентов. — Он повесился в собственной спальне.

— Какая жуткая новость, — сказал Пордака и зевнул, неожиданно даже для себя.